Каурай. От заката до рассвета. Часть 2 (СИ) - Артемов Александр Александрович

— Ты можешь, — твердо проговорила Малунья и с трудом сглотнула, — откусить мне язык. И ей тоже.

— Что?! — похолодело у Игриша все внутри. Орудием оказался он сам.

— Откусить… язык… — она вновь провела своим алым язычком по губам, словно пробуя это слово на вкус. — Руки у нас связаны. Ногами нам тут тоже не помощники. Можно, конечно, попробовать выскочить на дорогу с расчетом, что они нас подстрелят, но Хлое явно не провернуть подобное. Да и идея эта провальная изначально. Поймают. На лошадях и с арканами — поймают сразу. И накажут. Сурово. Так что иного исхода нет.

Игриша трясло от одной мысли, что ему придется отгрызать ей язык собственными зубами. Его затошнило и он едва не выблевал то немногое, что ему удалось проглотить во время “обеда”.

Он справился со спазмом и энергично закрутил головой.

— Да, Гриш! Да! — повторяла она, стараясь поймать его бегающий взгляд. — Да, я прошу тебя, пожалуйста! Ради всех Святых и Смелых! Сама я не справлюсь… Это… слишком больно. Не заставляй меня делать все самой. Лучше ты.

— Драко… — искал он ниточку. — Если он узнает, что я сделал…

— Да, — кивнула Малунья. — Он искалечит тебя. Только и всего.

— Только и всего?!

Малунья снисходительно улыбнулась.

— Ты ему нужен. Он бережет тебя, чтобы поймать на удочку Каурая, если он еще жив. И только когда одноглазый появится, твоя жизнь будет в опасности. У тебя будет шанс выжить. У нас с Хлоей его нет. Только худший вариант. Поэтому у нас с тобой разные дороги.

Она замолчала и дала ему примирился с этой чудовищной мыслью. Убить их. Загрызть — и так спасти от участи куда худшей, чем смерть…

Но мальчик упорствовал. Он не мог сотворить такое с ней. Не хотел. Не должен. Это было невозможно. Ему же придется лезть к ней в рот. Касаться ее губами, своим языком, смыкать зубы и… Его снова чуть не вырвало, когда он представил как ее горячая кровь течет ему в горло и заливает подбородок.

Видит Спаситель, он был в ужасе, и ужасно хотел оказаться где угодно, хоть в котле у Сеншеса, лишь бы не смотреть сейчас в эти безумные роковые глаза.

Но Малунья была неумолима:

— Прошу… — проговорила она, часто моргая от слез, которые градом катились у нее по щекам. — Сделай это, Гриш. Это же так просто. Просто сомкни зубы и тяни со всей силы. Я постараюсь не кричать… — всхлипнула она и отвела взгляд. — Или хочешь, я отдамся тебе сначала?..

— Нет!

— Что так?.. Я тебе не нравлюсь?..

— Нет… В смысле нравишься, но ни за что…

— Глупый ты, — ухмыльнулась она сквозь слезы, — раз считаешь, что нам удастся выпутаться без жертв. У нас с Хлоей выбор лишь в том, сколько мы будем мучиться — либо ты поможешь нам уйти сразу, либо об этом позаботятся другие. Но никто не будет нас жалеть. Никто не жалеет ведуний… Даже ты.

— Нет, — упирался Игриш. — И не заставляй меня!

— Придется, Гришик… — грустно фыркнул Малунья и начала ползти к нему.

— Нет! Я буду кричать!

— Иди сюда, трусишка…

Игриш вжался в стену, когда Малунья подобралась вплотную. Ее лицо блестело, уголки губ подрагивали, но в глазах пылала сталь. Она наскочила на него, и оба они повалились на пол.

— Сначала мне, потом ей, — прошептала ему в ухо ведьмочка. — А потом беги… Если тебе повезет и ты потеряешься в лесу, спасешься. Но сначала… сделай дело.

— Пожалуйста, не надо… — простонал Игриш и зажмурился, когда Малунья прижалась к его губам своими — влажными и трепещущими. Нежно поцеловав его пару раз и не добившись ответа, она проявила настойчивость. Медленно в рот Игришу пролез ее язычок. Поцеловался с его плотью и обреченно лег на нижние зубы. Словно преступник смиренно положивший голову на плаху, ожидая удара топора.

Игриша замутило, он захотел оттолкнуть ведьмочку и накричать на нее, но веревки не позволили. Он замычал, пока ведьмочка покусывала его губы и шептала “прошу” дрожащим, срывающимся шепотом, заливала ему лицо солеными слезами.

— Прошу… прошу… прошу! — молила она, обсыпая лицо мальчика поцелуями, пока он пытался увернуться от ее губ, меж которых розовой стрелой мелькал язычок, капая паутинкой слюны. — Прошу… это займет всего мгновение. Я не хочу! Не хочу… чтобы они возвращались… Пока не зашло солнце, прошу…

— Отойди! — вскричал Игриш и боднул ее головой. Малунья не удержалась и скатилась с него.

— Ты думаешь, о чем ты просишь?! — крикнул Игриш ей в лицо. — Я же потом себе не прощу! Никогда!

Малунья тяжело дышала. По ее вискам катились капельки пота. Стальной взгляд таял на глазах.

— Нет… не стоило, — вздохнула она и принялась отползать от мальчика. — И правильно. Не нужно было тебя просить, это подло. Ведь главное правило ведуньи — ведунья никогда не просит о том, что может сделать сама…

— Что?!

Вжавшись в дальний угол, она плотно сжала губы, выпятила. Зажмурила глаза.

— Постой… Что ты делаешь?!

Но ведьмочка словно не слышала его. Она откинула голову назад и начала смыкать челюсти, сильно вздрагивая при этом. Игриш хотел помешать ей — он перевернулся на живот и принялся ползти, сдирая колени о грубые доски, не в силах оторвать глаз от ее блестящего, бледного лица, которое сковала смертельная мука. Она жмурилась, хмурилась и дергала челюстью, словно пробуя себя на вкус. Игриш подполз к ней вплотную и вцепился зубами ей в ногу, укусил, и ее еще раз! — больно, но ведьмочка только поморщилась. Забилась в угол, плотно зажмурив слезящиеся глаза, и плакала.

— Нет, — простонала она голосом полным обреченности. — О, нет… Я не могу… Хлоя, я не могу…

— Малунья… — раздался страшный хрип, и оба в страхе обернулись.

Хлоя прожигала их двумя бельмами. Напряженная и решительная, как дикая кошка. Слепая, но все еще крайне опасная.

— Хватит заниматься ерундой! — прохрипела она сиплым, свистящим голосом. — Лучше бы вместо того, чтобы сосаться тут средь бела дня, помогли мне вытащить правый глаз. Давай, дорогуша, у тебя бы хорошо получилось — вон какой у тебя язычок длинный.

— Что?.. — пискнули оба в унисон, решив что ведунья напрочь свихнулась.

— Все вопросы потом! — отрезала Хлоя и со стоном начала подниматься. — Вечереет…

Сквозь щели в стенах и вправду пробивались рыжие лучи разгорающегося заката. Когда таборщики прибудут на место, оно обещало приобрести кровавый оттенок.

Глава 15

Гроб казаки наскоро стянули веревками и привязали к седлам. Скакуньи были отнюдь не в восторге, что их спины отягощает такая ноша, но о телеге можно было только мечтать. Кречет решил дотянуть до ближайшего хутора, а там пара колес и сами отыщутся.

Затянули узлы, и Кречет приказал поскорей сниматься с места, дабы сумерки не застали их в дороге. Первым сорвался Повлюк. По пути толстяк озирался больше всех, пугался всякого шороха и тени, а на гроб с панночкой не смел даже глянуть. Его товарищи были не в пример храбрее, и к гробу мало кто осмеливался подъезжать без причины.

Когда церковь скрылась за деревьями, казаки немного расслабились и натянули поводья, давая отдых и без того уставшим лошадям. Но и после этого все как один постоянно оглядывались в страхе, что древнее строение бросится догонять их компанию. Но позади было тихо. Как в могиле.

Ехали они уже довольно долго. Отряд ломился напрямую через кусты, распугивая тучи воронья и ругаясь на все лады — тропой впереди даже не пахло. Вот-вот деревья должны были расступиться… по крайней мере, так считали поначалу. Однако время шло, а дремучая лесная пучина и не думала редеть. Скоро солнце миновало зенит.

— Э? — остановил лошадь Кречет, на пару с Каураем замыкающий процессию. — Почему опять встали?!

Престарелый казак, восседающий на ослике во главе шествия, почесывал плешивый затылок и бормотал себе под нос:

— Ай, че-то не припомню я таких деревьев… — задумчиво посасывал он седой ус, сбив шапку набекрень…

— Зато я помню! — горячился Рогожа. — Мы уже проезжали мимо этой березы. Ты что же дуришь нас, а, пан Микей? Только не говори нам, что мы ходим по кругу!