Наш Декамерон - Эдвард Радзинский

- Что-то мы оригинальничаем, - сказал в темноте бас. - Любовь к математике… к астрономии… к Вождю… декаденты мы все!.. А покойник любил естественное, простое… Как сейчас помню: в туалете Дома литераторов, дыша винным перегаром, он читал мне стихи Исаковского: "Синенький скромный платочек…" А потом и говорит: "Если поймешь, что это гениально, - сразу перестанешь быть декадентом…" К простоте он нас звал. И я вас зову! И предлагаю самое простое - о любви к еде.

И голос начал рассказ.О ЛЮБВИ К ЕДЕБыл я завлитом в областном театре. Ну, что такое завлит в областном театре? Ах, когда-нибудь я напишу об этой несчастной поре своей жизни! Главреж - самодовольный болван. Как только услышит, что на Таганке или в "Современнике" ставят то, что никому нельзя, тотчас поезжай в Москву, доставай ему эту пьесу. И достанешь! Сколько унижений перетерпишь - но достанешь. А он прочтет и скажет: "Грандиозно!" И тут же ее в стол. А потом, на репетиции, расскажет труппе: дескать, сам автор прислал ему новую пьесу, но эта пьеса в общем дерьмо!Короче, вы поняли наш репертуарчик: что сверху велят, то наш и ставил. Народ в городе в театр, конечно, не ходит, а нам и не надо: у нас все билеты проданы! Потому что мы договаривались с заводами да фабриками, и те обязывали членов профсоюза посещать наши спектакли, чтобы расти идейно. Ну, члены профсоюза билеты покупают, а в театр ни ногой. Мы и не в обиде: главное - план выполняем. А то, что людей у нас на сцене больше, чем в зале, так актеры наши привыкли, и уборщицы довольны: нет зрителей - грязи меньше!В тот год нашему театру исполнилось пятьдесят лет. Ну, естественно, местные власти выхлопотали нам в Москве Почетную грамоту для театра и два звания - одно главрежу, другое - нашему герою-любовнику, он же парторг, он же старейший артист театра. Короче, все хорошо, все как у всех. И вот объявляют торжественный вечер по случаю юбилея. Взяли большой стол из спектакля "Заседание парткома", задник повесили из "Трактирщицы" - голубенький, с облачками, ну а мне, как всегда, велели писать речи. Одну для птичницы из подшефного совхоза - поздравлять наш театр, а другую для главрежа - отвечать на поздравления.Ну, главрежу я речь мигом соорудил (переписал его же прошлогоднюю, когда мы поздравляли филармонию), а с птичницей повозился. Она букву "р" не выговаривала. Пришлось ей слова без "р" подбирать. Ну, например, "драмтеатр" нельзя, пишешь: "сцена" или "наш любимый коллектив". Пишу, потею, но зато, думаю, пожру.Дело в том, что в жизни у меня только одна страсть. Я не курю, женским полом не интересуюсь, но люблю, люблю, ребята, хорошо пожрать! А у нас в городе, как вы догадываетесь, с этим делом куда как непросто. Хреново, откровенно скажу, с этим делом. А моя страсть, как и всякая другая, требует удовлетворения. Вот я и думаю: привезу в совхоз птичнице речугу и уж там-то пожру. Филейчики разные, потрошки уж мерещатся!И вот приехал: птичница мою речь берет и руку жмет с благодарностью. И ни фига больше. Все: ступай домой. А я воспален: все-таки неудовлетворенная страсть!Короче, возвращаюсь я злой в родные пенаты и тут узнаю, что наше торжественное собрание посетит областное начальство. Ну, естественно, по этому случаю готовится большой стол. Я сразу в мечтания: не упустить бы.И только воображение разыгралось, как всегда - мордой об землю! Оказывается, за стол этот приглашен самый узкий круг: главреж, его жена, она же наша героиня, директор, его любовница - наш местком и герой - наш парторг. А остальные за столом - городские власти. Ну зачем им этот стол, ну что они понимают в еде? Еду любить надо.Ну, да ладно! Не такие обиды в театре терпишь. Черт с вами, думаю, не пригласили, хоть погляжу на этот стол, наслажусь, так сказать, эстетически.И примерно за три часа появляюсь за сценой. А здесь, за кулисами, уже водружен стол из спектакля "На дне". И вокруг этого стола хлопочут неизвестные молодые ребята с чемоданом. Открывают они чемодан и начинают вынимать оттуда еду в целлофановых пакетах. Только я навострился увидеть, что там, под целлофаном, как погнали меня ребята прочь со сцены. Сурово, можно сказать, погнали. Ну, я не в обиде, я что… Сел в зале.В девятнадцать часов началось торжественное заседание. Вышел главреж, читает мою речь - бойко читает, хорошая получилась у меня в прошлом году речь, культурная. Похлопали ему, и сам из президиума похлопал.Затем дошла очередь до моей птичницы. Тоже, видать, наловчилась, стерва, читать речи. Без запинки чешет: и про связь наших трудовых коллективов - театра и птицефермы - и про распрекрасное соревнование инкубатора и театра, обещает дать больше яиц и птицы и чтобы мы в ответ дали больше хороших спектаклей. И тут, в разгаре моей замечательной речи, начинает птичница куда-то… ехать.За ней трогается и стол с президиумом.В безумии птичница, продолжая речь и дико ворочая глазами, уезжает в кулисы. За ней в кулисах исчезает все торжественное заседание. А к нам, к зрителям, вместо того стола заседаний выезжает совсем новый, гигантский, стол, уставленный яствами. Зал замер, а стол с яствами остановился и стоит себе.Никто в зале не знает, что делать. Может, аплодировать надо, а может, наоборот - молчать? Молчим на всякий случай. А стол все стоит, на нем выпивка, закуски, а вокруг - пустые стулья… Жуткое дело, мираж! Я близко сидел - и севрюгу вижу, и лососинку, и икру, даже цвет икры различил: красный и черный. Всем насладился!А в зале по-прежнему тишина. Из-за занавеса птичница мой текст чешет - то ли со страху, то ли вконец обезумела.А я в кресле удобно так устроился и любуюсь себе столом. Надо же увидеть такой натюрморт: икорка поблескивает, лососинка с балычком свет источают, бутылки водки с этикетками импортными - стройные, элегантные…Потом выяснилось, что это один молодой человек пере-усердствовал: он кулисы обследовал и рукоятку увидел. Спросил: "Для чего?" Ему толком объяснили: это рукоятка поворотного круга. А он дотошный, решил проверить - и нажал!.. И пошел наш поворотный круг. Хотя другие товарищи говорили, что все было иначе: просто пьяный машинист сцены в люке своем заснул. А когда проснулся, увидел стол - и показалось ему, что он с ума сошел. Вот он рукоятку-то и врубил.А мне все равно. Главное, я все это воочию увидел. И считаю это большим счастьем, как и всякую встречу с истинной любовью.После рассказа "О любви к еде" объявили: "О любви жены к мужу". Кто-то попытался возразить, заявив, что эти два вида любви - одно и то же. Сей двусмысленный афоризм был отвергнут с негодованием… И все приготовились слушать рассказ о супружеских страстях.

- Итак, о любви жены к мужу… - начал волнующий мужской баритон.

О ЛЮБВИ ЖЕНЫ К МУЖУОднажды ночью, в конце пятидесятых, мы здорово выпили с другом. Естественно, надо было добавить, но рестораны в этот час уже закрыты. Куда ехать? Ясное дело, на вокзал к таксистам: у них всегда водка. И вот тогда-то мой друг сказал:

- На хрена нам на вокзал? Айда к Вальке! (Имена я, естественно, заменяю.)

Приехали в какой-то переулок, входим в какую-то квартиру. Вижу: идет типичная пирушка торговых работников. В центре - красивая дебелая бабища, справа от нее - аккордеонист, слева - юркая, худая, некрасивая, большеглазая. Но через пять минут я понял: некрасивая да большеглазая держит стол, она здесь главная.

Это и была Валька.Ну, сначала поддали мы с другом, а потом я уже совсем осмотрелся, огляделся. Гляжу: на стенах развешана куча удивительнейших фотографий. На одной - сам Вождь и Учитель. Причем без кителя, в одной рубашке, с детьми в самой неофициальной обстановке. На другой - опять Вождь и Учитель! И тоже чуть ли не в пижаме! Нигде никогда я не видел таких его фотографий.Под утро выметаемся мы с другом ситным на улицу, а Галька… пардон, Валька… в дверях машет и орет моему корешу:

- Вот этого всегда приводи!