Айн Рэнд - Михаил Григорьевич Кизилов

нашли ничего лучше, как провозглашать самые пыльные, банальные и пропахшие лозунги того времени: мы должны сражаться, говорили они, за Святую Матерь Россию, за веру и традиции… Пассивным и безразличным образом большинство русских людей стояли за Белой армией: они были не за белых, а только против красных; они боялись злодеяний красных… У красных был стимул – обещание всеобщего грабежа; у них было руководство и полудисциплина криминальной банды; у них были псевдоинтеллектуальная программа и псевдоморальное оправдание. У белых были иконы. Победили красные[210].

Рупором пришедшей к власти новой политической силы стала большевистская пресса. Сегодня трудно судить, насколько эффективно работала приведенная ниже информация, какой мог быть эффект от исполнения приказов и требований советских руководителей Крыма и Евпатории. «Всё будет нашим!» – таков заголовок одного из материалов новой газеты «Известия Военно-революционного комитета г. Евпатории и уезда». Кажется, именно в соответствии с этим лозунгом власть стала стремительно и безоглядно действовать сразу после своего утверждения в городе.

Лишь полмесяца понадобилось ей, чтобы начать последовательную реализацию политики национализации. Дачи, находившиеся около Евпатории, были объявлены достоянием трудового народа, необходимым для организации его санаторно-курортного лечения[211]. Коммунальный отдел ожидал от ревкома разрешения немедленно национализировать имеющиеся в городе парикмахерские[212]. Кинокомитет Евпатории национализировал кинотеатры «Модерн» и «Наука и Жизнь», которые тут же были переименованы соответственно в «I Советский народный» и «II Советский народный»[213]. Здание I Советского (бывшего городского) театра, представлявшее художественную ценность, тоже было национализировано. К счастью, по требованию Я. А. Тугендхольда ему обеспечили охрану.

Декабрь 1920 года стал в городе временем учета и регистрации всего и вся; похоже, на практике реализовывалась мысль пролетарского вождя: «Социализм – это учет». Совнархозам предписывалось учесть запасы спирта и фруктов[214]. К суду ревтрибунала грозили привлечь не вставших на учет в трехдневный срок владельцев магазинов, швейных и пишущих машинок[215]. Также в течение трех дней со дня публикации приказа № 30 от 15 декабря 1920 года по отделу народного образования все лица, «у коих имеются фотографические аппараты, части их, фотографические принадлежности и материалы», должны были предоставить подробные списки во внешкольный подотдел[216]. По каким-то неведомым обстоятельствам евпаторийцам всё же удалось отстоять право не предъявлять для учета личные фотографии, а ведь ставился вопрос и об их национализации! Нетрудно представить себе положение евпаторийских фотографов, если бы в их архивах были обнаружены, например, фотографии, сделанные во время приезда царской семьи. А такие, без сомнения, были. В библиотеке «Таврика» при Центральном музее Тавриды в Симферополе хранится уникальный альбом фотографий 1915–1920 годов евпаторийского фотографа Кирилла Афанасьева, подаренный музею его внуком, в котором легко обнаружить пустующие страницы со следами уничтоженных снимков. 10 декабря Евпаторийский уездный военный комиссариат потребовал, чтобы все частные лица в трехдневный срок явились туда с письменным перечнем предметов, подлежащих взятию на учет: велосипеды, футбол (видимо, имелись в виду футбольные мячи), турники, параллельные брусья, шесты, «кобылы» для прыганья, гири, фехтовальные шпаги и маски, диски для метания, принадлежности для лаун-тенниса и крокета. Евпаторийцам предписывалось сдать в трофейную комиссию лошадей, конское снаряжение, повозки, коляски, военное имущество[217]. Подотдел дошкольного образования к началу декабря взял на учет армянскую библиотеку, богатейшую библиотеку караимского общества Карай Битиклиги и склад караима Аваха[218]. Приказ отдела народного образования № 30 от 15 декабря 1920 года предписывал всем лицам, имеющим значительное собрание книг (начиная от ста штук), не позже 18 декабря предоставить во внешкольный подотдел подробную опись всех книг, но оговаривал: «В нужных случаях будут выданы охранные грамоты». Под угрозой конфискации горожанам было приказано сдать под расписку в бывшую городскую публичную библиотеку книги, принадлежащие бежавшей «буржуазии»[219]. В то же время местный отдел Крым-РОСТА потребовал от жителей сдать газеты, журналы и другие полиграфические материалы времен Деникина и Врангеля независимо от их количества[220].

Для учета и охраны художественных ценностей все граждане Евпатории, имевшие картины, статуи, гравюры, ковры, коллекции старинных вещей, музыкальные инструменты всех видов и нотные библиотеки, были обязаны в пятидневный срок зарегистрировать их в подотделе искусства на предмет получения печатных охранных квитанций. Неисполнение этого требования влекло за собой ответственность по закону Советской Республики[221]. Срок регистрации музыкальных инструментов и нот заканчивался 18 декабря 1920 года. Власть грозила: незарегистрированные инструменты и ноты будут реквизированы[222]. Это значило, что Розенбаумам (или их домовладельцу Бредихину) пришлось зарегистрировать пианино, на котором играла Наташа. 23 декабря Тугендхольд докладывал коллегии Наробраза, что все магазины музыкальных инструментов и музыкальное имущество взяты на учет и сосредоточены на центральном складе, там же устроена музыкальная мастерская[223].

Журналистам, литераторам и техническим газетным работникам предлагалось с 4 по 10 декабря зарегистрироваться в местном отделе Крым-РОСТА[224]. Евпаторийский уездный военный комиссариат призвал представителей спортивного сообщества явиться для регистрации[225]. Совнархоз под угрозой ревтрибунала приказывал зарегистрироваться инженерам, техникам, архитекторам и десятникам[226].

Национализация «буржуйской» собственности коснулась и Розенбаумов. По приказу Крымревкома № 138 от 18 декабря 1920 года имущество аптек было объявлено народным достоянием[227]. Так что Розенбауму пришлось снова расстаться со своим делом – аптечным магазинчиком. Несмотря на это, он как бывший владелец аптеки должен был согласно приказу Ревкома Крыма № 351 от 3 мая 1921 года предоставить городу два термометра и один шприц в связи с тяжелой обстановкой в медицинских учреждениях[228].

Зато Анна Борисовна с ее педагогическим образованием даже в самое беспросветное в материальном плане время имела шанс получить работу, а с ней и хлебную карточку. Известно, что трудовой паек, который получали учительницы одной из школ города в октябре 1921 года, включал ¾ фунта (чуть больше трехсот граммов) хлеба, полфунта сахара, фунт соли и десять фунтов овощей[229].

Молодая власть Советов в Евпатории, очевидно, используя опыт победившего в других российских регионах большевизма, умело структурировала жителей через профессиональные союзы. В городе одно за другим проходили собрания членов учительского союза, союза врачей, союза строительных рабочих[230]. С 15 по 19 декабря в Пушкинской аудитории состоялись общие профсоюзные собрания работников коммунального хозяйства, местного транспорта, народного питания и общежития, народной связи, земли и хозяйства, а также лиц, работающих по найму[231]. Были образованы профсоюзы металлистов, работников пищевой и швейной промышленности, искусств, медиков, строительных рабочих, полиграфистов, советских служащих, работников просвещения и социалистической культуры, кожевников, деревообделочников. К концу января 1921 года 16 общественных профессиональных организаций были объединены под руководством Оргбюро и собраны в здании Дворца труда (бывшая