О молитве Иисусовой и Божественной Благодати - Антоний Голынский-Михайловский

Про Пимена Великого свт. Игнатий пишет в «Отечнике», что он постоянно находился среди братий, но уединялся, тем не менее, в себе и достиг совершенства постоянным и усиленным трезвением, преодолевая все внешние помехи, которые покушались на его делание.

«Непрестанная молитва, — говорит Максим Исповедник, — есть держание ума во многом благоговении, горячей преданности Богу и постоянном уповании на Него; она означает доверие Богу во всем — во всех делах и обстоятельствах».

О самом существенном, о сердцевине сего делания напоминает свт. Игнатий: «Душа всех упражнений о Господе — внимание. Без внимания все эти упражнения бесплодны, мертвы. Желающий спастись должен так устроить себя, чтоб он мог сохранять внимание к себе не только в уединении, но и при самой рассеянности, в которую иногда против воли он вовлекается обстоятельствами. Страх Божий пусть превозможет на весах сердца все прочие ощущения, тогда удобно будет сохранять внимание к себе и в безмолвии келейном, и среди окружающего со всех сторон шума… Для преуспевших не нужны никакие внешние пособия — среди шумящего многолюдства они пребывают в безмолвии. Все препятствия к преуспеянию духовному — в нас, в одних нас! Если же что извне действует как препятствие, то это только служит обличением нашего немощного произволения»{86}.

Поистине, помнить Бога никакие дела не мешают. Хранению памяти Божией учит прп. Варсонофий Великий: «Затворим же уста и помолимся Ему в сердце, ибо кто затворяет уста и призывает Бога, или молится Ему в сердце своем, тот исполняет предписывающую сие заповедь. Если же и не призовешь в сердце имени Божиего, а только помнишь о Боге, то в сем еще больше быстроты (удобства) и достаточно в помощь тебе»{87}.

Герой книги «Рассказы странника» повествует о том, как он осуществлял подобные заветы на практике: «При всех механических занятиях можно и даже удобно совершать частую или даже непрерывную молитву, ибо машинальное рукоделие не требует напряженного углубления и многого соображения, а потому ум мой и может при оном погружаться в непрестанную молитву и уста следовать тому же. Но когда должен заняться чем-либо исключительно умственным, как-то: внимательным чтением, или обдумыванием глубокого предмета, или сочинением, — то как могу при сем молиться умом и устами? И так как молитва есть преимущественно дело ума, то каким образом в одно и то же время одному уму я могу дать разнородные занятия?.. Пришедшие в постоянное настроение ума могут заниматься размышлением или сочинением в беспрерывном присутствии Божием как основании молитвы… Что же относится до тех, кои долгим навыком или милостью Божией от молитвы умственной приобрели молитву сердечную, то таковые не токмо при глубоком занятии ума, но даже и в самом сне не прекращают непрестанной молитвы… Сердце, обученное внутренней молитве, может всегда, при всех занятиях (и физических и умственных), во всякой шумности беспрепятственно молиться и призывать имя Божие… Можно утвердительно сказать, что никакое стороннее развлечение не может пресечь молитву в желающем молиться, ибо тайная мысль человеческая не подлежит никакому внешнему связанию и совершенно свободна сама в себе. Она во всякое время может быть ощущаема и обращена в молитву… если даже и ум не приобучен еще к непрестанной молитве»{88}.

И вот уже в нашем — XX веке монаха Силуана, будущего афонского святого, назначают на послушание эконома и у него в подчинении оказывается около двухсот рабочих. Однако эти условия не смогли помешать ему — он продолжает совершать свой сугубый молитвенный подвиг. По этому поводу отец Софроний (Сахаров) спросил однажды старца Силуана: «Хлопотливое экономское послушание при необходимости общаться со множеством людей не вредило ли монашескому безмолвию?» Старец ответил ему так: «Что есть безмолвие? Безмолвие — это непрестанная молитва и пребывание ума в Боге. Отец Иоанн Кронштадтский всегда был с народом, но он больше был в Боге, чем многие пустынники. Экономом я стал по послушанию, но от благословения игумена мне на этом послушании было лучше молиться, чем на Старом Руссике, куда я по своей воле отпросился ради безмолвия. Если душа любит народ и жалеет его, то молитва не может прекратиться».

А в писаниях отца Силуана есть такие мысли: «Многие монахи говорят, что эконому некогда молиться и что не может он сохранять душевный мир, потому что целый день приходится ему быть с народом. Но я скажу, что если он будет любить людей и помышлять о своих рабочих: „Любит Господь создание Свое“, то Господь даст ему непрестанную молитву, ибо Господу все возможно… Непрестанная молитва приходит от любви, а теряется за осуждение, за празднословие и невоздержание. Кто любит Бога, тот может помышлять о Нем день и ночь, потому что ЛЮБИТЬ БОГА НИКАКИЕ ДЕЛА НЕ МЕШАЮТ[45]… В этом мире каждый имеет свое послушание: кто — царь, кто — патриарх, кто — повар, или кузнец, или учитель, но Господь всех любит, и большая награда будет тому, кто больше любит Бога. Господь дал нам заповедь — любить Бога всем сердцем, всем умом, всею душою. А без молитвы как можно любить? Поэтому ум и сердце человека всегда должны быть свободными для молитвы»{89}.

Свт. Игнатий в письме к новоначальному советует, как и многие другие отцы, никоим образом не оставлять Иисусову молитву во время церковной службы: «В церкви иногда внимайте богослужению, а иногда умом произносите молитву, не переставая внимать и богослужению. Можно вместе и молиться умом, и внимать церковному молитвословию. Первое споспешествует второму, а второе первому»{90}.

Преподобный старец Варсонофий Оптинский, отвечая на вопрос, как можно одновременно и слушать, и молиться, объясняет, что происходит с опытным молитвенником: «Имеющему внутреннюю молитву молитва так же свойственна и естественна, как дыхание. Что бы он ни делал, молитва у него идет самодвижно, внутренно. Так и за службой в церкви молитва у него идет, хотя он в то же время слушает, что поют и читают… Мешает ли нашей беседе то, что мы дышим? Нет. Ну вот, так же и молитва идет у тех, кто стяжал молитву внутреннюю»{91}.

Современный старец схимонах Паисий Афонский считает, что внешние помехи бывают даже полезны в начале пути: «Если хочешь стать исихастом, чтобы пребывать в покое, стяжи прежде с помощью благих помыслов внутреннюю тишину посреди внешнего шума»{92}. При занятии трудом физическим очень полезно одновременно творить молитву и следить за делом. «Но когда кто делает тонкую работу, нужно молиться, чтобы Бог помогал и просвещал, однако творить молитву нужно сердцем; умом же следует внимать внешнему делу, чтобы не сделать какой-либо ошибки… Когда заняты хлопотной работой и трудно сосредоточиться, тогда очень помогает тихое пение, не беспокоящее других»{93}. «Если кто находится на площади Согласия и имеет ум собранным, он находится как бы на Афоне, и если кто, находясь на Афоне, не имеет собранного ума, то он находится как бы на площади Согласия»{94}.

Старцу Паисию вторит игумен Иаков Эвбейский: «Нас освящает не место, а образ жизни. Можно быть на Святой Горе, а помыслом — вне, в миру. Можно быть телесно и здесь, а мысленно — на Афоне. Если ты настоящий монах, то, куда бы ты ни поехал, Афон для тебя везде»{95}.

Старец Иосиф Исихаст дает в своих письмах наставления мирянам: «Так как ты в миру и у тебя есть разные хлопоты, совершай молитву, когда находишь время. Но понуждай себя постоянно, чтобы не расслабиться. А что касается созерцания, о котором ты спрашиваешь, так это там трудно, ибо требуется совершенное безмолвие… Везде произносится молитва: и сидя, и в постели, и на ходу, и стоя… Нужна борьба: стоя, сидя. Когда устанешь, садишься и опять встаешь, чтобы тебя не одолел сон. Это называется деланием. Ты показываешь свое намерение Богу». А своему духовному сыну — священнику старец советует: «Учи всех молиться умно, чтобы непрестанно говорили молитву… Вначале устами и умом. Затем умом и сердцем. И они найдут вскоре путь жизни, дверь рая»{96}.

8. Ум и сердце (К стр. 55)

Учение святых отцов рассматривает Церковь как лечебницу, предназначенную для исцеления человека ради спасения его души от вечной погибели. Человеческое сердце, в системе этих понятий, является сущностью души человека, а ум есть энергия души. В нормальном положении эти два начала должны быть естественно слиты в одно неразрывное целое, то есть ум должен быть соединен с сердцем, что и образует здоровое целомудренное состояние души. Таковым устроением обладал человек до грехопадения, ныне того же возможно достичь лишь по благодати на высших степенях умного делания.