В гнезде Орла - Николай Никишин

Омрачало состояние Харма и нахождение в больнице. Он пришёл проведать своего давнего друга. Директор Абвера прошёл в больничную палату, где на больничной койке лежал иссохший старик, почти мертвец, лысый, с большими мешками под уставшими стеклянными глазами. От него буквально пахло смертью.

— Здравствуйте, герр Штайнмайер, — поздоровался Харм с больным и отсалютовал. —Хайль Рейх!

— Хайль Рейх… — еле пища ответил Оливер. Рейхсканцлеру оставалось не долго. В тридцать лет он стал «фюрером», пятьдесят лет управлял страной, а что в награду? Он выплёвывает на смертном одре лёгкие. — Спасибо, что при… — сильный, практически удушающий кашель, заставил обессиленные, тонкие, как спички руки поднесли ко рту платок, который тут же окропился кровью. — Пришёл. Недолго мне осталось… — он взглянул на Харма, затем в окно, из которого был виден «Зал народов». — Мой отец шутил: «Чтобы не видеть его, нужно быть внутри». — на его лице на секунду появилась улыбка. — Никогда он мне не нравился. Слишком много денег тратится на его обслуживание. Глупая и не нужная постройка…

— Даже умирая, ты думаешь о Берлине… — Харм присел на стул рядом с больным.

— А как иначе? — Оливер непонимающе посмотрел на друга. — Это мой город. После войны Гитлер хотел сделать его центром мира, но только превратил его в серую безликую массу, из которой все уезжают толпами, — пауза, и снова кашель. — Правда, надо отдать должное, мы тоже приложили к этому руку.

— Если бы не мы, Рейх давно уже рухнул бы. Колонии восстали бы, русские попытались вернуть свои земли, японцы стремились бы взять реванш. Это всё произошло бы в одно время, вогнав мир в Третью Мировую.

— Получается, мы только отсрочили неизбежное! — произнёс Оливер. Увидев удивлённое лицо Харма, он продолжил: — Я знаю о терактах, ко мне Рудольф заходил, мы с ним долго общались. Это только начало. Ты сам это прекрасно знаешь.

— Я сделаю всё возможное, чтобы минимизировать ущерб. Нам нужно продержаться до выборов.

— Я всегда уважал тебя за то, что ты понимал наши и свои возможности и не пытался прыгнуть выше головы.

— Процесс запущен, его не остановить, — Харм встал со стула. — Но даже, казалось, в проигрышной партии можно всегда выиграть.

— Не забывай, что даже если остановишь повстанцев, японцы увидят свой шанс.

— Оставим эту партию Марио. Он у нас Военный министр, — на лице Харма появилось подобие улыбки. — Когда встретишься с фюрером, то передай ему, что все костюмы на нём смотрелись, словно мешок из-под картошки.

Оливер, кашляя засмеялся. Харм с горечью на него посмотрел. Когда-то они вместе свергли власть Гиммлера, мечтали сделать Рейх ещё более великим, только на деле и правда лишь отсрочили его крах. Национал-социализм не более чем кучка отбросов на фоне безотрадной духовной пустыни. Что ещё более удивительно, если капнуть глубже, то всё-таки для фюрера в первую очередь стояла не расовая теория, которую, как ни пытался Харм, его сподвижники, не дали ему выбросить на помойку, как они сделали это с её создателем, а теория авторитаризма. Всё ради «имперского величия». Экспансия для расширения «жизненного пространства». Только вот куда расширяться, если населения не хватает?

Не заселять же земли славян испанцами, итальянцами и прочими европейцами. Теряются тогда все мечты о Великой Германии. Вот и приходится давать «свободу» всем покорённым народам. Правда, эта свобода стала настолько свободной, что её потеряли абсолютно все, включая «чистокровных арийцев». Харм и его приспешники сделали Рейх «мнимой свободной» страной, где все, даже его руководство, жило как в концлагере. Население — под всевидящим, как оказалось не совсем, оком Рейха, а руководство — под ускоглазыми взглядами японцев, которые совершенно не боялись власти Оливера Штайнмайера и его друзей. Кажется, и правда, каждому своё!

— Я пойду… — тяжело признался Харм Оливеру.

— Играть в разведчика? — за весь разговор из уст Оливера впервые донёсся его прежний, звонкий голос, который заставлял огромную толпу его слушать и верить. — Помни, что за смертью никак не получится шпионить. Невозможно предугадать её действия.

— А я попробую, — Харм отвернулся от друга, убрал левую руку в карман, а правой открыл дверь из палаты. — Если рухнет Рейх, империя ускоглазых последует вслед за ним.

Дверь в палату с треском закрылась. Оливер печально на неё посмотрел. Харм тоже постарел, возраст не обманешь. Ныне сборище старых пердунов вновь будет вершить судьбы молодых. Осознавая это Оливер Штайнмайер закрыл глаза. Как хорошо, что он умрёт раньше, чем на душу придётся брать очередной грех.

***

Из больницы Харм вернулся на своё рабочее место. Он был подавлен после разговора с умирающим другом. Они через столько прошли, столько лет были вместе, и вот так заканчивается история их дружбы.

Раздосадованный директор Абвера в своём кабинете сел в своё промятое кресло. Он смотрел в белый потолок и думал, что, наверное, они к концу жизни заслужили всё происходящее за свои деяния. Невозможно оставаться безнаказанными.

— Нет, — Харм взял со стола автоматическую ручку и начал щёлкать ею по столу. — Мы всё сделали правильно!

Отмотай время вспять, и он сделал бы всё то же самое. Харм всегда стоял на своём, веруя во всё, что он делает. Впрочем, Оливер в одном был тоже прав. Невозможно шпионить за смертью.

Нужно с кем-нибудь поговорить. Харм сразу подумал о Рейхсфюрере СС Юргене Каце. Его бездействие и разгильдяйство, в какой-то мере, одна из причин, почему повстанцы так успешно совершили столько диверсий. Некогда самое мощное в мире военное формирование теперь