Незнакомец в моей постели - Татьяна Тэя

Я практически мог слышать, как неистово бьётся её сердце в такт ударам россыпи града по стеклу.

Меня будто влекла к ней некая физическая сила, которой я не мог сопротивляться, и Уитни, похоже испытывала не менее сильные чувства.

Едва дыша, она произнесла.

– Окно заело. Было очень жарко… а потом… Гроза началась так внезапно. Я испугалась.

Ничего не ответив, я просто шагнул к ней. Теперь мы стояли рядом, разделённые считанными миллиметрами. Подол её рубашки касался моих ног. Я мог видеть контуры её стройного тела под короткой лёгкой тканью.

Без всяких колебаний я потянулся к Уитни и с новым раскатом грома прижал её к себе.

Наш поцелуй был таким же неистовым и страстным, как бушевавшая за стенами дома стихия. Запустив пальцы в мягкие локоны Уитни, я притянул её ближе. Этот поцелуй не был похож на наш первый – слегка неловкий и неоднозначный. Сейчас оба хотели одного и того же и оба это осознавали, и признавали друг перед другом.

Желание прорвалось между нами неконтролируемой волной, разлилось тянущей сладкой болью в ожидании ещё больше близости. Простых прикосновений губ явно было недостаточно.

Не выдержав, я застонал, сильнее вжимаясь в её хрупкое тело, и она, поддавшись мне, ответила, коротким, безумно сексуальным стоном. Моя рука скользнула ей на ягодицы, не сдерживаясь, я потёрся затвердевшей плотью об её живот, давая понять, что не собираюсь останавливаться. Пусть знает.

Оторвавшись от её губ, я начал спускаться вниз по шее, мои пальцы сжали её волосы, запрокидывая голову. Наклоняя Уитни, я надёжно держал её на своих руках, языком и губами изучая слегка влажную, солоноватую кожу, бархатную и мягкую, вопреки всему казавшуюся мне неимоверно сладкой.

Её пальцы впились мне в плечи, она пыталась сохранить равновесие и удержать меня, словно считала, что я мог передумать и отступить. Ну уж нет… Это было сильнее меня. Даже если бы я хотел, не смог. Но я и не хотел отступать.

Мягко подтолкнув Уитни к кровати, я подхватил и уложил её поверх одеял. Поддев пальцы под бретельки ночной рубашки, спустил их с плеч, обнажая красивой формы грудь. Её соски затвердели от моих прикосновений, превратившись в острые, жаждущие ласки пики. И я дал ей эту ласку... сполна... руками и ртом доказывая всю полноту желания, что испытывал к ней.

В какой–то момент я отстранился, желая сорвать эту чёртову, мешающую мне рубашку, но Уитни, встрепенулась, останавливая меня и переключая внимание на мои наспех натянутые джинсы, быстро расстёгивая молнию и запуская руку внутрь, чтобы сомкнуть пальцы на моём болезненно твёрдом члене.

Я пытался не закрывать глаз, желая запомнить каждую охваченную взаимной страстью чёрточку её лица, но это было неимоверно трудно, когда её пальцы играли с моей плотью, скользя по всей длине.

Мой язык блуждал по её телу, изучая и исследуя его, определяя по коротким стонам и запоминая, где и как ей больше нравится. Она была новой неизведанной территорией.

Я стряхнул свои джинсы на пол и снова потянулся к подолу её сорочки, и снова она оттолкнула мои руки, вынуждая ласкать лишь то, что открывалось моему взгляду. Слова протеста потонули в очередном глубоком поцелуе. Она навязывала мне свои правила игры, и мне оставалось лишь принять их или не принимать.

Я привык делать всё по-своему, но точно не понимал: имел ли я хоть какое-то моральное право давить на неё. То, что она вообще допустила меня к себе и к своему телу – уже было огромным шагом навстречу.

Гроза достигла своего крещендо. Яростный ветер набрал мощь и теперь в полную силу пытался прорваться внутрь, путаясь в стенах дома, отвечающих ему гулким эхом и поскрипыванием дерева. Я повторял его удары, ритмично вонзаясь в бёдра Уитни своими, давая ей понять, чего именно и как именно я хочу.

Но, попытавшись развести её ноги шире, наткнулся на сопротивление.

Ничего не понимая, я отпрянул, вглядываясь в лицо Уитни, но глаза её были плотно зажмурены.

– Пожалуйста, – еле слышно выдохнула она, – не уходи.

Выскользнув из–под меня, она легла на бок, я инстинктивно перевернулся за ней. Теперь мы лежали на боку, спиной она прижималась к моей груди, а ягодицами тёрлась о бёдра.

Втянув воздух сквозь плотно сжатые зубы, я замер, когда она, заведя руку за спину, нашла мою плоть и призывно раздвинула бёдра, не прекращая своих безумных волнообразных движений.

Я приподнялся на локте, обхватывая её подбородок пальцами и пытаясь развернуть лицо к себе, чтобы посмотреть на неё.

Но Уитни дёрнулась, выкручиваясь из моего захвата. Уткнувшись лицом в смятое одеяло, она всхлипнула.

– Пожалуйста, – снова повторила она. – Мне надо это.

Чёрт тебя подери, Уитни! Чёрт тебя подери! Ты даже трахнуться не можешь, смотря мне в глаза.

Не прекращая про себя чертыхаться, я задрал её рубашку, обнажая стройные ноги и бёдра. Пальцы быстро нашли вход в её тело, коснулись набухшего клитора, ощущая влагу и готовность принять. Это было слишком, чтобы отказываться. Даже если бы захотел, я бы уже не смог отступить.

Прижавшись к Уитни, я направил себя внутрь её тела, не сдерживая стонов, когда её узкое, влажное лоно поддалось моему напору.

Заведя руку за голову, она схватила меня за волосы, и я прижался к её шее, заглушая те дикие звуки, что издавал.

Мои движения – сильные и резкие – заставили её застонать в ответ, и, забыв обо всём, я задвигался, ведя нас к тому, в чём мы так отчаянно нуждались.

23

Уитни

Мы постоянно лжём, день изо дня, неделю за неделей. Мы врём по мелочам, обманываем не задумываясь, сочиняем, приукрашиваем. Ложь настолько прочно укоренилась в нас, что мы просто не замечаем её проявлений. Мы выстраиваем свою жизнь на ней, а потом удивляемся, когда нас ловят, и всё летит под откос. Ложь во благо – понятие исключительно придуманное для нас самих нами же. Единственное благо нас заботящее – своё собственное. И ради него мы часто лжём сами себе.

Удовольствие быстро сменилось пустотой и одиночеством, стоило его телу покинуть моё. Он отстранился всего лишь физически, но мне казалось, что эмоционально мы были за тысячи тысяч километров друг от друга всё это время. С самого начала и до самого конца.

Гроза за окном стихла, мелкий моросящий дождь и ветер играли с листвой. В тёмном доме сделалось совсем неестественно