Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941-1945 - Сергей Михеенков

Затворная рама РПД оказалась покрытой сплошной коркой льда. Сразу похолодело внутри: значит, и другие пулеметы, и, скорее всего, все остальное оружие в таком же состоянии. Если немцы вздумают атаковать, с такой подготовкой нам не удержаться. Невольно оглянулся влево, на оголенный фланг, где белело чистое поле. Конечно, я допустил оплошность: надо было после рытья окопов приказать сержантам, чтобы прошли по своим отделениям и проверили состояние оружия, особенно готовность пулеметов.

Немцы не просто маячили над бруствером — они наблюдали в бинокль. И конечно же сразу заметили меня и то, что я поднял на бруствер ручной пулемет. Тут же послышался хлопок и из немецкого окопа прилетела граната. Выпущена она была из винтовочного гранатомета. Было у них такое приспособление. Немец выстрелил очень точно. Возможно, пулеметный окоп, который мы заняли ночью, был ими пристрелян еще накануне. Граната описала траекторию, упала прямо на спину пулеметчику и разорвалась. Тот упал на дно окопа, застонал.

— Быстро займись раненым, — приказал я второму номеру, а сам взял у связного Петра Марковича винтовку, зарядил бронебойно-зажигательными патронами, выставил прицел и подвел мушку под одну из касок.

Во мне все ходило ходуном. Сразу несколько мыслей роилось в голове. Во-первых, я испытывал чувство вины за ранение пулеметчика: из окопа высунулся я и демаскировал расчет. Хотя о пулеметном окопе они знали и без меня. Во-вторых, я боялся, что, удачно выпустив первую гранату, они, чего доброго, теперь нас начнут выкуривать из окопа, забросают винтовочными гранатами.

Немец, выпустивший гранату, начал высовываться выше, привстал над бруствером почти по пояс. Ему, видимо, хотелось точно узнать, попал ли он в цель? Я плавно нажал на спуск. И увидел вспышку прямо в середине каски, именно там, куда целился. Немец рухнул в снег, на бруствер. К нему бросился его товарищ. В колечке намушника хорошо виднелась его каска и часть плеча. Снова выстрелил. Вспышка в области плеча. Исчез с бруствера и второй немец.

Я опустился в окоп и достал свой перевязочный пакет. Офицерские индивидуальные медицинские пакеты были побольше солдатских. И бинта в них побольше, и марлевый тампон понадежнее.

Перевернул раненого на спину. Граната разворотила его левую лопатку. Какое-то мгновение с ужасом наблюдал, как в глубине раны, под розовой пеной, трепещут легкие. Края раны обожжены, обметаны копотью. Сделал над собой усилие и наложил на рану тампон, затем осторожно протолкнул его пальцем поглубже, закрыл таким образом легкое. Достал нож, разрезал шинель и начал перевязывать, просовывая бинт под грудь. Израсходовал и свой перевязочный пакет, и его. Рана большая. Пулеметчика надо было срочно отправлять в тыл, к врачам. Приползли солдаты из соседнего окопа. Кто-то из сержантов уже распорядился. Сержанты у меня во взводе были люди бывалые, двое прибыли из госпиталей. Мы положили раненого на плащ-палатку. Солдаты потащили его в тыл: Там, возле скирды, стояла санитарная подвода.

— Побыстрее, ребята, побыстрее, — торопил я солдат. Но они и сами понимали, что теперь судьба их товарища зависит от того, как скоро он попадет на стол хирурга.

Раненого утащили, а я продолжил наблюдение. И в это время из бурьяна левее окопа их боевого охранения встал немец и побежал прямо на наши окопы, отрытые ночью левее. Видимо, он их не видел. Но даже если и не видел, все же было непонятно, куда он бежит? Может, хотел обойти нас стороной и забросать ручными гранатами? Бойцы в окопах, видимо, еще спали. Никого я над брустверами не увидел. Прицелился в середину фигуры и выстрелил. Немец взмахнул руками, выронил винтовку и упал.

Внутри у меня все будто остановилось, замерло. Я посмотрел на свои руки, они не дрожали. Потом я замечу за собой такую особенность: дрожал только перед боем, по спине пот холодной струйкой тек, но во время боя все замирало, все делал автоматически и ни о чем не думал. Видимо, это и спасало.

Один из немцев, в которого я стрелял вначале, был, видимо, ранен. Вскоре он выполз из окопа и медленно, часто отдыхая, пополз в сторону своей траншеи. Проползет шагов пять и уткнется лицом в снег. Я наблюдал за ним, выжидал, когда он выползет на бугор. Заснеженный бугор белел перед ним довольно широким взгорком, и он никак, при его состоянии, не мог миновать его. Вот солдатская судьба… Тогда я не думал о том, что кто-то ждет этого солдата домой, живым и невредимым, молится за него. Жена, мать или дочь. Я думал о другом. Мой пулеметчик ранен, и я должен за него отомстить. И еще: надо поднять боевой дух взвода, потому что неизвестно, как дальше сложится бой. И еще, самое главное: передо мною враг, которого я должен убить, иначе он убьет меня и моих товарищей.

Под снегом длинным буртом лежала сваленная во время уборки свекольная ботва. Она-то и образовала взгорок, к которому приближался раненый немец. Он полз без оружия. И это обстоятельство, что он бросил свою винтовку, все же шевельнуло во мне такую мысль: может, пусть уползает, черт с ним, он уже не вояка. Но снова вспомнил о своем пулеметчике. Живой он или нет? Довезут его санитары до медсанбата или он в дороге умрет? Нет, война есть война, и тут не место для жалости. Я терпеливо ждал. Напряженно следил за движениями ползущего и держал палец на спусковой скобе.

К тому времени взвод мой проснулся. Над брустверами торчали каски. Бойцы следили за моим боем. Никто не стрелял. Поняли: этот поединок начал взводный, ему его и завершать. Тем более что опасность мне не грозила.

Я выстрелил дважды. Немец так и остался лежать на гряде. Да, на войне как на войне. Любой из нас мог оказаться на его месте. Старые солдаты, те, кто побывал в окружении, кто отступал в сорок первом и сорок втором, рассказывали, как расстреливали их на лесных дорогах и в полях немецкие мотоциклисты. Стреляли из пулеметов и в безоружных, и в раненых, и в тех, кто поднимал руки. Никого не жалели. Месть на войне — чувство сильное и праведное. Оно придает сил и укрепляет дисциплину. У солдата есть цель, и он упорно движется к ней.

Все так. Но вот вспоминаю я этого раненого, уползавшего к своей траншее без винтовки…

Магазин моей винтовки был пуст. Я отдал ее Петру Марковичу. Тот покачал головой, явно одобряя мою стрельбу, и принялся заряжать ее новой обоймой. Мой связной был человеком основательным, и я потом не раз видел, даже в бою, как он заряжал винтовку: вытащит из подсумка обойму и тряпочкой, протиркой, как у нас говорили, тщательно протрет ее, прежде чем сунуть в магазин. Оружие должно работать безукоризненно. Все правильно: лучше потерять полминуты на заряжание, чем потом получить осечку или перекос патрона да пулю в лоб.