Либерия - Евгений Введенский

Мне казалось, что из стен вырастают черные руки с белыми ладонями и тянутся ко мне, пытаясь вцепиться в меня длинными изогнутыми когтями. Комнату заполняла горячая прозрачная слизь, которая полностью облепила меня, не давая дышать... Я уже почти захлебнулся, когда душившая меня масса схлынула, как будто кто-то достал пробку в ванной, и я услышал где-то совсем рядом иступленные африканские барабаны и веселые дурашливые голоса, которые пели на неведомом языке с множеством гортанных звуков. Я почувствовал невыносимый жар: моя кровать горела, меня со всех сторон охватили языки пламени! Попытавшись подняться, я обнаружил, что намертво привязан к кровати варикозными переплетениями толстых лиан... Заорав от ужаса, я проснулся и сел, обливаясь потом и тяжело дыша.

Мой матрас не горел, но музыка действительно играла — в соседней церкви шла ночная служба. Под аккомпанемент экстатического размашистого регги десятки голосов все громче и быстрее хором восклицали: "Иисус! Иисус! Иисус!" По комнате летали мошки. За окном рычал генератор. По моему лицу текли струйки пота, капая на мокрую подушку...

Скрипя суставами, я вышел на крыльцо и закурил.

Из комнаты Гены раздавались звонкие шлепки и приглушенный женский смех.

На скамейке лежал Бобби в меховом пальто; подложив под голову сложенные вместе ладоши, он спал глубоким сном ребенка.

Второй охранник спал у ворот, распластавшись прямо на земле.

Директор охранного агентства спал в водительском кресле своего желтого такси, издавая храп настолько громкий, что две мартышки, которые сидели на перекладине в глубине клетки, обнимая друг друга тонкими лапками, испуганно вздрагивали, глядя на меня из полумрака большими грустными глазами.

ГЛАВА 8

— Евгени, пора вставать! Евгени! — повторял Шимон, стуча в мою дверь.

В окно заглядывали первые лучи солнца. Начиналось мое второе утро в Либерии.

"Жаль, нельзя посмотреть мои аккаунты в соцсетях... — думал я, стоя в душе под струями прохладной воды и пытаясь раздвинуть крепко слипшиеся веки. — На моей стене, наверно, уже куча постов".

"С первой же зарплаты куплю ноутбук, — твердо пообещал я себе, вытираясь полотенцем. — Впрочем, что с него толку. Интернета я здесь пока еще не видел..."

В гостиной за столом уже сидели достопочтенный Корома, Корома-младший и Мохаммед Омар. Гена начесывал чубчик у зеркала, насвистывая "My Heart Will Go On" Селин Дион.

— Ты уже заметил, что Гена не всегда ведет себя разумно, — отозвав меня на кухню, вполголоса сказал мне Шимон. — Не наделал бы он глупостей в Бонг Майнс. Если он будет говорить откровенную ерунду, ты в своем переводе можешь это исправить. Понимаешь?

— Вроде да, — неуверенно ответил я, жуя бутерброд.

Побрызгавшись туалетной водой, Гена объявил, что готов ехать. Он выглядел так, как будто мы собирались не в джунгли, а на ночную вечеринку. Он был одет в короткую пляжную рубашку и тесные джинсы с низкой талией; вся одежда на нем была как будто на пару размеров меньше, чем требовалось.

Сев за руль, Корома-младший первым делом засунул кассету во встроенный магнитофон, и утренний воздух огласился частыми ударами барабанов и хриплым африканским речитативом. Гена с сигаретой во рту устроился на переднем сиденье. Достопочтенный Корома, Омар и я сели сзади, и джип выкатился за ворота.

Улицы Монровии еще только просыпались. Женщины с прическами в виде редиски разжигали угли в жаровнях, толкли маниок в деревянных ступах, раскладывали товары на лотках. Вокруг каждой из них сновало с полдюжины детей разного возраста.

Увидев идущую по улице девушку в коротких шортах, Корома-младший лихо обогнул ее, сбавил скорость и высунулся в окно.

— Привет, красотка! — сказал он, широко улыбаясь. — Давно не виделись. Куда ты несешь свою аппетитную задницу?

Девушка продолжала идти, глядя прямо перед собой и не обращая на Корому-младшего никакого внимания.

Омар сказал, хитро посмеиваясь:

— Да ты ведь не знаешь эту курицу, мужик! Не притворяйся, что знаешь!

— Как это не знаю? Это моя подруга! — воскликнул Корома-младший на всю улицу. — Мы в прошлом году делали джиги-джиги! Где ты живешь, красотка? Как я тебя найду?

И Корома-младший, высунув руку в окно, ущипнул девушку за ягодицу. Та продолжала шагать дальше с невозмутимым видом, как будто ничего не случилось.

Мне стало стыдно за неджентльменское поведение Коромы-младшего; я уже открыл рот, чтобы попросить оставить бедную девушку в покое, когда та нарушила молчание:

— Видишь желтый дом в конце улицы?

Не замедляя шага, девушка махнула рукой куда-то вдаль. За все это время она ни разу не посмотрела в нашу сторону. Ее бедра плавно качались из стороны в сторону, а лицо светилось гордостью от осознания того факта, что такой знатный кавалер в такой крутой машине так ловко и настойчиво за ней ухаживает.

— Ты там живешь? Отлично, я к тебе зайду сегодня вечером. Окей?

Девушка приподняла вверх подбородок (в Либерии утвердительный ответ обозначался этим своеобразным "кивком наоборот", что выглядело довольно-таки таинственно).

— Бигини, скажи, сколько у тебя детей? — спросил Омар, глядя одним глазом на меня, а вторым — куда-то в окно.

— У меня нет детей, — ответил я, удивленный тем, что ко мне был обращен вопрос подобного рода. Я был твердо уверен, что настоящему художнику лучше оставаться свободным, одиноким и несчастным, вписать своей артериальной кровью пронзительные строки на вечные страницы искусства и умереть внезапной и преждевременной смертью, оставив после себя кипу гениальных черновиков, полных вопросительных знаков и многоточий.

— Почему? — спросил Омар. — Твоя жена не может родить?

— У меня нет жены, — ответил я.

— Нет жены? — изумленно переспросил Омар. — А сколько у тебя любовниц?

— У меня раньше была девушка, — ответил я. — Но мы расстались.

Омар некоторое время озадаченно смотрел на меня, пытаясь понять, что я имею в виду, а затем весело хлопнул меня по колену и произнес с нескрываемой гордостью:

— А у меня — две жены и семь детей.

— Ого! — воскликнул я.

— Да! — кивнул Омар. — А еще у меня тридцать любовниц.

— Серьезно? — удивился я.

— Но я пацаненок по сравнению со своим отцом. У него — пять жен и тридцать пять детей. А сколько у него любовниц, он и сам не знает.

— Не может быть!

— Еще как может! Но я еще молод. Со временем я превзойду отца. Для этого я сейчас и стараюсь заработать побольше денег. Африканские женщины — дорогое удовольствие.

Гена, не поворачиваясь, сказал мне по-русски:

— У них, если один раз трахнул подругу, это уже герлфренд, а ты для нее, соответственно, бойфренд. Если ребенок родился, то она тебе уже и жена. Но это не значит, что вы должны жить вместе. Можно продолжать гулять дальше.

— Гена, что ты там бубнишь на своем тарабарском языке? — с вызовом сказал Омар. — Имей в виду, что просто так ты отсюда не уедешь в свой Израиль. Придется сначала здесь жениться.

— А как мы будем жениться? — спросил Гена. — В церкви? И брачный контракт заключим?

— У нас никто не заключает никаких контрактов, — презрительно ответил Омар. — И церковь тоже не обязательно. Просто живут вместе и все. Джиги-джиги каждый день, и каждый год — новый ребенок. Ты скажи, какая тебе нужна, и я найду для тебя прекрасную африканскую курицу, какую пожелаешь: высокую, низкую, толстую, худую, взрослую, юную...

— Толстых, низких и взрослых не нужно, — ответил Гена. — Лучше давай высокую, худую и юную.

— Насколько юную? — спросил Омар. — Школьницу хочешь? Шестнадцать, четырнадцать лет?

— Да ты что? — повернулся к нему Гена. — А разве можно?

— Конечно, можно! У нас считается, что если у африканской курицы выросло вот это, — и Омар прижал к своей груди две фиги, — то она уже готова, и ее можно брать.

— Как это — "брать"? — спросил я, шокированный этим разговором до глубины души. — А если она "не дается"?

— А кто ее спрашивать будет? — удивился Омар. — Здесь, в Африке, мужчина имеет полное право на секс. Можешь брать любую. Только потом обязательно нужно дать ей немного денег в знак благодарности. Так у нас принято. Иначе она будет тебя позорить на каждом углу.

— Не удивляйся, Ифгени, — с улыбкой сказал мне достопочтенный Корома. — В Африке отношения мужчин и женщин строятся на других принципах. Я много лет жил в США, поэтому знаю разницу и понимаю, что наши нравы могут шокировать иностранцев. Здесь в деревнях девушки рожают в четырнадцать, в двенадцать лет. Нигде в мире нет такого высокого уровня рождаемости, как в Либерии. Здесь у женщин в среднем по шесть-семь детей. Половина населения страны — дети и подростки. Каждые пятнадцать-двадцать лет население удваивается. Возможно, поэтому мы здесь так мало ценим человеческую жизнь...

И достопочтенный Корома замолчал, глядя в окно на большой билборд у дороги, где была схематично изображена тетка в традиционном африканском наряде. Надпись вверху гласила "Женщина — это твой друг!", а внизу было дописано: "Заботься о ней. Береги ее".