Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941-1945 - Сергей Михеенков

— Сам найдешь.

При формировании наших взводов ротный лучших солдат зачислял в первый взвод. Хороший солдат сразу виден: он и в строю стоит с достоинством, и форма на нем сидит ладно, и снаряжение в порядке, и оружие в чистоте и полной боевой готовности. В первый взвод шло все самое лучшее: новое оружие, снаряжение, обмундирование. Иногда это правило, заведенное ротным, касалось даже продовольствия. Солдаты первого взвода держались особняком, сторонились нас. Чувствовали свою избранность. Хотя некоторые стыдились своего особого положения. Но к хорошему, как говорят, привыкаешь быстро.

Услышав такой ответ от лейтенанта Галустяна, я внутренне усмехнулся. Не бить же ему в морду. Молча повернулся и, взяв с собой своих сержантов, командиров отделений, пошел определять позиции для взвода.

Когда мы шли от стога к кургану на свекловичном поле, немцы неожиданно прекратили стрельбу. Умолкли даже дежурные пулеметы. На какое-то время установилась полная тишина. Точно такая же, какая стояла, когда мы вышли из леса в поле. Немцы, вероятно, услышали наше передвижение и старались понять, что же у нас происходит. Слушали.

Мы прошли шагов двадцать. Наткнулись на пустой пулеметный окоп. Видимо, эта позиция прикрывала левый фланг траншеи, контролировала разрыв между подразделениями. Остановились. Спрыгнули в окоп. Он был наполовину заметен снегом. Прислушались. Противник по-прежнему молчал. Здесь, именно здесь, нам предстояло обживаться, несмотря на всю бесприютность местности. Я приказал очистить от снега и привести в порядок пулеметный окоп и занять его расчету РПД. Двоих человек оставил здесь. С третьим пошел дальше. Прошли еще шагов двадцать, присели, прислушались. Никаких окопов больше не обнаружили. И тут немцы начали постреливать одиночными. Видимо, стреляли на шорохи, на звуки, на голоса. Не дай бог, если кто закурил над бруствером. На огонек папиросы обычно стреляют без промаха. Мастера стрельбы по таким целям всегда находятся и с той и с другой стороны.

Сержанту, который шел со мной, я приказал вернуться по нашему следу к кургану и вести сюда свое отделение. Сам, оставшись в одиночестве, на всякий случай залег в сторону выстрелов и приготовил автомат. А сам все думал: на войне я или все же еще не на войне? Глупые мысли в нескольких десятках шагов от немецкой траншеи…

Через несколько минут помкомвзвода привел свое отделение. Я развернул его фронтом на север. Начали отрывать окопы. Окапываться я приказал попарно: два солдата в один окоп. Окоп на двоих был немного пошире обычного, одиночного. Но все равно отрывать его вдвоем было куда легче и быстрее. В одиночных окопах солдата легко и бесшумно брала немецкая разведка. Особенно ночью. Я опасался за своих бойцов. Все устали и буквально валились с ног. У некоторых саперные лопатки из рук вываливались. А когда в одном окопе сидят двое, то у них появляется возможность по очереди бодрствовать, слушать врага, следить за тем, что происходит на нейтральной полосе и рядом. К тому же при артиллерийско-минометном обстреле поражаемость таких окопов, расположенных, как правило, в 15–16 метрах один от другого, оказывалась значительно меньшей. Об этом я знал по рассказам старых солдат, воевавших в сорок первом и сорок втором годах под Минском и на Волхове. С некоторыми из них я заканчивал офицерское училище, другие сейчас долбили лопатами землю.

Вскоре подошли второе и третье отделения, стали окапываться левее. Я указал сержантам линию, определил расстояние между окопами, и те быстро расставили людей. Для солдата окапываться — это не работа.

Мы на фланге оказались последними. Левее нас — уже никого. Конечно, это хуже некуда — торчать в одиночку, без прикрытия, на фланге, при этом имея оголенным свой собственный.

Первому взводу опять повезло: с флангов его прикрывали мы и второй взвод. Я делал то, что предписывал Боевой устав пехоты Красной армии: отделения взвода окапывались по фронту; окопы каждого отделения закрывали 50–60 метров фронта; каждый командир отделения окапывается вместе со своими помощниками, а рядом с сержантами отрывали ячейки пулеметчики со своими вторыми номерами. В бою командиры отделений должны руководить огнем пулеметов. Пока я это знал только теоретически. Фронт моего взвода определился цепочкой окопов. Вся она в ночи не была видна, но все же иногда, когда слабел снег, угадывалась. Третий взвод закрывал примерно 150 метров фронта 2-го батальона.

Я ждал, что вот-вот придет ротный. Обычно он обходил позицию роты. Я ждал, боясь проспать его приход. Но он так и не пришел. Глаз я так и не сомкнул. Но личному составу взвода приказал отдыхать. Выставили посты и наблюдателей, а остальные накрыли окопы плащ-палатками и захрапели. Окопы отрыли и залегли. Счастье наше, что земля оказалась не промерзшей, поддавалась легко даже саперным лопатам.

Снег все шел и шел.

Немцы постреливали из винтовок, редко и пассивно. Видимо, стреляли часовые, для острастки. Пулеметы молчали. Либо противник экономил патроны, либо не хотел обнаруживать свои позиции.

Днища окопов солдаты застелили соломой. Сверху закрылись плащ-палатками. Вот тебе и солдатский блиндаж! Через полчаса в таком «блиндаже» уже более или менее тепло. От собственного дыхания. Оттого, что ветер не дует и снег не падает.

Утром, чуть только рассвело, я выглянул из своего «блиндажа» и не увидел позиций своего взвода — ночной снег надежно, лучше всякого инженера, замаскировал всю линию свежих окопов. Она абсолютно не просматривалась. Ночью немцы, видимо, так толком ничего и не поняли, что произошло перед их обороной. Ночной снегопад оставлял надежду, что ничего они не поймут и утром.

Они занимали траншею примерно в 200–250 метрах перед нами по фронту. Траншею я увидел сразу. А вот где их боевое охранение, которое, как известно, должно было располагаться значительно ближе к нам, я никак рассмотреть не мог.

На рассвете снег стал редеть и вскоре почти совсем прекратился. Сразу начало быстро светать. И вот тут-то прямо напротив нашего пулеметного окопа, шагах в восьмидесяти, не больше, я заметил белый бугорок бруствера, а над ним две немецкие каски. Каски двигались. Вот он, мой противник, подумал я, тот самый, о котором в последние месяцы перед отправкой на фронт и уже здесь, на фронте, в ожидании, что батальон вот-вот выдвинут в первый эшелон, я думал больше, чем о ком-либо другом. Сразу захотелось действовать. Взял ручной пулемет. Пулеметчик еще спал. Была моя очередь бодрствовать.

Лейтенантская судьба на фронте такая, что, если попал в окоп и живешь в этом окопе рядом с солдатами, то чураться солдатской работы нельзя.