Канцлер империи - Андрей Величко

Кстати, я в общем-то чисто случайно сообщил Маше о своем спонсорстве Толстого, и поначалу это у нее никакой реакции не вызвало. Однако через пару дней она мне позвонила:

– Дядя, ну надо же заранее о таком в известность ставить! Нет, и сейчас еще не поздно, но можно было бы сыграть красивее.

– А чем же ты тогда два дня занималась?

– Э… – замялась ее величество, – все как-то не было времени прочитать.

Тут уже я малость офигел:

– Так ты, значит, до этого момента вообще «Гиперболоид» не читала? Может, тебе и фамилия инженера Лося ни о чем не говорит?

– А в какой он главе, я же быстро читала?

– Тьфу, – сказал я, – а еще что-то про мой культурный уровень вякаешь. Инженер Лось не в главе, а в «Аэлите»! Это такой роман про любовь, а не ночной клуб на твоей бывшей улице.

В общем, заодно племянница повысила и свой культурный уровень. А на очередной встрече за ужином в Зимнем она мне сообщила:

– Действительно, искусство – великая сила! Твой Толстой еще и трети не написал, а Гинцбург уже застрелился.

– Постой, – удивился я, – так он же через полтора месяца все равно помрет, а сейчас и в сознание-то приходит не каждый день! Как это его угораздило?

– Да не Гораций, а его сын, Альфред. Так что теперь национализация Ленских приисков вообще пройдет как по маслу. Давно, кстати, пора, а то этот Горациевич уже начинал думать, кого бы привлечь из зарубежных инвесторов. Правда, здесь он связался не с англичанами, а с американцами. И ведь намекали же ему, как человеку, что Альперович весьма заинтересован в этом деле – так нет, кинулся к Рокфеллеру! Впрочем, может, оно и к лучшему. Кстати, застрелился он из твоего пистолетика «эм эс шесть с половиной». Вот только почему такое странное название? Вроде принято оружие называть по одной фамилии конструктора, а тут с именем, да еще стоящим в конце.

– Да потому, что «эм эс» – это на самом деле не «Мосин Сергей», а «мечта Сократа», – пояснил я, – тем более что этот пистолет проектировал не Мосин, а его ученик Токарев.

– Предупреждать надо, – возмутилась Маша, – я же себе тоже такую игрушку купила! Подождите немного, я прямо сейчас эту пакость выкину. Ну дядя, ты и удружил! Остряк, блин.

Глава 13

Охренеть, подумал я, читая бумагу, полученную нашим МИДом из Форин Офис. Английская разведка сливает с таким трудом добытые сведения своим писателям-фантастам! А ведь как старались, раздобывая крупицы сведений о нашем реактивном самолете с пульсирующими двигателями. Мы, кстати, намучились с ним не меньше. Гадское устройство летало не когда его мог видеть паксовский агент, а когда ему вздумается! Для определения, проработает ли очередной движок положенные ему пятнадцать минут или прогорит еще в момент запуска, требовались не инженеры, а астрологи. За все четырнадцать полетов этого чуда техники было только два случая, когда оно и взлетало и приземлялось на всех четырех движках. Правда, при этом оно летало очень быстро, достигая семисот пятидесяти километров в час. Однако при такой скорости начинались проблемы с его управляемостью.

Так вот, в английской бумаге спрашивалось, не примет ли Россия собирающегося туда известного фантаста Уэллса, а если примет, то не покажет ли ему тот реактивный самолет, ибо Уэллс сейчас пишет роман о будущих войнах в воздухе.

В общем, я за три минуты прочел данную бумажку, потом минут пять балдел над ней, после чего быстренько накорябал ответ за Гошиной подписью.

«Мы будем счастливы показать достижения российской авиации великому английскому писателю, – колотил я по клавишам, – и готовы не только дать ему возможность с земли понаблюдать за полетами наших новейших аэропланов, но и самому попилотировать реактивный самолет».

В общем, три дня назад рейсовый дирижабль из Берлина привез в Питер, кроме очередной группы немецких офицеров, еще и Герберта Уэллса. Встречал его практикант из школы комиссаров, который в процессе поддержания светской беседы очень высоко оценил роман гостя «Война миров». Дальше, правда, образованность кандидата в комиссары показала дно, и он начал хвалить сначала «Из пушки на Луну», а потом и вовсе «Робинзона Крузо». Уэллс как истинный джентльмен даже не подал виду, что не имеет к написанию этих книжек ни малейшего отношения, а только благосклонно кивал. Впрочем, возможно, он просто не совсем понимал английский нашего курсанта, поскольку тот учил язык всего пять месяцев и наверняка изъяснялся отнюдь не на языке Диккенса.

На следующий день гость улетел в Георгиевск. Там им занялся уже Перельман (да-да, тот самый популяризатор) и три дня провел в его компании. Вообще-то планировалось управиться за день, но проклятое реактивное чудо упорно не хотело взлетать! По этой причине Уэллса кормили фантастикой: мол, канцлер дико занят и принять его пока никак не может, так что не хотите ли еще, например, сходить на нашу киностудию или побеседовать с господином Фишманом… Наконец, на третий день самолет удалось-таки поднять в воздух, и он, оглушительно ревя тремя движками (четвертый заглох сразу после взлета), пронесся чуть ли не над самой шляпой английского гостя. И тут же с узла связи явился курьер с депешей. Сообщалось, что канцлер, наконец, выкроил полдня и надо срочно лететь в Питер.

Пока гость находился в воздухе, я знакомился с его похождениями в Георгиевске. Понятно, что от предложения полетать на реактивном самолете он вежливо отказался, сославшись на неумение и слабое здоровье (его и в «Кошке»-то укачивало до позеленения), но на приглашение Бори Фишмана покататься на танке ответил согласием.

Наши супертанки в количестве девяти штук были сделаны в Екатеринбурге, но опытный образец строился на Георгиевском автозаводе. Боря, решив возродить лучшие традиции советской интеллигенции, по окончании испытаний выкупил этот образец, а потом за свой счет произвел его капремонт и глубокую модернизацию. Изнутри танк оббили пробковой переклейкой, чем-то пропитанной для негорючести, а поверх нее наклеили обои фривольного содержания. На рычаги фрикционов были поставлены гидроусилители. Из дополнительного оборудования танк заимел стереомагнитофон, складную койку и унитаз в углу боевого отделения. Затем это зримое воплощение патриотического подъема получило собственное имя «Борис Фишман» и сейчас ждало только экипажа, чтобы отправиться в Маньчжурию. А пока Боря ездил на нем в «Путаниум». В «Ведомостях» уже писали про этот танк, причем статья называлась «Стыдно, господа русские промышленники!».

«Молодец Боря, – подумал я, – а то о демонстрации этого танка в моем секретариате почему-то забыли».