Вверх тормашками в наоборот (СИ) - Ночь Ева

Голос земли — её дыхание. Легкий пар, что поднимается в воздух и падает росами в траву. Ворчливый разговор корней, что ищут влагу и еду, писк стеблей, пробивающих твердь, чтобы расправить крылатые листья и поздороваться с лучами солнца. Шелест крон, лопнувшая почка, ликование бутона, что превращается в пахучий цветок, — всё это вдох и выдох, вдох и выдох…

Даже когда кажется, что земля замирает устало, придавленная морозами и снегами, — она продолжает дышать, копить силы, чтобы снова дать жизнь многоликому хрупкому миру, который легко разрушить, но почти невозможно убить.

Она прикасается пальцами к листве и чувствует тепло, слышит, как по прожилкам течёт сок. Ощущает боль сломанной ветки и стон повреждённого вредителем растения. Она сама часть тверди, её ребёнок и творение. Зелёный побег, получивший свободу, но никогда не забывающий, где его корни.

Босыми ногами по земле — и шёпот: "Оффаааа", — как знак, что тебя знают и помнят. Самая бесценная драгоценность, что прорастает в сердце, растворяется в воздухе и обязательно прорастёт снова, когда ты уйдёшь из этого мира навсегда.

Она идёт вслед за зовом, ступает нежно, не оглядываясь по сторонам. Потом, позже, а сейчас — бело-голубое чудо, что поёт и танцует, изгибаясь лианами, шевеля усиками, кивая солнцу и ей, Офе.

— Уруру-ру-ру-ру-ру, — рассказывает что-то довольный мерцатель.

Ещё бы: разве можно грустить или злиться, когда рядом такая роскошь?

Мимеи позванивают, тянутся стеблями и нежно целуют щёки. Они чувствуют её, она — их.

— Ты тоже слышишь, как они поют? — спрашивает девчонка, что заманила её сюда.

Офа хлопает глазами и смотрит удивлённо, округлив рот. Тоже? Что значит тоже? Чужачка слышит голос тверди?

— Не может быть… — шепчет одними губами, огорчаясь до слёз: кажется, будто кто-то взял и украл что-то очень дорогое, чего нет ни у кого, кроме детей тверди.

— Почему не может? — возражает девчонка и пристраивает толстого мерцателя на своих коленях.

У неё — живые глаза, тёплые, как стволы молодых эхоний. Такого же цвета, с золотыми искрами, когда лучи солнца всматриваются ей в лицо. Нос немного вздёрнут, улыбка до ушей. Распахнутая настежь, как любопытный проклюнувшийся росток.

Сколько бурь и опасностей упадут на эту беззащитность? Сломают или только пригнут к земле, поближе к тверди, которая сможет уберечь и защитить, наделить силой, чтобы бороться и давать отпор?..

В чужачке тоже частица зелёного дара, раз она может слышать дыхание земли, голос растений, ощущать токи, идущие из глубоких-глубоких недр…

Дара гладит мерцателя и подпевает мимеям. Тихонько, под нос, но созвучно; и уже нет сомнений: та, в ком течёт алая кровь, нечто большее, чем человек.

— Здесь запущено. А когда-то, наверное, было очень красиво. Цветы дичают, бурьян стеной, камни какие-то несуразные.

Девчонка сидит на лавочке и болтает ногами. Совсем ещё ребёнок.

— Сорняковые скалы. Растут, где нет руки человека.

Дара отрывает взгляд от сада и смотрит на Офу. Живо, с интересом.

— Растут как сорняки? Очень интересно. И как от них избавляются? Рвут руками, бьют молотками на куски или корчуют лопатой?

Хихикает. Ей кажется это смешным. Офа пожимает плечами:

— Магия. Зачем надрываться, если можно сделать намного проще.

— Ах, да! — девчонка хлопает ладошкой себя по лбу. — Как же я забыла-то! А это не истощает? Бесконечные магические ритуалы и прочие штучки-дрючки?

— Иногда да, но это почти никого не останавливает, динь. Сила расплескана в воздухе. Бери и пользуйся.

— Дара. Не называй меня госпожой.

Офа вздрагивает инстинктивно. Она ослушалась. Удара не последует, но к этому привыкнуть так же тяжело, как и к тому, что человека можно называть по имени.

Молча подходит к сорняковому камню, рисует в воздухе знак Прощения и сжимает пальцы в кулак. Дрожь и скрежет — негромкий, далёкий. Камень идёт трещинами, лопается на множество частей, но всё ещё хранит форму. Два резких движения раскрытой ладонью — маленький камнепад из падающих обломков. Три растирающих движения, словно мнёшь что-то в кулаке — и там, где торчал острый каменный клык, нет ничего, кроме бурьяна, земли да каменных крошек…

— Здорово… — восхищенно тянет девчонка и кружит вокруг, как любопытный щенок.

Офа рыхлит землю вокруг мимей, рвёт сорняки, расчищая место для куста, которому вскоре станет тесно на небольшой грядке.

Небесный груз сидит на земле и плетёт венок из разноцветных нивяников. Затем подходит и одевает венок ей на голову. Отходит в сторону и любуется. Офа смущается, зеленеет сочно, до жарких слёз.

— Я буду звать тебя Офелия, — серьёзно говорит девчонка.

Офа неуверенно кивает. Свежие стебли нивяников плотнее прижимаются к волосам и зарываются поглубже, пуская корни-нити. Венок сливается с головой и становится частью причёски. Теперь месяца два ходить ей такой яркой, пока не закончится недолговечная сила срезанных цветов или не ударит мороз.

Дара, кажется, заметила. Тянется рукой к венку недоверчиво. Офе хочется уклониться, но она не смеет. Лучше вытерпеть боль, если девчонка захочет вырвать с корнем цветы. Но она не захотела. Лишь прикоснулась и провела рукой.

— Они… стали живыми?

— Нет. — качает головой Офа. — Ненадолго стали частью меня. Месяца два-три…

— Ты суперваза! — смеется Дара и хлопает в ладоши. — Сорванные цветы не стоят так долго!

Для неё это открытие, откровение, чудо.

— Как думаешь, можно быстро привести сад в порядок? — спрашивает неожиданно, переходя от бурного восторга к задумчивости. — Сделать его таким, как раньше? Ну, или почти таким…

— Можно. Подожди…. Дара. Сейчас.

Она замирает, сжимая плечи руками, сложенными крест-накрест. Босые ступни ловят вибрацию — послание ушло. Через несколько минут возле садовой калитки замаячили четыре зелёные фигуры.

Они боятся войти в скрипучую дверцу. Переминаются и готовы удрать, но сила тверди сильна: тянут шеи, пытаясь хотя бы рассмотреть, что там, в саду, куда вход запрещён.

Дара срывается с места и берёт на крючок своим небрежным:

— Ну, что встали? Заходите!

И калитку пошире, чтобы обзор получше… Ни один деревун не устоит — Офа знает. Идут, как цветки за солнцем.

— Бируля, Киб, Нуава, Нинн, — называет по именам. Дара кивает каждому, улыбается.

— А я Дара. Просто Дара.

Вряд ли кто сразу сможет звать её так. Но время меняет всё. Постепенно.

— Я хочу… — девчонка обводит руками вокруг, но можно и не говорить: они сюда пришли не только по зову или из любопытства. Это их жизнь, а не работа, хотя люди считают иначе.

Через несколько минут они разбредутся, начертят знаки и начнут ритуал Преображения. Не тяжелый физический труд, а мастерство, когда каждая травинка, растение, веточка ложатся гармонично. Но первым делом — мимеи: тяга, от которой не избавиться и не преодолеть.

— Иранна говорила, что мимеи кочуют, перемещаются, исчезают… Как думаешь, здесь они задержатся? Или однажды мы зайдём и не найдём их в саду?

— Они не уйдут, пока рядом мерцатель. — Офа смотрит внутрь себя, прислушиваясь к песне и почти не завидуя братьям и сёстрам, которые знакомятся с мимеями. Она была первой, поэтому можно не огорчаться.

Одна земля на всех — так учила её мать. Но порой жадность, ревность, собственничество перехлёстывают грань. Утешает одно: эти чувства есть у всех деревунов, и они борются с ними.

— Пора! — взмахивает руками-веточками Нуава — и пять зелёных фигур разбредаются по саду.

Нуава, Офа и Бируля избавляют землю от бурьяна, сорняковых камней, чистят кустарники. Давно пора: почти два года никто не заботился о растениях — одичали, захирели, разрослись как попало. Нинн и Киб обихаживают деревья. Растёт горка засохших веток и лишних побегов.

Офа краем глаза видит, как стоит, открыв рот, Дара. Девчонка глаз не может отвести от плавных движений рук: взмах — падает ветка, пошевелили гибкими пальцами — полетели листья и мелкие веточки… Кроны становятся весёленькими, как разноцветные игрушечки.