Таможня дает добро - Воронин Андрей Николаевич

— Не хватает только птиц, — почему‑то шепотом произнесла женщина. — Джунгли в центре города.

— На окраине большого города джунгли бывают только каменными.

Они сбежали по облицованной мрамором лестнице и очутились в нижнем холле, где размещался милицейский пост.

— Честно признаться, я немного опьянела.

— Через арку миноискателя все равно придется проходить по одному, вдвоем не проберешься.

— Мирное место — телестудия, и зачем здесь милиция с автоматами?

— Сейчас мирное, а вспомни девяносто третий год.

— Да уж, трудно поверить, что такое могло случиться здесь.

Женщина осмотрелась в надежде найти хоть какие‑нибудь следы разрушений, хотя бы выколотые пулями куски из мраморных плит. Но все сияло безукоризненной чистотой, полированный камень поблескивал в лучах ламп.

— Я начинаю завидовать людям, которые здесь работают, — сказала Тамара. — Если забыть о мрачном коридоре с наклонным полом, то телестудия похожа на большую гостиницу.

— В чем‑то ты права, — улыбнулся Дорогин. — Коридоры с одинаковыми дверями, номера в них, жизнь, не затихающая ни днем, ни ночью. Иногда трудно понять, работают здесь люди или работа превратилась для них в жизнь. Ни днем, ни ночью нет покоя.

— Тебе, наверное, тяжело далось расставание с кино, Сергей?

— Сам бы я не смог его оставить.

— Да и не хотел, наверное. — Тамара вызволила руку и шепнула: — Иди первым.

Он миновал арку металлоискателя, звонок так и не раздался. Милиционер, сидевший за барьером, проводил Дорогина скучающим взглядом, чуть подольше задержался на Тамаре. Но сразу было видно: этот молодой парень уже испорчен тем, что каждый день возле него проходят сотни изумительно красивых молодых и не очень молодых женщин. Красавица Тамара, женщина, на которую засматривались на улице мужчины, особо его воображение не поразила.

Телевидение — такое заведение, куда некрасивая женщина может пробиться лишь в том случае, если ей не придется работать в кадре. Если же ей нужно самой выходить в эфир, то основным критерием, определяющим ее существование на студии, станет красота, миловидность, обаяние.

Тамара очень четко это прочувствовала, сидя в студии во время передачи. Смех ведущей, восклицания Белкиной казались ей ненатуральными, эмоциональными, гротескными, как и косметика, наложенная на их лица. Но стоило перевести взгляд на монитор, как сразу становилось ясно: именно они смотрятся в кадре натурально. Срабатывал тот же феномен, что и в театре, когда реплика, услышанная со сцены, воспринимается нормально, но те же слова, сказанные нормальным тоном на улице, вызывают один лишь смех.

Они шли по широким каменным ступеням. Приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не оступиться. Лестница была нестандартной, тоже чисто киношной, телевизионной, которая хорошо смотрится в кадре, но в реальной жизни пользоваться ею крайне неудобно.

На самой последней ступеньке Дорогин задержался.

— Ты чего? — спросила Тамара. — Погоди.

В холле звучало множество голосов, группки людей стояли тут и там. Но в одном месте говорили уже явно на повышенных тонах. Назревал скандал. Дорогин и Тамара обернулись. Они увидели крепко сложенного мужчину в дешевом костюме. Он стоял к ним спиной и о чем‑то спорил с молодым милиционером.

Мужчина, если бы захотел, сгреб недоростка в милицейской форме в охапку и спустил бы его с лестницы. От волнения затылок его уже покрылся красными пятнами, коротко стриженные редкие седоватые волосы липли к голове от пота, серый в клетку пиджак на спине покрывали морщины.

— Мне туда нужно, сержант, ты понимаешь?

— На вас пропуск не заказан, — мягко втолковывал милиционер, хотя уже начинал злиться.

— Сержант, будь человеком! Я же тебе объяснял, мне не просто так туда надо, я же не за себя прошу. Ребенок, ты пойми!

— Не положено, — втолковывал милиционер.

— Не будь сволочью, сержант! — мужчина говорил с легким акцентом, не то белорусским, не то украинским, твердо выговаривая «р» и «ч» — Ты объясни мне, сержант, как туда попасть?

— Если каждого пускать, кто туда просится, новости выходить перестанут! Я затем и поставлен, чтобы посетителей фильтровать.

- Но ты можешь мне хотя бы объяснить, как туда прорваться?

— Если мне позвонят сверху, из отдела выпуска новостей, и скажут, такого‑то пропустить, а потом еще и пропуск принесут, я тебя пропущу. Мне все равно, кто туда идет, лишь бы документы оформлены были.

— Но я же там никого не знаю!

— Твои проблемы, мужик.

— Тебя что, чужая беда не трогает?

— Я не могу на чужие беды реагировать, потому как на мне форма, — резонно заметил сержант и устало прикрыл глаза.

Ему уже надоело уговаривать мужика, который явно плохо ориентировался в московских реалиях и вот уже четверть часа безуспешно пытался прорваться в студию.

— На стенке список телефонных номеров висит, пойди позвони, вдруг кто тебя поймет.

— Я уже звонил, ни один телефон не отвечает.

— Время позднее, вечер. Завтра приходи.

— Завтра у меня времени нет, уезжаю, да и тебя, сержант, завтра здесь не будет. А другому… — мужчина сглотнул слюну, ему явно хотелось сказать «менту», —…объяснять у меня уже сил не осталось.

— Знаешь, сколько здесь таких, как ты, за день проворачивается? — миролюбиво сказал сержант, поглядывая на часы, до конца его дежурства оставался целый час. — Сегодня одна пришла, девочку привела. Она тоже хотела, чтобы ее в выпуск новостей пустили, а когда поняла, что ничего не обломится, бросила ребенка тут двухлетнего и убежала, мол, ей дочку кормить нечем. А я что с этим ребенком делать буду?

— Я же тебя по–человечески прошу, я же внучку с собой не привел!

— Сергей, пошли, — Тамара потянула Дорогина за рукав. — Я, конечно, понимаю, у него важное дело но ты ему ничем не поможешь.

— Тамара, ты видишь, у человека, наверное, последняя надежда осталась на то, чтобы его беду по телевизору показали.

— Да, я понимаю, но ты‑то здесь при чем?

— Мы можем вернуться, отыскать в баре Белкину и свести их вместе.

— Сергей, не лезь не в свое дело. Белкиной и без этого проблем хватает.

— Мне кажется, я его знаю.

Тамара тяжело вздохнула, понимая, что Дорогина не, переделаешь. Если он мог чем‑то помочь, то помогал обязательно, а уж если человек оказывался его знакомым, он готов был в лепешку расшибиться.

— Я уеду без тебя.

— Я его знаю, — повторил Сергей.

— Из этого ровным счетом ничего не следует.

— Подожди меня, — Дорогин подвел Тамару к свободному креслу у стеклянной стены, чуть ли не силой усадил женщину и двинулся вверх по лестнице.

— Мужик, если ты сейчас отсюда не уберешься, я наряд вызову, и завезут тебя в отделение.

Дорогин положил мужчине руку на плечо и несильно сжал пальцы. Тот обернулся и всмотрелся в лицо Сергея. Он был настроен агрессивно, готов был дать отпор любому, кто попытается преградить ему путь на студию. Раскрасневшееся от спора лицо, короткие седые усы, небольшие, глубоко посаженные светло–серые глаза, рубашка, галстук, клетчатый пиджак и темные брюки. Все старое, но почти не ношенное, наверняка висевшее в шкафу не один год. Сразу чувствовалось, что мужчина не привык носить пиджак, а тем более галстук.

Дорогин улыбнулся, поняв, что не ошибся: мужчину этого он знал, тот и не сильно постарел за последние годы.

— Григорий? — с легким сомнением в голосе спросил Дорогин. — Вы… Скляров? — наконец‑то всплыла в памяти фамилия.

— Да, — растерялся мужчина, — Григорий Скляров. — А вы откуда меня знаете?

— Раньше мы были на «ты», —Дорогин улыбнулся еще шире, и именно по этой улыбке, открытой, добродушной, абсолютно искренней, Скляров узнал Сергея.

— Да ты что, Дорогин?! Не может быть!

— Почему это не может? Я тут вполне мог оказаться, а ты должен в лесу с ружьем ходить, как и раньше.

На время мужчина забыл о своих заботах, встреча с Дорогиным заставила и его улыбнуться.

— Сергей, ты тут работаешь?