Нечеткая грань - Михаил Март

— Подбросим хорошего парня? А, Федя?

— Мне не жалко.

Федор распахнул задние дверцы фургона. Железный потолок, пол, стены и больше ничего. Ни дивана, ни вентиляции.

— Э, ребята, а где же…

В живот Петра уперся ствол револьвера, лицо Степы стало страшным, как у Дракулы.

— Еще один фортель с твоей стороны, Пит Семенов, и ты покойник. С тобой не шутят, и лохов среди нас нет.

— Как это вы меня нашли, — криво ухмыльнулся Семенов, унимая дрожь в коленях.

Степан постучал по часам на руке Петра.

— Надежный механизм, со встроенным маячком. Из-под земли достанем. Попробуй расстегнуть браслетик. Шиш-то! Титан. Заперт намертво. Захочешь снять, кисть придется отпилить. Залезай. Хорошие условия были в поезде, они тебя не устроили, поедешь так, козел-попрыгунчик.

Федя закинул в салон чемодан Петра.

— Вперед, иконописец!

Двери захлопнулись, и Петра поглотила беспросветная чернота и духота. Трясло так, что съеденное подступало к горлу. Через час он потерял сознание.

Когда задние дверцы распахнулись, Петр пришел в себя и зажмурил глаза от яркого света. В голове гудело, невозможно было сосредоточиться и осознавать происходящее.

— Переоденься, отпускник! — рявкнул Степа. — Прибыли с корабля на бал, включайся в работу.

Они прикрыли дверцы, оставив щель, пропускающую достаточно света, чтобы не перепутать брюки с пиджаком, а галстук с носками. Во время долгого пути его не кормили и не давали воды. Сколько длился этот путь, он сказать не мог. На переодевание ушло полчаса. Руки не слушались, голова кружилась. Его никто не торопил, он вышел сам. Многолюдная улица, день, солнце и никого рядом. Машина стояла возле кафе «Летучая мышь», о котором говорил начальник зоны. Ни Степана, ни шофера поблизости не было. Проверяют его на сообразительность? Ладно. Брыкаться бесполезно, он себя уже показал, но это нанимателям не понравилось.

Семенов зашел в кафе и сел за столик. Официант не заставил себя ждать.

— Графин воды, хлеба и жареного мяса с картошкой.

— Кофе?

— Потом. И никаких чашек — в кружке.

— Организуем.

Делая заказ, он заметил, что от одной из стен были отодвинуты столики. На стремянке стоял курчавый рыжий парень и водил кистью по мокрой штукатурке. Стена была расписана наполовину. Фантазии художника следовало отдать должное, чувством цвета можно было восхищаться. Видно, самородок, каких Петр еще не встречал. Он ел, пил и не мог оторвать взгляда от сказочного пейзажа. Подобное можно рисовать только в своем воображении после дозы кокаина или другого зелья. Трезвый человек, живущий в сволочном мире, не способен так возноситься к небесам. Или он сумасшедший?

Закончив есть, Петр подошел к стремянке.

— Темперой работаешь? Дорогое удовольствие. Окупается?

— С натяжкой. Они же ни хрена не смыслят, а спорить бесполезно. Художник?

— Да. Но мои работы окупаются, и я могу себе позволить некоторые удовольствия.

— Я вижу. Костюмчик от Версачи, шузы от Марано, селедка на шее стоит моего гонорара.

— Будешь все перечислять?

— Язык-то без костей.

— Я угощаю.

— А я соглашаюсь. Проездом? С чемоданом, смотрю.

— Да. Но еще не устроился.

— Тайскими ароматами в моей ванной не пахнет, но места в мастерской хватает. От ресторанов меня тошнит. Через час я закончу. Можешь за это время купить выпивку и закуску.

— Годится. Через час вернусь.

На выходе официант передал Петру записку. Он развернул листок и прочел: «Свой свояка видит издалека! Угадал!».

Они пили, ходили по огромной мастерской, расположенной в спортзале школы, где висели баскетбольные сетки, и рассматривали эскизы Афанасия, так звали веснушчатого рыжего парня с добродушной мордой вечного святого странника.

— Значит, детки придут с каникул и выкинут тебя на улицу? — спросил Семенов.

— Меня никто никуда не выкидывает. Больше полутора месяцев я нигде не задерживаюсь. Две-три забегаловки разрисую, и дальше поехал.

— Странник! А семья?

— Глазастый. Фотографию на стенке увидел? Да. Жена, дочь и сын. Все заработки им отправляю. Раз в год позволяю себе отпуск на пару недель, да и то зимой, а больше они меня не видят. Переписываемся. Для меня телефон — роскошь.

— Кошмар. И это с твоим талантом! Скажи, Афоня, а ты эскизы не под кайфом делаешь?

— Мне кайф не нужен. Не знаю, как свою фантазию унять.

— Значит, ты гений! Пожалуй, я смог бы перенести любой из твоих эскизов на стену. Манера письма у тебя несложная, но создать оригинал, сам эскиз… Нет! Ничего похожего и в голову не приходило.

— Могу подарить парочку. Гляди, сколько их. Больше сотни. Я еще наклепаю. Они мне во сне снятся, ночью просыпаюсь и зарисовываю, пока не забыл.

— А мне ничего кроме кошмаров не снится. Петр разлил дорогой коньяк по граненым стаканам.

— Плевать на кошмары, Пит. Главное, что ты не знаком с нуждой. Страшная штука. Вечная неприкаянность. Мотаешься по городам и клянчишь работу в каждой вонючей забегаловке, а на тебя смотрят, как на прокаженного, эти жирные рестораторы, и ничего-то им не надо, кроме денег.

— Путешествуешь на «Газели», что стоит под окнами?

— Мы же на ней приехали сюда, Пит.

— Помню. Меня другое удивило. У тебя на ветровом стекле пропуск окружной прокуратуры с печатью.

— И ты попался? — рассмеялся Афанасий. — Сам нарисовал. И печать тоже. У меня нет прав. А с пропуском гаишники не останавливают. Подумай сам, как мне все свое хозяйство перевозить? Стремянка, и та моя. Заказчики ничего не предоставляют, только бесплатный обед.

Семенов допил коньяк и вернулся к эскизам.

— Говоришь, подарить можешь?

— Выбирай.

— Все!

— Обречешь меня на голодную смерть.

— Выбрать невозможно, Афоня. Каждый эскиз — шедевр. Будь у меня такой талант, я бы нашел ему применение. Открыл бы выставку в Париже или Амстердаме. Весь мир поставил бы на уши.

— А до Парижа на «Газели» бы доехал, без прав и загранпаспорта, не зная языка и не имея представления о стране и ее законах.

— На Монмартре русских больше, чем французов, гроши зарабатывают на портретиках, нарисованных сангиной. Они укажут нужную дорогу. Главное — желание и напор. К цели любыми средствами. Азарт, наглость, настойчивость, вера в свои силы и удачу — и ты в полном порядке.

Афанасий рассмеялся.

— Отличные характеристики и ни одного попадания. Это все не про меня. Я тот самый лежачий камень, под который вода не течет. Но есть небольшой просвет. Через пару дней закончу панно в «Летучей мыши» и двинусь в один приморский городок. Получил заказ от состоятельного клиента. Обещал хорошо заплатить.

Петр сел на кушетку и закурил.

— Как он на тебя вышел?

— Не знаю. Заходил в «Летучую мышь» какой-то плюгаш, дал адрес, заплатил аванс. Тысячу долларов. Хорошо, что я не на стремянке стоял, на стуле сидел… Ну деньги, понятное дело, семье выслал, а сам навострил лыжи в теплые края. Скоро в путь.

— И как этого посредника звали? — спросил Петр.

— Степан. Отчество не сказал. Лет под пятьдесят ему. Одет солидно, возле кафе его ждал «Лексус» с шофером.

Семенов уже понял, что он должен делать. Нахмурился было, но, глянув на эскизы, вновь ожил. Что ни делается, все к лучшему. Это его шанс. Такой подворачивается раз в жизни. Законы джунглей еще никто не отменял. Пока на земле живет самый сильный зверь — человек, ничего в мире меняться не будет.

— Расскажи мне о себе, своих друзьях, о семье, а, Афоня? Ужасно интересно знать, как рождаются такие таланты. Не удивлюсь, если ты признаешься, что прилетел на землю с другой планеты.

Оба рассмеялись. Петр снова разлил коньяк и приготовился слушать занудливую песнь самородка.

Все закончилось. Стена в кафе «Летучая мышь» была расписана, с городом попрощались, и тихий, веселый гений простился с жизнью. Он лежал на полу в центре спортзала, а Петр сидел за столом и вклеивал свою фотографию в его паспорт.

Вчера, когда Семенов стоял в очереди за свежими парниковыми огурцами, к нему подошел парнишка и передал конверт. В конверте лежала пробирочка, очень тоненькая, а в ней белый порошок. К пробирочке с крохотной резиновой пробочкой прилагался листок бумаги с единственным словом «пригодится». Порошок попал в стакан с шампанским, выпитый Афоней в честь завершения работы. Они загрузили «Газель» и принялись пировать, чтобы наутро уехать из города. Утром Афоня не проснулся, его тело было уже холодным.

Когда стемнело, Петр вынес труп на улицу и загрузил в фургон. В кабине лежала карта автомобильных дорог, записка с адресом и прочерченный красным фломастером путь.

Афера с пропуском на стекле, придуманная художником, срабатывала, машину не останавливали ни на одном посту, но Петр не стал рисковать. Он изучил карту и на тридцать втором километре свернул с трассы на проселочную дорогу, которая вывела его к озеру с илистыми берегами. Тут было очень мелко. Петр привязал к шее художника груз — несколько «блинов» от штанги, взятых из школьного спортзала, и поволок труп на глубину. Уплыл метров на сорок от берега и отпустил покойника, тот сразу ушел на дно.