Одинокое сердце - Аманда Карпентер

Навсегда.

Будь проклят этот мужчина вместе с его разудалым обыкновением залезать ей в самые печенки. Кто, если не он, виноват в том, что она места себе не находит? Сказал бы прямо, чего хочет, — ей не пришлось бы сейчас рваться на куски. Нет, что ли?

Все на самом деле очень просто: как она может сказать «да» или «нет», когда с его стороны слышит сплошные околичности? Она сидела не шевелясь, старательно распаляя себя, и стремительно вскочила, едва зажегся свет и публика принялась бешено хлопать и свистеть в знак одобрения.

Ни слова из второго действия она так и не услышала, а сколько удовольствия доставило первое!

Это тоже по его милости. Во время позднего ужина в итальянском ресторане злость уже просто распирала ее и выплескивалась брызгами едких замечаний сквозь улыбающиеся губы.

Остальные смеялись. Им казалось, что она шутит. Однако после первого внимательного и удивленного взгляда Мэтью, являвшийся основным объектом ее саркастических острот, тоже начал злиться, и вскоре они уже цапались, как пара йоркширских терьеров.

Это доставляло Сайен огромное удовольствие, равно как и его застывший железной полосой рот, по дороге к его дому.

Дневная жара наконец улеглась, и с озера подул ровный свежий ветер. Поначалу он приятно освежал лицо, но потом ее начала пробирать дрожь, и Мэтт, мрачно вышагивавший за спиной, стряхнул с плеч пиджак и подал ей.

Она отказалась.

Он прорычал напряженно и злобно:

— Возьми.

— Не хочу, — прошипела Сайен с болью и наслаждением.

— Я сказал, возьми! — Пиджак полетел ей в лицо и упал бы на загаженный тротуар, не подхвати она его инстинктивным движением. Надменно вскинув бровь, она накинула его на плечи и ускорила шаг, чтобы присоединиться к остальным.

Войдя в квартиру и шумно пожелав друг другу спокойной ночи, компания рассеялась по комнатам готовиться ко сну. Сайен, не поблагодарив, бросила пиджак Мэтта на спинку кушетки и заторопилась в спасительную тишину кабинета.

Но не успела. Мэтт нагнал ее в холле и властно схватил за предплечье.

От рывка она развернулась, оказавшись лицом к лицу с ним. Она судорожно искала в себе гневное возмущение от такой непозволительной вольности, но взамен в глазах влажно заблестела беспомощность отчаяния. Долгое мгновение Мэтью вглядывался, не дыша, потом его собственная ярость растворилась, и остался только очень усталый мужчина.

— Не получится, — ровно сказал Мэтью.

— Что не получится?

— Не получится у тебя разозлить меня настолько, чтобы отказаться от моего приглашения. — Он наклонил голову и прошептал в миллиметре от ее лица:

— Я хочу, чтобы ты приехала. В худшем случае хотя бы разберешься во всем для самой себя. Так что брось изображать из себя гадкую девочку, ладно?

И, отпустив ее, он зашагал обратно в гостиную. Она молча смотрела, как он, запрокинув голову, глубоко вздохнул, сдернул с шеи галстук и начал стаскивать рубашку.

Что-то похожее на сдавленный стон сорвалось с ее губ, когда он исчез из виду. Боже, о Боже! Как хочется побежать за ним, обхватить руками за талию и просить прощения! Каким наслаждением было бы прикоснуться к гладкой коже его обнаженной загорелой груди!

Вместо этого она по-кошачьи шмыгнула в кабинет, прижалась спиной к двери, а потом в отчаянии стукнула по ней кулаком. Ночь обещала быть длинной и бессонной.

Глава 8

Как ни странно, стоило ей, дождавшись очереди в ванную, помыться и почистить зубы, а затем, облачившись в длинную ночную сорочку, скользнуть между простынями на мягкий упругий надувной матрац, как тут же навалился глубокий тяжелый сон.

Из-за непривычной обстановки Сайен несколько раз в ночи всплывала к грани бодрствования, последний — ранним утром, когда лучи восходящего солнца осветили кабинет сквозь задернутые шторы.

Сайен поморгала и уставилась слепо на французскую репродукцию над головой, потом глаза снова закрылись, и ей привиделся весенний Париж.

Она брела по широкой набережной Сены, как вдруг начался дождь и легкие теплые капли упали на ее обращенное к небу лицо. Компания улыбчивых японских туристов предложила ей зонтик, но она потрясла головой. Ей нравился дождь, он успокаивал, ласкал разгоряченную кожу длинными чуткими пальцами и шептал: «Просыпайся, милая. Разве ты не хочешь проснуться?»

Она вздохнула, повернулась на бок и открыла глаза, очутившись на полу, куда съехала со своего матраца, зарывшись, как испуганный зверек, в простыни.

Опустившийся на колени Мэтт держал в ладонях ее лицо. Сонный взгляд доверчиво обежал его. Без рубашки, босой, одетый в одни лишь линялые джинсы, он излучал чистый запах мыла и мужское тепло. Влажные каштановые волосы были зачесаны назад, открывая свежевыбритое лицо.

— Просыпайся, милая, — шептал он, нежно проводя по ее мягким губам пальцем правой руки.

— Привет, — пробормотала Сайен, все еще не проснувшаяся, наполненная бессознательным счастьем. Радостно удивленные, забывшие о необходимости защитных барьеров чудные зеленые глаза улыбались ему навстречу.

Что-то дрогнуло в его лице, что-то похожее на восхищение, и со вздохом побежденного он нагнулся и поцеловал беззащитный рот. Естественным, как дыхание, было движение ее рук, поднявшихся, чтобы дать пальцам зарыться в прохладные влажные волосы и скользнуть к шее. Дрогнув, опустились ее отяжелевшие веки.

От этой ласки он встрепенулся в чувственном наслаждении, а губы легкими изучающими прикосновениями очерчивали контур ее рта. Блаженное тепло разлилось по ее распростершемуся телу. Руки скользнули с ее лица по нежному стеблю шеи ниже, лаская сквозь тонкий хлопок рубашки подавшийся навстречу ему торс.

Прикоснуться к ней значило познать пульсирующие чувствительные ямочки, изящество стана, упругость грудей, затвердевших в восхитительном жаре под его ладонями.

Она плыла в переплетающихся струях желания, устремляясь к неизведанным землям, и в этом плавании очертания его обнаженных плеч были и штурманом, и якорем. Изумленным цветком раскрылся ее рот, и он, задохнувшись от счастья, принял подарок, проникая в интимные глубины за неземным наслаждением, вжимая ее голову в мягкий ворс ковра.

Ее руки сплелись на мощных плечах, судорожно скользнули по спине и прогнули напряженной дугой его тело.

Он был воистину могуч, но столь податливой стала она сама, что, раздавленная, вжатая выглянувшими из выреза ночной рубашки ключицами в его грудь, испытала лишь еще большее наслаждение, да усилилась боль пустоты между ногами. Все быстрее метались его жесткие требовательные губы, превращая ее желание в жар, от которого увлажнились завитки на висках и дыхание прерывалось от неутоленной страсти.