Панктаун - Джеффри Томас

Он с хрустом ступил на какую-то неровную поверхность и чуть было не потерял равновесие. Прямо перед дверью на полу лежало тело, почти такое же скелетообразное, как и то, что нашли в гостиной, но все еще сохранившее остатки кожи. Ни в комнате, ни под кроватью, ни в чулане никого больше не было. Включив свет, он снова обратил свое внимание на труп, стремясь поскорее выяснить, действительно ли его голова была такой огромной, какой казалась в полутьме… Ведь именно ее он раздробил дверью и растоптал ботинками.

Вспыхнувший свет поднял в воздух рой насекомых. В испуге и отвращении МакДиас подавил в себе иррациональный порыв наставить на них пистолет. Но в тот же момент, как он понял, что раздавил вовсе не голову трупа, до него дошло, что разлетевшиеся существа не были насекомыми. «Просто чудесно», — процедил он, увидев, что неумышленно раздавил целую кучу мелких созданий.

Они принадлежали к расе, называемой ми’хи, и оказались достаточно глупы для того, чтобы пойти на убийство других разумных существ ради собственного пропитания и устройства гнезд… Их уже несколько раз предупреждали и даже угрожали им полным изгнанием из этого мира. Голова истощенного человека была превращена в гнездо, напоминающее песочный замок, возведенный из выделяемого ими черного вещества. Это был маленький город — Панктаун в миниатюре, — но теперь его грубые, однако не лишенные изящества шпили и минареты были по большей части поломаны и раздавлены. Рот был единственной видимой частью лица покойника — его губы обнажали ужасающую желтую ухмылку.

— Черт бы вас побрал, — зарычал МакДиас на снующих туда-сюда созданий. Не было никаких сомнений в том, что они поднимут шумиху по поводу своих раздавленных собратьев, утверждая, что он сделал это нарочно, из мести. Что ж, его глаза записали все, и, если возникнет необходимость, его воспоминания могут быть извлечены и продемонстрированы присяжным в качестве неопровержимого доказательства непредумышленности убийств. И все же он знал, что только что одним своим шагом убил больше существ, чем его последние несколько убийц вместе взятые.

— Эй, ребята, — позвал он копов из-за двери, — идите-ка сюда! — Он опасался, что ми’хи могут сбежать через щели или трещины в стенах, поэтому стал озираться вокруг в поисках чего-то, во что их можно было бы поймать.

Его напугал вдруг раздавшийся голос, и взгляд снова переметнулся на лежащую на полу фигуру. Сложно было сказать, мужчина это или женщина, но он видел, как едва заметно шевелились пальцы, и слышал глубокий невнятный звук, раздававшийся из-за стиснутых зубов и напоминавший аудиозапись, проигрываемую на очень маленькой скорости. Несчастное создание все еще было живо: его последние соки не успели высосать. Может, оно и само уже считало себя мертвым — ведь глаза его были покрыты черной смолой, — пока МакДиас не вломился внутрь и не разбудил его.

Жалкое, уродливое создание. На какую-то секунду МакДиасу захотелось приставить свой пистолет к его обесформленному черепу и избавить его от страданий, но он уже был в комнате не один. Все, что он сейчас мог, это молиться о том, что, как только его освободят от гнезда, убивавшего и поддерживающего в нем жизнь одновременно, оно наконец познает истинную смерть.

Она доживала свои последние дни. Часть его была этому рада, хотя и не такая большая часть, как он мог бы предположить. Раньше он чувствовал себя виноватым из-за того, что втайне надеялся на ее скорую смерть. Теперь он чувствовал себя виноватым, потому что втайне надеялся, что она выживет.

В этот визит она взглянула на него через свой пузырь с подозрением и, может быть, даже страхом, словно он пришел к ее ложу, чтобы убить ее. Она закрылась одеялом до самого подбородка и спросила:

— Кто вы? Чего вы хотите?

— Это Роджер — твой сын, — сказал МакДиас и огляделся в поисках помощи. Неужели они не могли увеличить дозы лекарств? Ввести какой-нибудь препарат в один из крошечных портов вдоль стены, который, проникнув в искусственную, а затем и естественную часть цикла ее кровообращения, на какое-то время вернул бы ее, вырвав ее слабую душу из сумеречного лабиринта ее мозга, в котором она затерялась.

Но наконец разум ее немного прояснился — может, она только что очнулась от дремы, а может, его лицо развеяло туман, но она его вспомнила. Только вот ее голос был так тих, словно голос ребенка, и каждые несколько минут она спрашивала, на кого оставили ее собаку, Леди… Которая умерла пять лет назад.

Покинув ее, МакДиас был опустошен — она снова погрузилась в свою дрему, а он на какое-то время задержался, просто глядя на ее лицо. На пути к выходу из учреждения к нему подшаркал какой-то старик и слегка дотронулся до его руки. В глазах у него стояли слезы, и на секунду МакДиасу подумалось, что он, возможно, сбежал из одного из ящиков в стенах.

— Простите, сэр, — простонал старик. — Я не могу найти свою жену. Она в одной из этих штук… Но я никак ее не найду. Не могу вспомнить ее номер…

МакДиас отвел его обратно к стойке и оставил его с сестрой, взявшейся за поиски номера его жены. Но, оставив старика на ее попечение, он поймал себя на дурацкой мысли, что вместо того, чтобы искать ящик жены, они засунут ее мужа в такой же.

В своем сне МакДиас был жив, но накачан наркотиками или загипнотизирован, а возможно, просто оглушен. Кто-то тащил его, обнаженного, через темную квартиру. Наконец он оказался в комнате, потолок которой был слегка колышущимся бассейном, слишком темным для того, чтобы в нем можно было что-то разглядеть. А из него свисали другие обнаженные тела, подвешенные за шеи. Они напоминали пальто в платяном шкафу… Или скорее туши, висящие на крюках в холодильнике. Притащивший его сюда человек, чьи контуры он не мог различить, крякнув, поднял его на руки, а затем, поднатужившись, вдавил голову МакДиаса в холодный колышущийся бассейн.

Так он и остался висеть, слепо всматриваясь в кромешную тьму. Но вскоре зрение стало приспосабливаться — из его глаз ударили желтые лучи. Как из глаз Кали, подумалось ему во сне. Сперва он ничего не мог различить толком: бледные трепещущие контуры, серые шатающиеся формы… На расстоянии, недоступном для его лучей света. Но эти тени приближались, попадая в его лучи и выходя из них. Пытаясь уследить за путаным путем одной из этих сущностей, он неизменно высвечивал другую. А фигуры все приближались, открывая его взору чудовищное состояние своих призрачных форм. Мужчина, застрелившийся из ружья, с развороченным лицом. Женщина с голой вымытой грудью, покрытой клинописью колотых ранений, скоплением маленьких черных штрихов, настолько скученных, что они напоминали рой усевшихся на нее насекомых. Он понял, что обозревает страну мертвых, хотя сам еще жив, несмотря на то что все прочие тела, висящие рядом, были обезглавлены, а потому не видели ничего. Он был одинок, напуган и беспомощен… Но хуже всего было то, что это видение не открывало ему никаких тайн, не даровало ему озарения. Все это он уже видел, но на этот раз образы были обессмерчены преисподней, где не обесцвечивались никогда, где мертвые не могли найти покоя.

Его разбудила острая боль где-то под левым глазом, и он инстинктивно схватился рукой за лицо. Сев в кровати, он потянулся к выключателю лампы. Его жена что-то проворчала, потревоженная светом, и отвернулась.

На одеяле МакДиас заметил серовато-прозрачное насекомое, покалеченное его шлепком и мельтешащее лапками, лежа на спинке. Это был ми’хи, и он понял, что тот укусил его во сне.

Он принес из ванной пластиковый стаканчик, стряхнул в него существо, а потом вернулся в ванную и закрыл дверь. Он принялся разглядывать извивающееся создание. Вероятно, оно спряталось в его ботинке или в одежде несколько недель назад, когда он осматривал то место преступления, — но почему оно выжидало так долго и атаковало его лишь сейчас? Может, это был первый разведчик целой стаи, разыскивающей его, чтобы отомстить? Эта мысль вывела МакДиаса из себя, и он, открыв пинком крышку унитаза, начал наклонять над ним стаканчик, чтобы сбросить туда крохотного инопланетянина. Но помедлил. Это будет убийство, и на этот раз преднамеренное. Хотя улики будут смыты, преступление будет записано у него в голове, а его воспоминания часто извлекали и использовали в судебных целях. То ли из морально-этических соображений, то ли из чувства самосохранения, а может, и из-за того и из-за другого он все же закрыл крышку унитаза и переместил покалеченное существо в пузырек из-под таблеток.

На следующее утро он увидел, что плоть вокруг глаза распухла и покраснела — свет вызывал жуткое жжение в глазу и заставлял его слезиться, поэтому ему приходилось крепко его зажмуривать. Его правый глаз тоже слегка слезился — то ли за компанию, то ли потому, что яд от укуса продолжал распространяться.

Он сунул пузырек с все еще пытавшимся выбраться созданием в карман своей куртки и по пути на работу заехал в больницу, чтобы кто-нибудь осмотрел укус… Своего пленника он тоже передал в руки врачей. Терапевт, осматривавший его (как только выяснилось, что он полицейский, его тут же приняли), сообщил, что мужская особь ми’хи действительно ввела яд, но этот яд становится опасным для жизни лишь при множественных укусах. Кроме того, это был укус самца, не вступившего в пору зрелости, а потому его яд был не так силен. «Вероятно, ему удалось бежать с места преступления, — предположил доктор, — и несколько следующих недель он провел выслеживая вас с надеждой отомстить». Похоже, все это казалось ему весьма забавным. Однако МакДиасу отчего-то стало жалко существо. Не вступивший в пору зрелости… Возможно, ребенок. Опечаленный смертью своих родичей, своих родителей. Яростно набросившийся на него в безнадежной попытке одолеть намного более крупного, более сильного врага.