Дикий восторг (ЛП) - Сара Вульф

Блонди допрашивает Джека в более позитивном русле, подчеркивая, что Джек сразу же позвонил 911, когда нашел меня, и каким смелым он должен был быть, чтобы противостоять взрослому, разъяренному мужчине. Джек не обращает на это внимания, но я вижу, что она пытается сделать — разрисовать его в благожелательном, героическом свете. И это работает. Умеренно. В любом случае, присяжные больше не смотрят на него так, словно у него три головы.

Джек возвращается. Его кулаки сжаты на коленях, и он выглядит бледнее.

— Ты… ты в порядке? — неуверенно произношу я. — Я имею в виду, кроме того факта, что у тебя на шее огромная, высокомерная опухоль, которую ты называешь головой.

— Я в порядке, — мягко отвечает он. И это наносит мне удар.

— Я, эм, не это имела в виду. Ну, то, с опухолью. У меня просто инстинкт — быть вредной с тобой.

Фрагмент кривоватой усмешки появляется на его губах.

— Я знаю.

А затем вызывают Лео. И адвокат защиты ловко выстраивает свою позицию: Лео воевал во Вьетнаме тридцать лет назад, и там бедняжка получил травму головы, и армейский психиатр поставил ему диагноз «ПТСР». И с каждой маленькой, поверхностной историей ярость в моих кишках разгорается все жарче и жарче. Благодаря этому мой желудок хочет эвакуировать обед на его обувь. Но я ничего не могу с этим поделать. Мне даже не позволят дать показания из-за травмы головы. Я беспомощна. А быть беспомощной — это самая худшая вещь в известной нам вселенной.

— Верно, что ранее в этот же день вы получили звонок от миссис Блейк с просьбой навестить ее дома? — спрашивает Пирсон. Лео поправляет свой гипс и с притворно-серьезным лицом кивает:

— Да.

— Бред сивой кобылы! — кричу я, встав и тыча в него пальцем. — Это вранье, и ты это знаешь!

— Порядок! — стучит молотком судья. — Мисс Блейк, присядьте!

— Он лжет, Ваша честь! Он лживый поддонок, который разрушил мамину жизнь…

— Порядок! — кричит она. — Либо вы немедленно сядете, юная леди, либо я прикажу вывести вас из зала суда.

Я тяжело дышу, а кровь просто кипит в моих жилах. Я готова ударить, драться, пинаться, кусаться и кричать. Но я не могу сделать это здесь. Мама рассчитывает на меня, на этот судебный процесс, чтобы получить немного душевного спокойствия. Я проталкиваюсь через ряды и вылетаю за дверь. Мраморные залы суда слишком чистые. Они издеваются надо мной, такие все незапятнанные и блестящие, в то время как мои внутренности грязные и переполненные отвердевшей ненавистью.

— Эй!

Я игнорирую голос и шагаю по коридору.

— Эй!

— АХХХ! — пинаю я ногой скамейку. — Жалкий говнюк! Хренова лгущая лицо-как-обезьянья-задница сволочь…

— Айсис…

— Если я когда-нибудь буду в пяти футах от него, то прольется много крови. И не фальшивой, как его выступление.

— Айсис, послушай…

— Уверена, делают вилы, которые могут поместиться внутрь человеческого рта. И дальше в горло, все глубже и глубже.

— Айсис!

Кто-то хватает меня за руку. Я резко разворачиваюсь и отдергиваю ее. Там стоит слегка запыхавшийся Джек.

— Послушай, ты должна успокоиться.

— Успокоиться! — смеюсь я. — Я совершенно спокойна!

— Что ты делаешь со своими руками?

— Практикуюсь, — выкручиваю я пальцы.

— Для чего?

— Для того чтобы засуну руки внутрь его кишков.

— Он не выйдет сухим из воды. Даже дебил-новичок из юридической школы может это заметить. Поэтому не заводись так. Это никому не поможет, это не поможет тебе.

— Ох, теперь ты хочешь мне помочь? Странно, потому что в прошлый раз, когда мы разговаривали, ты заявил, что собираешься превратить мою жизнь в ад.

— Правда? Я превратил твою жизнь в ад?

Его голос понижается, становясь низким, глубоким и надтреснутым. Резкое изменение поражает меня.

— Нет, — вдыхаю я. — Ты просто сделал ее немного сложнее.

— Твоя мама нуждается в тебе, — настаивает он.

— Я не могу… не могу вернуться туда. Не сейчас. Если я снова увижу это лицо неандертальца, я…

Джек выгибает бровь.

— Слово, состоящее более чем из четырех букв. Я впечатлен.

— И должен быть! Я целый год в средней школе изучала их. И их волосатые промежности, но в основном их.

— Если ты снова заедешь мне кулаком, это поможет успокоить твою ярость?

— Может быть, — насмехаюсь я. — Ух, наверное, нет. Я ему хочу причинить боль, а не тебе.

Джек смотрит в окно на улицу перед зданием суда, на детскую площадку через дорогу.

— Есть две вещи, которые тебя успокаивают: применение силы и сахар. Мороженое, — показывает он на тележку с мороженым на тротуаре. — Пойдем. Я угощаю.

— Оооо, нет. Я знаю, как это работает. Сначала мороженое, потом свадьба.

— Свадьба, значит? Расскажи мне, — хладнокровно говорит он, когда в итоге мы все равно идем к тележке, — кто этот счастливый морской слизняк?

— Почему морской слизняк? Почему, например, не морской дракон?

— Потому что у морского слизняка нет глаз. Или носа. Или какого-либо видимого интеллекта, помимо поглощения еды и дефекации. Из вас бы вышла идеальная пара.

Я фыркаю. Солнце и ясное, голубое небо — вот какую погоду этим утром нам показал февраль. Я выбираю клубничный рожок, а Джек берет мятный с шоколадной крошкой. Здесь есть скамейка, но я сажусь на траву под деревом. Джек присаживается рядом со мной.

— Ты не должен, — говорю я.

— Здесь тенек, — утверждает он.

— Некоторым задницам лучше быть в милях друг от друга.

— Нет.

После этого проясняющего ответа, мы наслаждаемся мороженым в относительном спокойствии, разделяемым только между двумя людьми, которые являются абсолютными противоположностями. Джек выглядит нелепо в солнечном свете. Нелепый и красивый, эм, ну, и достойный рвоты, конечно.

— Ты можешь вернуться в «Аберкромби»?

— Что? — смотрит на меня Джек.

— Ну, знаешь. Заползти обратно в журнал, из которого вышел. Тогда я смогу спрятать его под кроватью между двумя номерами «National Geographic» по утилизации слоновых отходов и больше никогда не читать его снова.

— Ты сумасшедшая.

— Знаешь, люди болтают о том, что надо быть прекрасной внутри и все такое, — начинаю я.

— И?

— Просто я поняла, что люди не обладают рентгеновским зрением, — трепетно шепчу я. — Они не могут видеть то, что у тебя внутри.

Он устало потирает лоб.

— Мой знак зодиака — рак, — продолжаю я. — Джек облизывает свое мороженое. — Однажды, когда мне было семь, я так сильно плакала, что вновь восполнила влагу изюму.