40 австралийских новелл - Вэнс Палмер

Кайек был самым знаменитым певцом в этих краях. Песни его славились от красных гор Кимберли до соленых заливов побережья. Куда бы ни пришли Кайек и Ниниул — а она всегда ходила вместе с ним, — везде их радостно встречали, и, хотя песни Кайека летели впереди него, он никогда не приходил на празднество без новой песни. Не то чтобы Кайек так легко сочинял их. Совсем нет! Бывало, что вдохновение на долгие месяцы покидало его. В такое время Кайек мучительно страдал от того, что он не может ничего сочинить. Стыдясь своего бессилия, он бежал подальше от людских глаз, и Ниниул бежала следом за ним, и они бродили в глухих чащобах, словно одинокие колдуны, которых зовут мумбы.

Вот и сейчас, пробираясь через поваленные деревья и тростник к реке, Кайек страшно мучился — ни единого слова не приходило ему в голову. Все дальше и дальше шли Кайек и Ниниул, они спешили, но спешить было некуда. Заслышав их приближение, с шумом и треском уносились уоллаби[9]. Любопытные попугаи слетали с деревьев, чтобы поглядеть на людей, и, пронзительно крича, снова скрывались

1

3

в тумане. А Кайек и Ниниул все шли и шли. Вдруг впереди громко залаяла собака. Они остановились.

Кайек вглядывался в туман, но, услышав, как Ниниул щелкнула языком, он обернулся. Она объяснила ему знаками: белый человек — и губами показала налево. Кайек взглянул в ту сторону и увидел пеньки от свежесрубленных деревцев. Черный человек никогда бы не тронул молодые деревца. Ниниул еще раньше заметила, что где‑то здесь неподалеку находится белый человек: вначале она увидела свежие отпечатки подков, и как раз перед тем, как залаяла собака, Ниниул показалось, что она слышит позвякивание уздечки. А Кайек давно уже ничего не слышал и не видел вокруг. Он повернул голову налево и снова стал вглядываться в туман.

И тут появилась маленькая рыжая собачонка. Увидев Кайека и Ниниул, она взвизгнула и, поджав хвост, с пронзительным тявканьем понеслась обратно. Белый человек закричал на собаку, но она продолжала лаять. Они прикинули расстояние. С минуту они стояли, не двигаясь. Ниниул старалась разглядеть в тумане, куда бы им свернуть, чтобы обойти это место и избежать встречи с белым человеком. Но Кайек снова обернулся к ней и прошептал:

. — Пойдем, там табак!

Ниниул молча кивнула. У них давно уже кончился табак. В припадках отчаяния Кайек не раз говорил, что, будь у него хоть щепотка табаку, он бы сочинил новую песню.

Они осторожно двинулись вперед. Пройдя несколько шагов, они увидели в тумане палатку, крытый корой сарайчик, навес над очагом, тоже из коры, подводу и инструмент. Кайек и Ниниул часто работали со старателями и знали, для чего нужны эти инструменты. В лагере был один белый человек, туземцы, видно, здесь не работали. Белый человек сидел в сарае на ящике и, держа между коленями старательский лоток, месил тесто. Он пристально смотрел в ту сторону, откуда приближались Кайек и Ниниул. Притихшая собачонка настороженно жалась к его ногам.

Кайек отдал копья и сумку Ниниул, а вумеру оставил у себя. Ниниул скользнула за дерево. Кайек медленно двинулся вперед. Белый человек заметил его и пристально глядел на него голубыми выпуклыми глазами, которые отнюдь не выражали радушия.

Кайек остановился у очага. Он немного знал этого старателя. Он видел его на заброшенном прииске в Кингар — ри, и соплеменники Кайека говорили ему, что это мрачный и злой человек. Звали его Энди Гэнт. Он был плотный, коренастый мужчина лет под пятьдесят, с большим красным лицом, заросшим щетиной, с рыжей седеющей шевелюрой и неопрятными рыжеватыми усами.

В тот день у Энди Гэнта было особенно скверное настроение. От сырости у него разболелась печень, и его опять начал мучить тропический лишай. Потому‑то он и сидел утром в лагере, вместо того чтобы рыть песок на берегу и промывать его в желобе. Проклятая это работа — копать слежавшийся сырой песок и вымывать из него жалкие крупицы золота, а тут еще больная печень и страшный зуд по всему телу. Всю зиму он гнет спину на этом захудалом прииске и ни черта не нашел, даже за провизию нечем заплатить, хотя по всем признакам где‑то здесь должна быть жила. Почти все время Энди работал здесь один; двое туземцев, которых он привел с собой, сбежали от него. Только попадись ему теперь черный, он просто пальнет в него.

Кайек плюнул в огонь, чтобы показать свое дружеское расположение, улыбнулся, блеснув зубами, и сказал:

— Добра день, босс!

После этого он погладил свою бороду и, опершись на вумеру, поднял правую ногу и положил ее на левую, чуть повыше колена.

В ответ Энди только повел рассеченной верхней губой, обнажив большие желтые зубы, и снова склонился над лотком.

Кайек кашлянул, еще раз плюнул в огонь и сказал:

— Э — э, босс, моя работать для твоя…

Энди помрачнел еще больше. Он яростно месил тесто.

Наступило молчание. Кайек жадно глядел на плитку прессованного табака на столе позади Энди. Ножки у стола были сделаны из стволов молодых деревцев. Потом Кайек сказал:

— Я‑то работать хорошо, босс. Вставал до света, работал черт — те как!

Энди больше не мог сдерживаться. Он вскочил на ноги и, злобно тараща глаза, заорал:

— Вон отсюда, черная дрянь, пока я в тебя пулю не всадил!

Собачонка только этого и ждала. Она залилась оглуши* тельным лаем и заметалась перед хозяином.

— Как сказал?! — воскликнул Кайек, опуская на землю правую ногу.

Вымазанной в тесте рукой Энди нашарил кайло.

— Я тебе покажу «как сказал», сукин ты сын! — орал он. — Я тебе покажу «как сказал»!

И Энди швырнул в Кайека кайло.

— Э — э, спасайся! — взвизгнул Кайек и помчался назад к Ниниул, а собачонка гналась за ним и хватала его за пят. ки. Ниниул отогнала палкой собаку, и, подобрав свои пожитки, они понеслись назад по тропинке.

Они остановились возле пеньков молодых деревьев.

— Марэжиди найэжил! — проворчал Кайек и сплюнул через плечо, чтобы выказать свое презрение. Потом он показал губами налево, и они двинулись в этом направлении, осторожно обходя стороной лагерь. Им все мерещились Энди и его злющая собачонка.

Отойдя шагов на пятьдесят от лагеря, на берегу реки они наткнулись на вырванный с корнями эвкалипт. Видно, этой ночью его повалил ураган. Кайек остановился, чтобы поискать съедобных личинок в его корнях, и увидел золото, поблескивающее в глыбе кварца. Кайек знал, как выглядит золото, но, подобно всем туземцам, он и представления не имел о том, что это очень дорогой металл. Он отдал свои копья Ниниул, вытащил глыбу кварца и выковырял из нее золото. Это был самородок унции на две. Кайек отчистил его от породы, поплевал на него, потер о бок, взвесил на ладони, потом повернулся к Ниниул и сказал с усмешкой:

— Каджин — га — табак!

Они пошли назад, прямо к лагерю. Собачонка просто взбесилась, почуяв их приближение. Энди теперь пек на очаге лепешку. Он вскочил, озираясь по сторонам. Когда показался Кайек, Энди длинно выругался, схватил кайло и бросился на Кайека.

— Не нада, не нада! — закричал Кайек и протянул на ладони самородок.

Энди занес кайло, чтобы швырнуть его в Кайека и… увидел золото. А собачонка уже налетела на Кайека.

— Золото! Золото! — завопил Кайек и, швырнув самородок под ноги Энди, стал отбиваться от собачонки.

Энди схватил самородок, потом посмотрел на Кайека, сражавшегося с собачонкой, и кинулся отгонять ее.

— Где, где ты нашел? — прохрипел Энди.

Кайек показал губами назад:

— Недалеко, там.

— Где? Покажи мне, — задыхался Энди. — Покажи! — он не говорил, а визжал. — Скорее, где? Покажи мне!

Кайек знал признаки этой лихорадки. Он повернулся и быстро побежал к поваленному эвкалипту.

Энди просто вцепился в корни дерева. Через мгновение он извлек самородок в унцию весом, потом другой, величиной с гусиное яйцо. И тут Энди повернулся к Кайеку. Лицо у него судорожно подергивалось.

— Беги в лагерь, — закричал он. — Возьми там лопату. И топор. Скорее! Скорее!

Кайек шагнул в сторону лагеря, потом обернулся и сказал:

— Я очень хочет табак, босс.

— Табак там, в лагере.

— Трубку не имею, босс.

— Трубка тоже там, — заорал Энди. — Возьми ее. Возьми все, что тебе надо. Только скорее!

Кайек побежал к лагерю. Ниниул положила на землю все пожитки и побежала за ним следом. Лопату и топор понесла она. Кайек остался в лагере, чтобы накрошить табаку и набить трубку Энди; подойдя к очагу, чтобы зажечь трубку, он нашел там кварту холодного чая и выпил ее залпом. После этого Кайек не спеша направился к эвкалипту, с наслаждением попыхивая трубкой.

Теперь уже возле Энди на камне лежало унций десять золота, а он, словно помешанный, рубил и рубил корни эвкалипта. Когда наконец он остановился передохнуть и повернулся к Кайеку, глаза у него были совсем безумные. Он опустил топор, шагнул к Кайеку и положил на его узкое черное плечо огромную волосатую руку.