Случайные обстоятельства - Леонид Борич

Узнав, что перед ним корреспондент одной из центральных газет, Букреев сразу почувствовал какую-то скованность, как будто неожиданно оказался перед микрофоном, не представляя еще, о чем же, собственно, тут надо говорить, и чувствуя только, что микрофон этот уже как бы включен с самой первой секунды. И если бы сейчас Букреев должен был что-нибудь рассказать о своем экипаже, его бы потянуло, наверно, на те самые не раз уже читанные в газетах штампы по поводу их морской службы, которые в другое время его самого всегда раздражали.

— Простите, у вас тут курят? — спросил Савинцев.

— Курите, — разрешил Букреев, понемногу обретая себя в этой каюте уже хозяином. Да и замполит был сейчас рядом — вдвоем как-нибудь справятся.

Они закурили, Савинцев раскрыл блокнот, вынул шариковую ручку, Букреев снова напрягся («Ты-то хоть не молчи», — оглянулся он на Ковалева), и Савинцев спросил:

— Если не ошибаюсь, лодки, подобные вашей, за рубежом называют «убийцами», или «истребителями» подводных лодок. Или я что-нибудь путаю?

Ну, это еще куда ни шло! На эту тему Букреев мог хоть до утра говорить.

— Вы не путаете, — сказал он. — Правда, мы этот тип лодок называем проще...

— Но задачи у вас те же?

— Те же. В первую очередь — атомные ракетоносцы. Но, в общем, мы не из брезгливых, — усмехнулся Букреев, — можем и другие корабли топить.

— Товарищ Мохов посоветовал именно с вами поговорить, — сказал Савинцев, приготовившись записывать.

— Как с передовиками или как с отстающими? — поинтересовался Букреев. — Я же должен знать, о чем говорить — о недостатках наших или, наоборот, только о достижениях.

Савинцев улыбнулся, обнаружив золотой ряд зубов, и заверил, что именно как с передовиками. Букреев кивнул и записал на завтра в перекидном календаре: «Зубы», что должно было напомнить ему о необходимости сходить к зубному врачу, а то все забывал как-то.

— Несколько месяцев назад у вас, говорят, было интересное плавание, и мне бы хотелось...

— Интересное?.. Трудное плавание, — уточнил Букреев. — И вообще... Если вы насчет подвигов, так это не к нам. Не занимаемся этим. — Букреев развел руками.

— Специально, конечно, не занимаемся, — улыбнулся Ковалев, — но вот недавно трюмные наши все-таки отличились.

— Да, да, — оживился Савинцев, — товарищ Мохов мне говорил. Но хотелось бы более подробно. И фамилии... Вы ведь, кажется, представили их к наградам? Очерк должен пойти в ближайших номерах, и я бы хотел...

«А что? Может, действительно?.. — подумал Букреев. — Не вышло мытьем, так мы катаньем, а?»

— О трюмных можно, — согласился Букреев. — Понимаете, в трудных условиях, в море устранили серьезную неисправность...

Ковалев удивленно посмотрел на Букреева, не понимая его непоследовательности.

— Вот видите! — улыбнулся с облегчением Савинцев. — Значит, я по адресу.

— Конечно, — согласился Букреев. — Максим Петрович как раз только из штаба флота вернулся...

— И чем же наградили ваших трюмных? — поинтересовался Савинцев.

— А ничем, — спокойно сказал Букреев.

Ковалев уже понял ход Букреева и улыбнулся.

— Как — ничем? — Савинцев с недоумением посмотрел на командира.

— А так! Ездил пробивать — и ничего не вышло.

— Пока — ничего, — подтвердил Ковалев.

Букреев недовольно покосился на него: ты-то хоть не мешай мне сейчас!

— Это что же... надо пробивать? — спросил Савинцев.

— Указаний-то «сверху» не было! — сказал Ковалев. («Так, что ли?» — спросил он взглядом. — «Так-так! — молча одобрил Букреев. — Теперь правильно».) — А нашу инициативу некий товарищ признал несвоевременной, — добавил Ковалев.

— Представляете?! — Букреев изобразил перед корреспондентом столько удивления, как будто сам лишь сейчас услышал об этом и впервые удивился. — Подвиг — своевременный, а на медали нужно в конце года подавать! Чушь собачья!.. Вот написали бы об этом, а? И Максим Петрович поможет, если надо. Да и я... Чем не материал?! А главное — нужное дело сделаем!

— Видите ли, — уклончиво сказал Савинцев после некоторой паузы, — откровенно говоря, нас интересует скорее сам подвиг, а не то, как он поощряется в данном конкретном случае. Согласитесь, с точки зрения воспитания на примерах...

— Понятно, — сказал Букреев. — Все только на яркое бросаются. Только это и подавай.

Трудно все-таки было разговаривать с ним... Замполит — тот поинтеллигентнее. Может быть, он поможет? Ведь у них общее дело...

— Юрий Дмитриевич, — примирительно сказал Ковалев, — но и в другую крайность тоже не следует впадать. На подвигах надо воспитывать... Мы же их не выдумываем?

— Совершенно верно, — обрадовался Савинцев его поддержке. — Вся ваша служба, я считаю, является подвигом.

Букреев поморщился.

— Вы со мной не согласны?

— Я в корне не согласен, — сказал Букреев сердито. — Только ведь с вами опасно говорить об этом...

— Почему же? — удивился Савинцев.

— А вы потом возьмете и где-нибудь напишете, что все это я по величайшей личной скромности говорил, а на самом-то деле мы, мол, ежедневно находимся «на грани незаметного подвига».

— Что, были уже прецеденты? — рассмеялся Савинцев.

— Были, — мрачно сказал Букреев. — Так расписали мою эту самую скромность, что хоть в другую базу переводись после этого. А я ведь, между прочим, вообще довольно грубый человек, какая уж там скромность...

— Грубый? — спросил Савинцев у замполита.

— Бывает, — подтвердил Ковалев. — Даже с начальством. Это хоть как-то извиняет иногда: не только с подчиненными.

— Вот видите?! — Букреев развел руками. («Мог бы и промолчать перед корреспондентом», — подумал он о своем заместителе. )

— Но вы же не станете отрицать, — вернулся Савинцев к интересующему его разговору, — что в вашей профессии существует какая-то... ну, постоянная степень риска? («Так бы и назвать очерк: „Постоянная степень риска“».)

— Вообще-то, море без воды не бывает, — согласился Ковалев.

— Вам бы вместе надо писать, — пробормотал Букреев, осуждающе взглянув на Ковалева. — Дуэтом.

— И напишем! — рассмеялся Савинцев. Не представлял он себе, что бы у него вышло с Букреевым, не будь рядом замполита. — Как, Максим Петрович, напишем?

— Не уверен, — сказал Ковалев.

— Почему? Вы суть подскажете, я разовью... Пейзажик, характер, стиль...

— Это-то можно, — сказал Ковалев, — только ведь суть у меня немного скучная. Даже и предлагать совестно... Ну вот приходят к нам молодые грамотные ребята... Им что надо, чего они ждут?

— Ну, как же!.. Подвигов, романтики!.. — Так это все было ясно, так очевидно, что Савинцев даже удивился, как это им — командиру и замполиту — может быть не ясно.

— Правильно, — согласился Ковалев. — А мы их в уставы тычем, в инструкции по обслуживанию механизмов и вроде бы даже такого парня в какой-то механизм превращаем. Не гуманно как-то. И для чего, спрашивается?

— А для того, — взорвался Букреев, не понимая, как это его замполит такую чушь нести может, как он, плавающий офицер, не понимает простых истин, — для того, чтобы этот парень любой клапан в темноте на ощупь нашел. Чтобы со сна кнопки не перепутал. Чтобы не потопли — вот для чего! Чтобы мы тут с вами красивые беседы о подвигах и романтике вести могли!

— Совершенно верно, — сказал Ковалев. — Вот эту приблизительно суть я и хотел изложить. В нашем деле даже подвигом не всегда можно исправить неумение или чужую ошибку.

«А?.. А замполит-то?! — удивился про себя Букреев. — Выходит, со мной заодно...»

— Вот и получается, — продолжал Ковалев, — что, если экипаж отработан как следует, значит, плавание идет нормально.

— А если каждый день подвиги совершать, — Букреев уже целил прямо в Савинцева, — когда же служить? Ад кромешный будет, а не служба.

— Так, так... — Савинцев как будто поскучнел. — Значит, стараетесь обходиться без подвигов?

— Так точно, очень стараемся. Ценой хорошо налаженной службы. — Букреев заходил по каюте, крепкий, приземистый. — Познакомлю вас с нашим механиком, — сказал он Савинцеву. — С лодки не выгнать, все по трюмам лазит, малейшую неисправность выискивает... Чтобы потом не надо было подвигов совершать. Я так понимаю: нет происшествий, нет поломок — вот это уже и есть подвиг.

— Что же у нас получается? — Савинцев заглянул в почти пустой блокнот. — Отработка экипажа, добросовестность, организация службы... М-да...

— А хотелось бы какую-нибудь «Постоянную степень риска», — понимающе улыбнулся Ковалев. — Но нас учат другому термину: «Оправданная степень риска».

«Что же, пусть так, — подумал Савинцев. — «Оправданная степень риска». Несколько тяжеловато звучит, но хорошо. Так даже скорее пропустят. Показать, что действительно был риск, но был за ним и трезвый расчет. А мысль такая: на одних блестящих порывах нельзя строить нынешнюю военную службу. Это хорошо прозвучит...»