Серый - цвет надежды - Ирина Ратушинская

Но не все нам есть конфеты да забавляться. Приходит, наконец, объяснение - за что же все-таки Эдиту лишили свидания. Оказывается, за невыход на работу 20-23 августа! Дежурнячки, мол, заходили в зону и не застали ее за машинкой... Помилуйте, да это же 4-7 дни нашей голодовки в защиту Наташи! Да нам после этой голодовки дали еще по два дня освобождения!

Да причем здесь машинка! Эдиту ведь оформили на работу дневальной, а не швеей! Да 23 августа докторица Волкова при нас утверждала, что здоровье Эдиты - в угрожающем состоянии; мы же ее по уговорам врача отстранили от голодовки на седьмой день.

Начинаем распутывать этот клубок лжи. Волкова, разумеется, ничего не помнит. Заместитель начальника участка по политвоспитательной работе (каков титул!) Шалин заявляет, что Абрутене вообще не работала. Припираем его к стенке - а зарплатная ведомость?! Там - заработок Эдиты за сентябрь октябрь. Помявшись, он выдает новую версию: нашей зоне ставка дневальной не положена и потому упразднена. С какого числа? Оказывается, с 15 ноября. Хорошо, сейчас мы все равно бастуем, но в августе-то она была?

И опять Шалин мнется и мучительно краснеет. Со временем, продвигаясь в офицерских чинах, он эту способность краснеть будет постепенно утрачивать. Пишем пространные заявления в прокуратуру РСФСР: разберитесь! Они тут совсем заврались! Никто, конечно, разбираться не склонен, против КГБ не попрешь. А мы пока бастуем.

- Лазарева, на этап! В Саранск!

Приходит ДПНК (дежурный помощник начальника колонии). Мы к нему:

- Она больна! Врача!

- Собирайтесь, собирайтесь! Вас осмотрит врач на вахте, и если есть температура - вас, конечно, никуда не повезут!

Кроме температуры они никаких симптомов болезни вообще не признают. Но во врача на вахте мы как-то слабо верим и настаиваем: пусть идет сюда, нечего больную из постели вытаскивать! Приходит Волкова, измеряет. Есть температура! Ну, теперь-то оставят в покое? Как бы не так. Входит целая бригада мужиков: майор Пазизин, полковник Шлепанов, несколько прапорщиков, майор Шалин - не тот, что пока краснеет в капитанских чинах, а другой. Тут много однофамильцев.

- Не пойдете сами - силой потащим!

Мы пока не верим, что так-таки больную из постели потащат. На всякий случай мы с Таней становимся между ними и кроватью Наташи и беремся за руки. Тут на нас кидаются, скручивают нам руки и выволакивают в столовую. А Наташу в одной блузке и трусиках берут "за руки-за ноги" и вытаскивают на мороз! Волокут по снежку, потом кидают в телегу. Хлопают ворота. Наташа кричит и зовет на помощь. Майор Шалин бьет ее сапогом! И еще! И еще! На Наташу наваливаются, и кто ее дальше бил - она не знает - теряет сознание. Потом возвращаются в зону - взять Наташину телогрейку. Ого, как налетает на них обычно тихая Раечка! Она стоит перед ними клокоча, как маленькая наседка.

- Как вы посмели?! Больную, раздетую - на мороз! Бога не боитесь!

И кидает им в морды Наташин ободранный ватник. Так привозят Наташу в Саранск; последним ударом сапога ее наградил майор Шалин, уже запихивая в поезд. Она, конечно, отказывается говорить с гебешниками и твердит одно:

- Меня избили!

- Ну что вы, Наталья Михайловна! Вам просто помогли доехать! - И улыбаются ей сытыми рожами.

- Врача! Пусть снимет побои!

Врач пришел только через неделю, но синяки и ссадины и через неделю оставались.

- А может, вы сами как-нибудь неосторожно? Или подрались на этапе?

Ну, конечно, Наташа сама пнула себя сапогом в поясницу. Вон, кровоподтек до сих пор.

Более неудачного "перевоспитания" КГБ и придумать не мог. Разъяренная Наташа не желала с ними говорить. Кроме того, это избиение имело еще один неожиданный эффект: Владимирова написала заявление, что она свидетельствует - Наташу привели в камеру избитой! Так они и приехали в зону, оба возмущенные. Что ж, наша "Птичка" совершила первый человеческий поступок. И хотя никто не обольщается на предмет ее душевного перерождения (мы знаем, что еще намучаемся с нею) - решаем, тем не менее, снять бойкот! Ох, как она счастлива! Говорит без умолку, и мы соображаем, какой мирный выход дать ее кипучей энергии? Раечка учит ее выращивать в вазонах декоративный перец и прочие цветы. Я, освоив в лагере новую специальность - вышивание, учу ее вышивать. Даже сочиняю ей рисунки для вышивки крестом. Все она делает неаккуратно, тяп-ляп, но, слава Богу, увлекается. В зоне становится тихо, хоть нам и ясно, что ненадолго.

А Наташа тем временем подает в суди добивается, чтоб заявлению дали ход. Конечно, безуспешно. Мы пишем заявление в прокуратуру - для порядка, и заявление на свободу - только гласностью можно защитить сейчас Наташу.

ОБРАЩЕНИЕ К МИРОВОЙ ОБЩЕСТВЕННОСТИ

Мы, женщины-политзаключенные Малой зоны, являемся свидетелями систематического издевательства администрации лагеря над нашей соузницей НАТАЛЬЕЙ ЛАЗАРЕВОЙ.

Нам известно, что КГБ пытался сделать из Лазаревой осведомительницу, того же самого требовали от нее, когда она приехала в лагерь. Когда стало ясно, что эти попытки безнадежны и Лазарева не пойдет против своей совести, началась травля. Особенное усердие проявила в этом начальница отряда Лидия Подуст. Для нее стало своеобразным спортом изводить Лазареву мелкими придирками, издевательскими требованиями и угрозами. Зная, что у Лазаревой хроническое воспаление придатков, которое она и получила в лагере, молодую женщину дважды сажали в ШИЗО - общепринятая в советских лагерях пытка голодом и холодом. Медработники не только не сочли нужным воспрепятствовать этому, но и сами приняли участие в этой позорной кампании. Лазарева постоянно болеет, тем не менее ей в нарушение закона сняли третью группу инвалидности - без повторной ВТЭК, так как третья группа даст возможность работать по сниженной норме. Лазаревой практически не оказывают медицинской помощи под тем предлогом, что "ничего не находят", всячески уклоняются от обследования Лазаревой в больнице.

Этого обследования и Лазарева, и все мы требовали с сентября 83-го года, однако Вера Волкова, прикрепленная к нашей зоне, лгала нам, что в больнице нет мест. Находившаяся в это время в больнице Беляускене свидетельствует, что места были. Обследование Лазаревой оттянули до 16 ноября, а в этот день за ней пришли представители администрации и заявили, что Наталью Лазареву прямо сейчас берут на этап и намерены поместить в изолятор КГБ для перевоспитания.

Мы вызвали Волкову, и она в нашем присутствии измерила Лазаревой температуру - единственный признак болезни, который она признает. Температура, как и в предыдущие дни, оказалась повышенной, и Лазарева на этап идти отказалась.

Тогда ее насильно, несмотря на наши попытки защитить ее, раздетую, вытащили из постели и поволокли в таком виде на мороз. Руководили этой процедурой майоры Шалин и Пазизин. Чтобы заставить Лазареву замолчать, ее избили, а в изоляторе КГБ с издевкой заявили, что никакого избиения не было, а ей просто "помогли доехать".

Нам неизвестно, какими еще методами КГБ собирается перевоспитывать Лазареву, но мы не надеемся, что ее оставят в покое.

Мы обращаемся к мировой общественности с просьбой выступить на защиту нашей соузницы, единственная вина которой - нежелание сотрудничать с КГБ и предать своих друзей.

25 ноября 1983 г.

АБРУТЕНЕ, БАРАЦ, БЕЛЯУСКЕНЕ, ОСИПОВА, РАТУШИНСКАЯ, РУДЕНКО

Мировая общественность, а мировая общественность? Слышишь ли ты, как обращаются к тебе сейчас, в 87-м, измученные узники? Знаешь ли, какого труда и риска стоит передать такое вот заявление из-за колючей проволоки? Наташа сейчас жива. Отбыла свои четыре года и лечится в Ленинграде. Но умер правозащитник Анатолий Марченко, зверски замучен украинский поэт Василь Стус, не дожила до свободы 75-летняя верующая Татьяна Краснова (так и умерла в ссылке, прожив после лагеря только три месяца). Будем помнить умерших, будем спасать живых! Если не мы - то кто же? Знали бы вы все, как на нас надеются!..

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

- Ратушинская и Руденко! В больницу!

Это вызывают нас с Раечкой через несколько часов после того, как уволокли в Саранск Наташу. Наконец-то. У меня с апреля - отеки и температура. Болит правый бок, а чего болит - кто его знает. Теперь-то поставят диагноз. Хотя, конечно, сейчас не самый подходящий момент уходить из зоны: нас явно стараются размести, чтобы оставалось поменьше бастующих. Но выбирать не приходится; собираемся и идем.

- Стоп! Чего это вы с собой понабрали? Это что за конверты? Письма? Велено, чтобы письма вы оставили в зоне!

Ох, не нравится нам это "велено"! Прошедшие цензуру письма с воли заключенным по закону разрешается иметь при себе. Известно также, что оставить в зоне - придут с обыском и отберут: другие-то твоим письмам не хозяева и не имеют права на них претендовать. Так что своим на сохранение не даешь. Тем более КГБ проявляет уже месяца два неожиданный интерес к моей переписке: ведут допросы на свободе, даже беременную женщину в роддоме допрашивали. Все ищут в моих письмах тайный код. А теперь, значит, и в письмах ко мне? Не там ищете, дураки! Но это, конечно, я им объяснять не буду. Упираюсь: