Дочь Роксоланы - Эмине Хелваджи

И если их, госпожу Михримах со служанкой, сегодня поймают, то как бы в ходе расследования не выплыла эта винная история…

Девочки, донося все это до осознания «цветков», никак не могли для себя определить, на страх они их ловят или на преданность. Получалось, что на оба крючка сразу, – и правильно, так и надо. Но им все-таки было неловко. Так что вдобавок посулили полумальчишкам награду: какие-нибудь украшения по их выбору. Те выбрали серьги, но потом, капризно надув губы, заговорили еще и о том, что шелковые тюрбаны «цветкам» не запрещены, вот у такого-то, такого-то и такого-то они есть, а у них двоих нет… Получив обещание насчет тюрбанов тоже, успокоились.

Конечно, они думали, что подменяют госпожу Михримах и ее молочную сестру Разию, пока те просто побродят по запретным для султанской дочери уголкам дворца. За пределы дворца выбираться – что вы! Ну, право слово, что там делать султанской дочери, даже с верной служанкой? Это уж не говоря о том, что дворец вообще могут покинуть лишь те, у кого разрешение имеется, иначе никак. А чтобы потом вернуться – другое разрешение. Дочери султана такого разрешения никто не даст, со служанкой она или без. Что вы!

Есть ли другой способ выбраться из дворца и проникнуть в него? В третий раз: что вы! Как можно о таком и подумать-то?!

Все равно, конечно, дерзость и дурость сверх всяких пределов. Особенно со стороны «цветков». Раскройся эта тайна, даже как просто внутридворцовое путешествие, ну, сестрам об этом дней пять подряд было бы больно вспоминать. А вот юные евнухи просто исчезнут. С этим все просто, даже если они сами по малолетству и скудоумию считают иначе.

Так или иначе, «цветки» в одежде девочек заняли их место за вышиванием. А те двое в мальчишеской одежде, которые отправились в город, звали себя, конечно, не Маленький Тюльпан и не Шафран. Имена себе они подобрали такие, чтобы не запутаться даже случайно: Яши для парня – это ведь почти то же, что для девочки Разия: от понятий «счастье», «радость», если угодно, даже «беззаботность». Солнечный зайчик, словом. С именем Исилай вышло сложнее, все же никаких солнца и луны в мужских именах нет, хорошо хоть «свет молодого месяца» отыскался; вот это он и есть.

Кажется, ошибиться никак нельзя. Но Орыся все же чуть не ошиблась. Так что тычок от Михримах восприняла как должное.

На рынке они оказались не сразу. Сперва вышли на малую площадь, где давали свое представление трюкачи. Канатоходец особого впечатления не произвел, видали они и получше. Жонглеры тоже уступали тем, которые по два-три раза в неделю показывали свое искусство на увеселительных выступлениях в дворцовом парке. А вот гимнаст-камбазар оказался редкостно хорош: он на своих ходулях не просто ходил, но и бегал, скакал, чуть ли не кувыркался, причем все это время в обеих его руках непрерывно вращались сабли. Когда он закончил выступление и ему начали кидать монеты, мальчики бросили по две акче каждый. На них, правда, странно посмотрели.

После выступали мальчишки-танцоры в женских платьях: нет, совсем не «цветки» или что иное, просто женщинам ведь надо вести хозяйство, дома сидеть, ублажать мужа и растить детей, то есть по улице-то пройтись вполне можно, а вот на трюкачей даже глазеть не подобает, куда там стать в их ряды; а совсем без женщин, как сказали в толпе, тоскливо.

За это им толпа щедро швыряла монетки, правда в основном медяки. Мальчики ничего не бросили: сам по себе танец их впечатлил столь же мало, как и жонглирование, а фокус с переодеванием в женское платье – тем более.

Затем показали свое искусство шутовской пляски потешники-шамакаи. Собственно, они не столько танцевали, сколько пантомиму показывали, да еще сопровождая это словесным рассказом… каких-то историй. Судя по всему, очень смешных, но иногда и опасных: зрители то хохотали вповалку, то опасливо хмыкали, а то вовсе притихали в испуге, порой даже начинали пятиться. К сожалению, мальчики ничего не поняли. Но все же бросили по одной акче, что на сей раз было воспринято почти без удивления.

Потом все трюкачи куда-то делись, толпа зрителей тоже начала стремительно рассасываться. Исилай и Яши в удивлении огляделись, но ничего подозрительного не заметили: ну, следовал в сотне шагов хасас, отряд городской стражи. Тем не менее смотреть на площали стало нечего, и они пошли прочь.

Вскоре оказались на набережной. Там, кажется, тоже ничего интересного не было: парад пленных кораблей по Золотому Рогу провели два дня назад, они его видели из дворца – далековато, зато обзор хороший.

Все же полюбовались на шедшую вдоль берега галеру, щегольски яркую (даже гребцы там были в желтых безрукавках и головных повязках, сразу видно, что не рабы), скользящую стремительно и изящно, словно дорогая, а главное, только что купленная служанка, которая стремится показать новым хозяевам, что она годна на большее, чем пол мести.

И барабан на корме, отбивая ритм весельных взмахов, тоже рокотал звонко, весело, щегольски.

Мальчики, любуясь кораблем, побежали вдоль берега, потом, тоже щеголяя, даже обогнали его, однако хватило их ненадолго; а галера все шла и шла, красуясь, не убавляя скорости.

Исилай, остановившись, чтобы отдышаться, больше уж не побежал и, свесившись через парапет набережной, помахал галере рукой. При этом он случайно бросил взгляд вниз – и замер.

Яши, заглянувший туда же лишь мгновение спустя, замер тоже.

Каменная стена набережной была высока, до воды – несколько человеческих ростов. И примерно на половине этого расстояния, прямо на стене, будто пытаясь забраться или спуститься по ней, трудно и как-то замедленно шевелились люди.

Не сразу стало понятно, что в стену вбиты железные крюки, и вот на них-то эти люди, связанные по рукам и ногам, висят. Подцепленные крюком кто за бок, кто за лопатку, кто за нижнюю челюсть. А некоторые и не шевелятся уже. На таких сидят чайки, крикливо споря и погружая клювы в плоть мертвецов.

Кое-кого из тех, кто еще шевелится, чайки осаждают тоже.

Внезапно человек, находившийся прямо под мальчиками – он был повешен за ребро, – словно почувствовал их взгляд. Неимоверным усилием поднял голову, обратив вверх нечто такое, что уже совершенно нельзя назвать лицом. Иблисова маска, а не лицо это было.

Их словно ветром сдуло оттуда. Опомнились, уже когда набережная была, наверное, не меньше чем в полуфарсанге за спиной.

Опомнились, остановились – и посмотрели друг на друга сконфуженно. Нашли чего испугаться, дурочки (вернее, дурачки́)! Ведь после парада пленных кораблей на набережной как раз и происходят большие казни: пиратов, мятежников и прочих преступников. Даже видели эту казнь из дворца те же два дня назад. Совсем ничего не рассмотреть было из-за дальности, прямо-таки жалко. Хорошо хоть потом две головы, принадлежавшие самым известным пиратам, принесли во дворец, их можно было отлично разглядеть и даже потрогать, кому повезет (мальчикам, то есть тогда девочкам, – не повезло).