Канцлер империи - Андрей Величко

«Молодец Боря, – подумал я, – а то о демонстрации этого танка в моем секретариате почему-то забыли».

Гость прилетел к обеду, так что первым делом я повел его кормиться в нашу столовую самообслуживания. Не могу точно сказать, какое впечатление на него произвели самолеты и танк, но столовая его просто потрясла. Первое, чего он не понял, это кому и как платить за еду.

– Никому и никак, – пояснил я, – питание тут бесплатное. Впрочем, вы обратили внимание, что в конце раздачи все берут вот такие бумажки?

Я показал ему листок вроде объявления с отрывными телефонами, только вместо номеров там были просто крупные цифры от единицы до пяти.

– Когда покушаете, оторвете нужную цифру, которой вы оцените обед, и бросите ее в ящик рядом со столом для использованных подносов. Пять – это значит, что вы считаете обед великолепным, единица – отравой, ну а все остальное между этими понятиями.

– И что, вы всегда едите здесь? – не поверил Уэллс.

– Разумеется, не всегда. Во-первых, бывают протокольные мероприятия. Во-вторых, у меня иногда случаются гости, отягощенные слишком высокими титулами – вроде вашего короля, например. Ну и со временем бывает напряженно, так что приходится у себя в кабинете одновременно и есть и читать. А так – конечно, хожу сюда, тут хоть выбрать можно, а в кабинете что принесли, то и жрешь.

Первое Уэллс съел в молчании, но затем набрался решимости задать давно созревший у него вопрос:

– Господин Найденов, я не могу отделаться от мысли, что в глубине души вы социалист.

– То есть как это в глубине? – даже слегка обиделся я. – И снаружи он же самый, просто пробы ставить негде! Неужели не видно?

– Но ведь ваша безжалостная борьба с социалистическими партиями… – неуверенно начал Уэллс.

– Простите, но это вас кто-то обманул – не борюсь я с ними. В России две легальные партии социалистической направленности, и с ними я не то что не воюю, а вовсе даже плодотворно сотрудничаю. Еще есть две нелегальные, и с ними, если они нарушают закон, поступают исключительно в рамках этого закона. Кстати, по российским законам образование нелегальной партии преследуется не в уголовном, а в административном порядке. А то, на что вы скорее всего намекаете, – так это просто бандиты. Понимаете, у вас на Западе странная традиция: стоит только грабителю объявить о своих социалистических воззрениях, его тут же записывают в политические борцы.

Я не стал уточнять, что такое происходит исключительно с зарубежными поборниками прогрессивных учений, а своих те же англичане всегда за милую душу сажают и вешают именно как бандитов. Вместо этого я продолжил:

– Я считаю, что если грабеж или убийство имеют идеологическую подоплеку, то это отягчающее обстоятельство. А те, которых западная печать преподносит как невинных жертв злодея Найденова, были взяты на месте преступления и уничтожены в процессе оказания сопротивления.

Действительно, тут я нисколько не кривил душой. После убийства комиссара в Киеве принадлежность к партии левых эсеров или ее финансирование были объявлены преступлениями против империи, и у фигурантов имелись целые сутки, чтобы прибежать в ближайший полицейский участок и покаяться. Четверо, воспользовавшиеся этой возможностью, живы до сих пор.

– Однако то государственное устройство, которое вы пытаетесь построить в России, не очень похоже на социализм, – заметил Уэллс, делая перерыв в поедании макарон по-флотски, ибо на его европейский взгляд порция была явно велика.

– Это смотря по какому классику социализм, – возразил я. – Да вот хотя бы Ленина почитайте. Он ведь ясно и аргументированно пишет, что государственный капитализм является идеальной заготовкой для социализма, последним этапом перед переходом к нему! Так именно госкапитализм мы с его величеством императором и строим.

После обеда я провел гостя в подвал и продемонстрировал ему свой лазер. Правда, случился небольшой конфуз – в этот раз шарик хлопнул не сразу, а секунды через полторы после того, как в него уперлась ослепительная красная точка, но Уэллс все равно впечатлился по самое дальше некуда. Он ведь был воспитан на механистических представлениях и считал, что если что-то работает в виде маленькой модельки, то только в средства упирается вопрос, насколько огромным и мощным может в ближайшее время стать это устройство. Ну вроде как паровые машины: совсем недавно их мощность мерилась в лучшем случае десятками лошадиных сил, а сейчас – уже десятками тысяч! И воодушевленный показом столь секретной вещи Уэллс спросил меня про Тунгусское диво.

– Это был метеорит, – сказал я, делая значительное лицо. – Я ценю доверительные отношения, вроде бы сложившиеся между нами, и, не желая их испортить, настоятельно советую: поверьте, что это был именно метеорит!

Фантаст проникся и, вздохнув, сменил тему:

– Я специально интересовался уровнем оплаты труда и вообще качеством жизни рабочих на заводах Георгиевска, – заметил он, – и, по-моему, далеко не на всех английских предприятиях он так высок. А вот как обстоят дела с этим в остальной России?

– Гораздо хуже, – честно ответил я. – Вы ведь были на авиационном, моторном и автомобильном заводах, там собраны самые квалифицированные рабочие со всей страны. На вагоностроительном уже несколько хуже. Но из заводов в других городах… На АРНе, честно скажу, неплохо. А вот на Путиловском работы в этом направлении только начаты, так что, если есть желание, завтра можете заехать и посмотреть, я распоряжусь, чтобы вас пустили.

– Это значит, – усмехнулся Уэллс, – что на самом деле там все обстоит не так уж и плохо. А можно посмотреть, какова ситуация на предприятиях, где условия труда и оплата хуже всего?

– На здоровье, только сами выбирайте, чтобы не подозревать потом, будто я специально для вас что-то подготовил.

– Тогда… – Уэллс сделал паузу, – я хотел бы… посетить завод «Треугольник»!

«Ишь, гордый какой, тоже мне, раскрыл государственную тайну», – подумал я и, посмотрев на часы, предложил:

– Поехали. Именно сейчас, потому как там в данный момент происходят аресты руководящего состава, так что завтра смотреть будет уже не на что. Сто раз им, козлам, прямым текстом намекали, что терпеть такое издевательство над русскими рабочими мы не будем! Так нет, решили, что раз у нас с Германией дружба, то они на своем заводе могут творить что угодно.

– А что скажет кайзер? – спросил ошарашенный Уэллс.

– Уже сказал. Что такие нечистоплотные дельцы позорят всех честных немецких предпринимателей. И пожелал им побыстрее испытать на своей шкуре всю суровость русских законов. Зря, между прочим, удивляетесь – неужели кайзер будет ставить под удар почти миллиардный оборот с Россией из-за зарвавшихся резиновых царьков? Крупп, кстати, их бы своими руками придушил, потому что из-за них у него в Курске сейчас комиссия от объединенных профсоюзов. Но там особо придраться не к чему, я уже узнавал.