Дочь Роксоланы - Эмине Хелваджи

Старенький, полуслепой управитель зверинца имеет даже большее, чем ишак, право не знать, не догадываться и не видеть ничего, кроме своих зверей.

Очень вряд ли в давние времена помеси меж племенами львов и пантер действительно умели по своей воле прятать пардов крап. Но, да будет на то воля Аллаха, пусть в наши времена это удастся.

Хотя бы одной пантере.

Молоденькой. Милостивой к своей рыси.

III. Пардовый крап

1. Всех рассудят время и Аллах

Благословение Аллаха тем неведомым архитекторам, которые сделали в султанском дворце столько замысловатых переходов, колонн, облицованных пятнистым камнем, и альковов, где можно мгновенно спрятаться! Сколько раз сестры пользовались этими нехитрыми трюками, чтобы не попасться на глаза дворцовой страже, – не перечесть! А не попасться на глаза евнухам было и того важнее, посему все укрытия в гареме девочки знали наперечет.

Но здесь, в этой части дворца, они еще никогда не бывали. Вообще, они много где еще не бывали, потому как Дворец Пушечных Врат велик, а времени для того, чтобы оглядеться как следует, не слишком много, но эта галерея, ведущая в анфиладу комнат, находилась не очень далеко от гаремных переходов. Практически рядом – несколько десятков шагов сделать, обманув бдительность сторожей, и ты уже там. Но раньше Орыся и Михримах все-таки обследовали другие места. А вот сегодня решили пройти и сюда.

Переход не был потайным – просто скрывался от людских глаз в зарослях олеандров. Вел он в просторный зал, где девочки застыли, дружно ахнув от восхищения. И дело было не в изысканной отделке – навидались и не такого, – но в затейливой игре света и теней, из-за которой на стенах и потолке то разевали пасти потусторонние чудовища, то плясали изломанные людские фигуры, а то и просто волнами переливался лунный свет, свободно проникающий из больших окон, забранных решетками.

Первой негромкие шаги услышала Михримах. Дернула Орысю за руку, предупреждая, что следует сомкнуть уста, и заметалась взглядом по комнате, отыскивая укрытие, где могли бы поместиться обе близняшки. Но не было здесь, в комнате, предназначенной для отдыха неведомых придворных, ни массивных колонн, ни достаточно вместительных альковов. Были витые, рвущиеся вверх колонны, на которых прихотливой голубой мозаикой изобразил неизвестный мастер сказочные деревья. Ковры были – черные, с красным узором, на котором листья переплетались с ветвями и колосьями, и вот уже и не понять, где заканчивается одно и начинается другое. Черные кованые решетки на окнах были – не выскочишь из окна, не убежишь восвояси. Еще камин у одной из стен, украшенный тяжелыми медными полосами с чеканными узорами на них, – но, право, не в него же лезть?

А шаги меж тем приближались.

За колышущиеся перед окнами занавески тоже не спрячешься – слишком легок тюль, слишком прозрачен, как кисея на бедрах танцующей наложницы: вроде скрывает от нескромных взглядов то, что не предназначено для жадных глаз, а не сказать, чтобы не было ничего видно, и неуловимость эта лишь больше распаляет даже опытного в любовных утехах мужчину. Куда же скрыться-то?

– Смотри! – шепнула Орыся, когда Михримах уже почти запаниковала.

Сестра пригляделась: и верно, в тени стоял огромный диван, длинный, словно на нем собралась заседать орда визирей. Цвет его был не то чтобы черный и не то чтобы красный: бурый, чуть выцветший от времени, с полустершимися узорами на бархатной обивке… Среди мечущихся по комнате теней длинная молчаливая громадина как-то терялась, а сейчас Михримах даже удивилась мимолетно: почему же сразу не приметила? Диван не был плотно придвинут к стене, и там как раз оставалось место для двух проворных, тонких станом девчонок.

Успели вовремя: в комнату летящей походкой вбежал великий визирь, паргалы Ибрагим-паша.

Сестры его знали: видели из окон гарема во время больших праздников. И тюрбан этот видели, из лучшего шелка сделанный, и лицо это, надменное обычно, а сейчас странно искаженное, будто мучила великого визиря жажда, которую никак нельзя утолить, или же снедала болезнь, от которой ни один доктор не ведал лекарства. Так, по крайней мере, подумала Орыся, рискнувшая выглянуть из-за спинки дивана и на миг увидевшая выражение лица Ибрагима-паши. Может, она и подольше бы вглядывалась в не виданное ранее зрелище, но более осторожная Михримах дернула сестру за руку, вынудив спрятаться обратно в ненадежное укрытие. Вовремя, кстати, дернула: Ибрагим-паша тоже заметил диван и уселся на него, положив руку с массивным перстнем на спинку дивана. Девочки уставились на этот перстень, словно завороженные. Но долго великий визирь усидеть на одном месте не смог и вскоре снова начал мерить беспокойными шагами комнату.

Долго удивляться и гадать, кого же ждет в этом безлюдном месте столь могущественный человек, не пришлось. По каменной кладке пола прошуршал подол платья, и сестры услышали знакомый с рождения голос:

– Что тебе нужно? Зачем звал?

Сказать, что девочки обомлели, – это ничего не сказать. Их мать, могущественная Хюррем-хасеки, встречается за пределами гарема с мужчиной? Наедине, тайно, прячась ото всех… Воистину, наступают последние дни. Скоро архангел Джабраил протрубит в свой рог и по земле хлынет волна огня, уничтожая грешников и вознося на небо праведников. Иначе не может быть, ведь нельзя же вообразить, будто мать и Ибрагим-паша замышляют заговор против султана? Или можно?

Гарем и его окрестности – странное место, где возможно все.

Пока Орыся размышляла об этом, Михримах тревожило совсем другое. Очевидно, встреча эта не из тех, где нужны свидетели. И если их с сестрой заметят, то останутся ли на своем месте их беззаботные головы? Способна ли Хюррем-хасеки избавиться от нежеланных свидетелей, если свидетели эти – ее собственные дочери, плоть и кровь от ее плоти и крови? Посоветоваться бы с Доку-агой… но нельзя.

Впервые за долгое время знакомства с Доку-агой Михримах осознала в полной мере: не ее человек Узкоглазый, не ее и не Орыси. Он служит матери, Хюррем-хасеки, и никто больше не властен над ним. И все близкие ей люди – нянька, воспитательница, служанки – все они приставлены матерью, ей дают отчет и ей служат, а если и скрывают когда-никогда всякие мелочи, то уж по-крупному обманывать не станут.

У нее, Михримах, есть лишь она сама, да еще Орыся. Ну и Хаппа, но с ней не посоветуешься.

Как там звали того глупого мальчишку-сандалу, таращившегося на нее во время очередного урока любви? Мальва? Маргаритка? Хватит, пора браться за дело и заводить в гареме своих людей. Пока не стало чересчур поздно.

Погруженные в собственные мысли, девочки не слишком обращали внимание на молчание, воцарившееся там, где происходила немыслимая, не дозволенная дворцовыми правилами встреча. А в комнате лишь слегка шуршало платье и слышалось тяжелое мужское дыхание, да и подглядывать совсем не тянуло – а вдруг увидишь то, о чем потом будешь жалеть всю жизнь?