Алоха, мой друг - Анна Богдановна Шулятицкая

люблю тебя. Вне зависимости от того, что было раньше. Вот, смотри, как я ворошу твою чёлку. Видишь, как ласково? Или плачу. Думаешь, я бы плакал без причины? Потому что жалею чисто по-человечески? Я не сочувствую, если не проникаюсь. Если я мимоходом прочту новости в интернете о том, как погибли рандомные люди, то ничего не почувствую. Так уж я устроен.

Казалось, только во второй раз мне удалось осмыслить выражение, таящее настоящее волшебство. Келвин не жалел меня, а искренне поддерживал и любил. У него были честные намерения и планы.

Привалившись к перилам, я ответил его же словами. Нас связывали чувства, основанные на общих интересах и бескорыстии.

– Мы попробуем это вынести.

– Что, если не получится?

– По крайней мере, попытаемся. Сам говорил, попытка не пытка.

Мы пришли к выводу, что проработка травмы избавит меня от постоянных страхов.

– Я боюсь говорить с родителями. Маму хватит удар.

– Её хватит удар в том случае, если она обо всём узнает от кого-то, кроме тебя, – сказал Келвин, шмыгая носом. – Правда лучше сладкой лжи.

– Она бы согласилась.

Слёзы на его лице подсохли, он был настроен крайне решительно.

– Скажу, но завтра.

– Почему не сегодня?

– Хочу всё обдумать.

– Пойду с тобой, чтобы не было так страшно, – произнёс Келвин ласково и, предложив умыться, провёл до ванной комнаты.

Глава 16

Кто-то связывает зиму с глубоким безмятежным сном, когда вместе с природой отдыхает и человек. Восполняя запасы, накапливает силы, которые пригождаются весной после мига приятного пробуждения. У меня было иначе. Моё пробуждение совпало с днём вылета «Боинга-787» в Мельбурн21, где должно было состояться награждение победителей конкурса. Келвин выиграл приз зрительских симпатий. Его родители озадаченно переваривали произошедшее и очень удивились, когда увидели фотографии с парнем, преминув похвастаться новостью среди коллег и старых знакомых.

Я познакомился с семьёй Бэрри поближе. Как и ожидалось, они приняли меня холодно, почти что безразлично.

Чарльз Бэрри отвёл меня в сторону и спросил, планирую ли я получить высшее образование, и достаточно ли я умён, чтобы отказаться от дурацкой затеи встречаться с таким воспитанным и порядочным юношей, как его сын.

– Затея, как вы выразились, вовсе не дурацкая. Я определился с выбором ещё летом. Не уговаривайте, всё равно не послушаю.

– О, я и не собирался, – наигранно возмутился Чарльз и, вынув платок, тихо высморкался.

Ему оставалось мириться с тем, что Келвин сам выбирал, кого любить и кого снимать.

– Тоже фотографируешь? – спросил он как бы невзначай.

– Да.

– На что?

– До сегодня на телефон.

– Часто?

– Вполне.

– Почему?

– Глупый вопрос. Это как спросить у бабочки, почему она летает, а не ползает.

Мы вернулись к остальным.

Прощались в общей зоне. Второе декабря, предрассветная рань, светло-оранжевая, точно желток.

Я показывал новый фотоаппарат, который купил с родителями.

– Какой прикольный! – воскликнула Хана.

– Офигенное качество, – вторила Опра, захлёбываясь от восторга. – Не пробовал что-нибудь щёлкнуть?

– Пробовал, конечно, но потом удалил. Так, для разминки, – улыбнулся я.

– Может, сфоткаемся вместе?

– Да, давайте, – согласился Келвин. – На удачу.

Он встал по центру и обнял меня за спину, а ребята слева подняли два пальца вверх. Чарльз проследил за тем, чтобы мы уместились на снимке, и тогда Опра щёлкнула затвором и кивнула. Я отметил, что Ли Бэрри внимательно, с едва уловимой горечью смотрела на сына, притягивая его чуть взволнованный взгляд. Опра показала фотографию.

Затем Ли обратилась ко мне сдержанно:

– Используй камеру с умом, чтобы достичь успеха.

– Спасибо, но мне он не нужен.

– Ты не хочешь быть известным?

– Нет.

– И зарабатывать благодаря хобби тоже? – удивилась Ли.

– Нет. Я не против, чтобы это делал кто-то другой. Они молодцы, что нашли себя.

– Ничего не забыл? – спросил Чарльз, держась особняком от компании.

– Ничего, – ответил Келвин и шепнул ободряюще мне на ухо: – Как ты?

– Непривычно.

– Комфортно?

– Да, как будто спустя столетия вернулся в родной дом. Как будто я снова в полном порядке.

Полиция отыскала нападавшего быстрее, чем я предполагал. Он даже не пытался скрыться, продолжая вести жизнь ничем не примечательного преподавателя языковой школы. У него не было судимости и вредных привычек. Он не мучил животных и не подвергался буллингу, сексуальному насилию, не резал вены из-за несчастной любви, в общем, рос и существовал в благоприятной, совершенно не давящей среде. Не вступал в отношения с учениками, был семьянином, примерным отцом, обожающим и лелеющим дочерей.

В суде вину, конечно, не признал, а перевёл стрелки на меня. Оказывается, я был доступным и разрешил себя раздеть. Свой поступок он объяснил тем, что захотел других ощущений. Приобретя новый опыт, он сделал вывод, что его, в большей степени, заводят парни, а не женщины и что близость с женой разительно отличается от близости с незнакомцем, над которым он абсолютно властен, как дрессировщик над дельфином.

Я проходил терапию с добродушной пухлой женщиной, носящей парик, чтобы закрыть лысину. Каждый раз при встрече я писал на специальном бланке, что чувствовал. «Бумага всё стерпит», – говорила она. После сеансов я списывался с Келвином или заходил к нему, и мы вместе смотрели фильмы, заказывали пиццу или убирались.

Я мечтал повзрослеть, чтобы отправиться в путешествие. Куда угодно, словно мы герои папиной песни.

– Почему как будто?

– Ну…

– Ладно, не объясняй.

– Напишешь, как прилетишь? И как только поселишься в хостеле. Не забудь.

– Не забуду, – проговорил он и, поцеловав меня в лоб, добавил растроганно: – Алоха, Эйден!

– Алоха, Келвин!

Это означало и конец, и начало, и вечный круговорот счастья.

Сказав остальным пока, Келвин направился к паспортному контролю.

Однако странно, что Чарльз спрашивал, зачем я фотографирую. Он же был поваром, наверняка любил готовить!

Келвин помог мне ухватиться за дар, пока он совсем не померк, как золотой цветок, у которого оборвали лепестки. Но дар нельзя удерживать или прятать, иначе он рассыплется или скукожится. Настало время его отпустить.

История вдохновлена песней «Aloha 'oe»

группы «Neverland in Ashes»