Сталин жил в нашей квартире. Как травмы наших предков мешают нам жить и что с этим делать - Татьяна Литвинова

«Привидения» жили и продолжают жить – и в отдельных семьях, и в обществе в целом. Ведь они из нашего прошлого, они внесли свой вклад в наши личности, но были несправедливо забыты. Семья сначала не упоминает, потом искренне «забывает» о событиях, которые могут создать для нее угрозу или как минимум испортить репутацию. Тайны, события и факты, о которых не говорят, есть в истории каждой семьи.

Вы помните, что «скелет в шкафу», как бы его ни прятали, влияет на людей и не только задает темы для разговоров, но и подталкивает к поступкам, объяснения которым у людей, возможно, нет. Я проиллюстрировала этот механизм на примере фильма «Веревка». А сейчас расскажу реальную историю о своих предках. Это история о том, как постыдная тайна может повлиять на жизнь потомков.

В 1913 году родился мальчик Иван. Он был на год старше моего деда, но я никогда ничего не знала об этом старшем брате дедушки. Иван был зачат вне брака – прадедушка с прабабушкой обвенчались за месяц до его рождения. Можно представить, в каком стрессе прожила все девять месяцев беременности прабабушка Гаша. Каким позором, наверное, было тогда «принести в подоле». Был ли прадед его отцом? Они с прабабушкой вырастили моего деда и двух его сестер. Кто вырастил Ивана, я не знаю. Выжил ли вообще этот ребенок – мне неизвестно.

Тетя о нем тоже не слышала, но ей сразу пришло в голову: значит, у ее отца был брат и он вырос в другой семье. Какие-либо слова или поступки членов семьи могли подготовить тетю к тому, чтобы подобная мысль возникла словно сама собой, – так работает бессознательная трансляция.

История Ивана повторилась в истории семьи. Моя двоюродная бабушка («тетя Тамара», как мы ее называли вслед за папой), сестра деда и Ивана, долго не выходила замуж. Вся ее молодость прошла в борьбе за любимого мужчину. А тот был любвеобилен и жениться не спешил. В конце концов тетя Тамара отвоевала его у всех, и они поженились, но детей уже не было. Она беременела еще до брака и спрашивала его: может, родить? И любимый мужчина твердо отвечал: «Рожай, если хочешь продолжать свою фамилию».

Ей было давно за 80, когда она мне рассказала историю своего мужа Павла Степановича. Его мать работала служанкой и родила от хозяйского сына. Мальчика сразу отдали в другую семью. У него осталось единственное воспоминание о матери: пришла какая-то женщина и подарила ему красную рубаху. Она тогда была уже замужем и растила двух других сыновей. (Вспомним: тете почему-то сразу пришло в голову, что мальчика Ивана отдали на воспитание другим людям.)

Итак, тетя Тамара и ее любимый мужчина нашли друг друга не случайно, и не случайно она полюбила именно этого мужчину и так отчаянно за него боролась. Вместе они, сами того не зная, повторяли свои семейные истории зачатия вне брака и рождения нежеланного ребенка. Потом они поженились, и получилось, что тетя Тамара как будто вернула в семью своего брата Ваню. А ее муж, возможно, обрел маму – только уже для себя.

Люди, получившие по наследству семейную проблему, часто бессознательно пытаются ее решить. Прабабушка Гаша тоже пыталась. Тетя мне рассказывала, что в семье ее невзлюбили после одного случая. Она хотела познакомить бабушку Нину, свою невестку, с каким-то мужчиной, когда ее муж (Гашин сын и мой дед) был на фронте! Я предполагаю следующее. Прабабушка, которая вышла замуж на девятом месяце беременности, наверное, тогда в своей деревне пережила большой позор, считалась «гулящей». И попыталась, сознательно или нет, сделать так, чтобы теперь невестка стала «гулящей» и тоже испытала весь этот позор (проективная идентификация), – попыталась отдать свой тяжелый груз позора другой женщине. Но не получилось: она оказалась посрамленной, а семья невестки негодовала!

Не только отдельные семьи, но и общество в целом пытается забыть нежелательную правду, не упоминая о ней. Хранить память о событиях, которыми можно гордиться, и пытаться избежать воспоминаний о «неудобном прошлом» – известный соблазн для общества, и не только в нашей стране (Эппле, 2020). Между тем напоминания о замалчиваемых событиях всегда рядом. Например, почти в центре моего родного города стоит старое здание. Мимо него часто ходят или проезжают в автомобилях люди. Скорее всего, они не обращают внимания на это здание, ведь оно такое невзрачное. А взглянув, возможно, кто-то вздрогнет: до чего же неприятное! Ремонтировали его хоть раз? На нем нет мемориальной доски. Однако во времена красного террора в этом здании был самый настоящий концлагерь. Хранящий трагическую память дом стоит и молчит (я расскажу о нем позже). И люди молчат, ибо этот дом – нелегитимная память. В городе есть много улиц, названных в честь героев революции и Красной армии, – в таком виде память приветствовалась.

В семьях имеются воспоминания, напрямую связанные с трагическими событиями из истории Советского Союза, и они не всегда бездействуют. Периодически проявляются и что-то подстраивают, как прабабушка Гаша – невестке. И тогда человек начинает действовать, не понимая, чью роль играет и какие события воспроизводит. Например, женщине известно, что ее прабабушка пережила голод в Украине начала 1930-х. Ей никогда не рассказывали подробностей, она не знает, сколько родных потеряла прабабушка в те ужасные годы. Нашей героине не вспомнилось слово «Голодомор», она ничего не слышала о его причинах. Говорила: «война». Но однажды она задумалась о том, в какие годы это было, и тогда «что-то по датам не сошлось». Я уже говорила, что одни события прошлого у нас принято вспоминать и называть своими именами, а другие нет. О том голоде правнучка все-таки что-то знает: слышала, что это было ужасно. И в голове осталось то, о чем думать можно и положено: война (легитимная память о прошлом). Ей рассказывали, что потом бабушка всегда держала огромные огороды и выращивала на них много разных овощей. Семье все это было не съесть, поэтому она что-то продавала, что-то раздавала просто так, угощала всех, кто брал. Она не отпустила дочь учиться в город, потому что нельзя было бросать драгоценные участки. Бабушку с трудом разлучили с ее «гектаром», когда в старости она уже не могла на нем работать. Внучке, в отличие от своей мамы, удалось уехать далеко от участка, который был для нее обузой. Думала ли она, что для каждого поколения семьи этот огород – бремя не только родительской тирании, но и, прежде всего, пережитой семьей трагедии, произошедшей в эпоху другой тирании? Правнучка