Стеклянные тайны Симки Зуйка - Владислав Крапивин

Дух Лесов больше не спорил. Он рассказал Мику про трудный и опасный путь по течению ручья, а потом через долину черных змей. В конце пути – чугунная дверь в ад. Ее караулит рогатый зверь с кошачьей мордой. Ему ведома дорога за этой дверью. Правда, тому, кто там окажется, помочь не сможет никто, даже он, Дух Лесов.

Мик не дослушал, он уже бежал вдоль ручья…

Оборванный, исхудалый, Мик через десять дней добрался до двери – страшной, черной. Она медленно открылась, и появился зверь – «с кошачьей мордой, а рогат». Он молча повел Мика по заваленному костями коридору. Это были кости животных и людей. Черепа что-то бормотали, пальцы мертвецов изгибались, бычьи рога угрожающе шевелились…

– Сима, тебе холодно? Ты вздрагиваешь…

– Это… так просто…

– Накинь хотя бы простыню…

Чтобы не спорить и скорее слушать дальше, Симка завернулся в сдернутую с дивана простыню, как в африканский бурнус, и уселся на прежнем месте.

…А Мик и таинственный зверь продолжали страшный путь. Он привел их в мертвый мир, где обитали души тех, кого давно нет на свете. Тени людей. И вообще вокруг были только тени. Тени деревьев, тени скал… Даже великолепная луна, что освещала это безмолвное царство, была не нынешняя, а ее мать – луна доисторических времен, которая на самом деле умерла еще до сотворения теперешнего мира.

Зверь сказал Мику: «Теперь ищи» – и устало уткнулся мордой в песок.

Мик искал своего друга за тенями пней, кустов, камней, заглядывал в пещеры и озёра. Однажды он увидел тень своего отца, но та не обратила на мальчика внимания… А Луи не было нигде.

Отчаянье опять овладело Миком. Но следом за отчаяньем вдруг пришла разгадка. Мик бросился к зверю: «Здесь живут только души черных людей? А где белые?»

Зверь поднял кошачью голову с рогами: «Почему ты сразу не сказал, что твой друг – белый?»

И он разъяснил, что души белых людей, которые все крещены при жизни, Христос возносит на небеса.

Мику, сказал зверь, надо поймать жаворонка («Он чист, ему неведом грех, и он летает выше всех»). Потом зверь дал Мику три волшебных зерна, которые достал из своего мозга. Проглотив их, жаворонок должен заговорить человечьим языком…

Мик вернулся в пустыню. С радостью услышал шум настоящего ветра, журчанье настоящего родника. Но главные мысли были – о Луи. Мик поймал жаворонка силками из своих волос, скормил ему одно зерно и подбросил ввысь. Жаворонок умчался в небо, а Мик замер в надежде и нетерпении.

Жаворонок упал обратно камнем, он чуть дышал.

«Ну что? Скажи, что видел ты?» – взмолился Мик.

Жаворонок, отдышавшись, рассказал, что видел множество чудес. И что райские птицы говорили ему, будто мальчик Луи попал в седьмой небесный круг, в самое замечательное место небесного царства.

Но Мику было этого мало. Целуя жаворонка, он дал ему еще зерно и просил слетать снова.

И взвился жаворонок вновь,Хотя в нем холодела кровь.

На этот раз он вернулся через день и не дышал больше часа. Но очнулся наконец и сказал, что встретил ангела, который пропел ему:

«Пусть ни о чем не плачет Мик:Луи высоко, он в раю,Сам Михаил АрхистратигЕго зачислил в рать свою».

– Михаил Архистратиг – это начальник всех ангельских сил на небе, – разъяснила тетя Нора. – Как видишь, он оценил доблести Луи и простил ему его легкомыслие и ошибки…

– А дальше?

Дальше Мик скормил жаворонку третье зерно и упросил добрую птичку слетать на небо еще раз. Жаворонок слетал, но, упав обратно, – через три дня, – уже ничего не смог рассказать. Он в небе видел такое торжество, что его сердечко разорвалось от радости…

А Мик на пути из пустыни повстречался с шотландским охотником Дугл а сом, и показал ему слоновье кладбище, где можно найти сколько хочешь драгоценных бивней (это чтобы Дуглас не стрелял живых слонов).

Дуглас оказался не самым плохим человеком, не из тех европейских хищников-колонизаторов, которым наплевать на все, кроме наживы. Продав добычу, он отблагодарил Мика. Уезжая в Шотландию, он оставил Мику свой караван с товарами – целое состояние. Мало того! Дуглас побывал в гостях у негуса Менелика и предложил тому взять Мика в советники. Негус внял словам неглупого европейца. Скоро Мик стал знаменит своей мудростью и богатством. Его дворец в Аддис-Абебе был открыт для любого несчастного, для любого пришельца.

Слепой состарившийся Ато-Гано помирился с Миком и доживал свой век у него во дворце…

– Вот теперь – конец, – сказала тетя Нора. И положила тетрадь на подоконник. Дом на другой стороне улицы уже слабо розовел от света близкого утра.

Симка с минуту еще посидел на валике кресла. Ему не так уж важно было, что Мик разбогател и стал придворным. Важно, что Луи умер не совсем . Хотя и в другом мире, но все-таки он жил. И Мик это знал. И Симка знал. И в этом знании было утешение…

– Спать, – сказала тетя Нора. – Я преступница. Заставить ребенка сидеть без сна целую ночь. Всё-всё-всё! Вопросы и разговоры завтра…

Симка послушно улегся на диван, хотя спать не собирался. Он будет лежать и думать – про Мика, про Луи, про тайны африканских джунглей. И он стал думать. И увидел, как они вдвоем со светловолосым мальчиком отмахиваются боевыми топорами от наседающих пантер и гиен. Был ли мальчик тот, что встретился на берегу, или это был Луи, Симка не знал. И кто он сам – не знал тоже. Может быть, Мик? Это было неважно. Важно, что они вдвоем, и потому – никакого страха, только радость, что они вместе. К тому же хищники один за другим становились тенями, как только попадали под взгляд рогатого зверя с мордой громадной кошки. Зверь смотрел сквозь лианы, зорко охраняя мальчишек…

Зуёк

На следующий день они спали до полудня. Деликатная Раиса Валерьевна вздыхала в коридоре, но не решалась постучать. А когда Симка и тетя Нора наконец появились на кухне, соседка облегченно вздохнула: слава Богу, живы-здоровы…

Днем они побывали в Морском музее, и Симка с восхищением разглядывал исполинские модели петровских линейных кораблей. После гуляли просто так…

И было еще два дня ленинградской жизни. Но Симка чувствовал, что эта жизнь уже стала приедаться ему. Видимо, накопилась усталость. Все больше думалось о маме, об Андрюшке, о Турени. Даже ночная картина разведения мостов не очень поразила его (хотя кругом все ахали). Симка сказал:

– Ну и что? Надо было строить повыше, как в нашем городе, тогда не пришлось бы разводить…

Про поэму «Мик» они с тетей Норой не говорили – словно боялись что-то нарушить в недавней ночной сказке.

Лишь в поезде Симка осторожно поинтересовался: не даст ли тетя Нора ему тетрадку, чтобы можно было снова почитать о Мике. Хотя бы отрывки. Но оказалось, что тетя Нора вернула тетрадь подруге…

Надо сказать, что в последние ленинградские дни и в поезде тетя Нора вела себя с Симкой сдержаннее, чем раньше. Разговаривала суше. Может быть, устала от него? Или просто считала, что выполнила по отношению к «племяннику» свои обязательства и теперь всё должно стать как раньше, до поездки?

Нет, они не ссорились, не показывали никакой досады, но отношения сделались… как-то официальнее, что ли. Симка в поезде все чаще говорил ей не «тетя Нора», а «Нора Аркадьевна», и она, кажется, не замечала этого.

Впрочем, беспокойства по такому поводу Симка не испытывал. Он всей душой рвался к дому и считал километровые столбы, которые мелькали за окнами с равномерностью минутных делений.

Поезд был «прямой», без пересадки в Москве.

На середине пути Симка спохватился, что не сделал ни единой записи в общей тетради, которую взял с собой для ведения дневника. Решил исправить это дело. Лежа на верхней полке, он карандашом вывел несколько строк большими, корявыми от вагонной тряски буквами:

1. Город и белые ночи.

2. Маятник Фуко.

3. Баркентины.

4. Залив и мальчик.

5. Мик.

Подумал и добавил отдельно, без номера:

Стеклянная выставка.

Так он коротко и емко выразил самое главное, что было с ним в этом путешествии. Кстати, Нора Аркадьевна не забыла, отдала ему свой стеклянный значок. Симка поотнекивался, но лишь чуть-чуть, для порядка…

Дома Симка произвел «неотразимое впечатление» своим столичным видом. Мама ахала, восхищалась и говорила, какая замечательная женщина Нора Аркадьевна (а та исчезла, едва доставив Симку домой, даже от чая отказалась). А еще мама утверждала, что Симка заметно вырос, стал длинноногим, «как заморский фламинго», и очень загорел. Хотя, казалось бы, северный город Ленинград – не лучшее место для загорания.