Человек-тело - Сергей Саканский

— Я все равно люблю его. Это ужасно, правда?

Он прицепился к моей поговорке и сделал какие-то совершенно чундучные выводы, что я не очень-то и прохавала. Ну да, я и впрямь говорю: «Это ужасно, правда», ну и что? А говорю я так потому, что так говорит девушка из моего любимого сериала. А этот сериал он тоже смотрел, со мной за компанию. Оттуда и взял, только и всего. Порой он ваще не помнит, что с ним происходит: ну, это когда «писатель» пьян.

Память его становится выборочной. Он не помнит, о чем говорил, о чем говорила я, но очень хорошо помнит физиологию. Вот, например, когда я притворялась, что не кончаю, что было в нашей с ним жизни самым трудным… Ведь девочка, которой сломали целку, а я это хорошо знаю и на собственном опыте, и из клиторатуры, несколько первых раз не врубается в этот кайф. Да еще моя физиология, личное мое устройство… Когда рядом со мной муччина — не важно какой он — красивый или не очень, молодой или пожилой — я внутри себя вся дрожу. Когда муччина прикасается ко мне, например — случайно, в транспорте, у меня промокают трусики и я чувствую, как набухают мои соски.

[На полях. «Сучка, кошка. Впрочем, не я ли тебя научил? Муччина, муччина… От слова мучить, что ли, коверкаешь?»]

Когда я первый раз трахнула моего старика и должна была сыграть целку, я тогда еле сдержалась, чтобы не закричать от наслаждения. Это тяжело, потому что у меня полностью сносит крышу в интиме.

Во второй раз я лишь коротко и тонко скрикнула, на что мой жених отреагировал восторгом:

— Ого, девочка моя! Если в таком темпе пойдет и дальше…

Оно, разумеется, пошло. На третий раз я уже стонала во всю, все же сдерживаясь, чтобы не улететь полностью, а потом и вовсе раскрепостилась. Я ведь, когда кончаю, почти всегда по чуть-чуть обоссываюсь, а порой из меня и фонтан говна может неуправляемо попереть. Ну, это если через жопку кончаю.

Хорошо понимая, что мне придется прожить с этим человеком несколько месяцев (к решающему этапу плана мы приступили только через полгода, как постановил Бес, для нашей с ним безопасности) я принялась лепить из «писателя» некое подобие человека, будто творить его по образу и подобию.

Я нашла в инете дорогую, но эффективную диету, и с поцелуйчиками подсунула моему мужчине. Он отнесся к этому очень серьезно и взялся худеть с большим энтузиазмом. Килограммы летели с него, как листья с куста, он таял, словно снеговик весной.

— Правильно, молодец, очень хорошо, — приговаривала я, похлопывая его по животу, а сама мысленно добавляла: а то ведь гробик не закроется, правда?

Поначалу в его животе, если свернувшись, могла поместиться целая я, но уже через месяц диеты домик стал изрядно тесен, и чтобы там жить, мне бы пришлось обратиться обратно в зародыш.

Я купила точные электронные весы, теперь он постоянно вставал на их платформу и стоял, опустив голову, пытаясь своим старческим зрением увидеть огненные числа у своих ног. В эти минуты мне было его жалко, но я вспоминала о своей миссии, и красивые мои губы сжимались в тончайшую нить.

6

Впрочем, все это получается у меня как-то сумбурно, не могу уложить в элементарно правильный порядок. Перечитала сейчас свои записи. Получилось, будто Бес предложил, а я согласилась немедленно и ринулась исполнять его план. Как бы не так. Это надо вельми слабовато знать меня, дабы подумать, что я способна на убийство из-за квартирки, да и вообще, что я могу участвовать в КАКОМ-ТО ПОДОБНОМ ПЛАНЕ.

Основным элементом этого плана было чтение и разучивание наизусть отрывков из произведений писателя. Я должна была войти в образ юной девушки, которая с детства обожает писателя Кокусева, читает и пепечитывает его, просто-навсего[11] бредит им.

Это такая провинциальная цыпочка, бупка из далекой Ябанды, которая создала себе кумира. Она вообще предрасположена к строительству кумирен, именно на культурной почве. Для нее равнозначны понятия «гений» и «Бог».

В реале я просто тянула время, думая, как же мне остаться целенькой, то есть, остаться при Бесе, но ни в каком его ПЛАНЕ участия не принимать? Сделала вид, что согласилась, и немедленно приступила к исполнению плана, то есть — к чтению произведений «писателя». Бес перекинул мне несколько штук на мой комп. Я смутно помнила его писево: при первом визите просмотрела несколько страниц, кинув их на пол. Тогда осталось ущущение, будто я в блевотину какую-то вляпалась, но ТАКОГО я предположить уж никак не могла.

Произведения «писателя» были откровенной дьявольщиной. Перед моими глазами разворачивались самые что ни на есть омерзительные свитки самого Сатаны. Какая-то там «Лолита», которая до того представлялась мне верхом сатанизма, уже выглядела жалкой, будто была лишь предисловием к явлению настоящего Гения Тьмы.

Я читала эти «произведения» всю ночь, грызя над клаватурой ногти на своих длинных, музыкальных пальцах. В голове засели слова отца Георгия, моего наставника в Обояни: «Конец света наступит в те времена, когда зло станет талантливым». И он приводил в пример как раз «Лолиту», как пример того, что зло уже близко к этому.

Мы, девчёнки[12] нашего прихода, никакой «Лолиты», конечно, не читали — не потому, что духовник запретил категорически, а потому, что вообще не читали книжек, но содержание знали хорошо. Его, это содержание, поведал нам отец Георгий. Еще он поведал, что книга эта умопомрачительна, что она заставляет людей, прочитавших ее, совершать непотребные поступки, и это касается не только муччин-барбанов, но и девчёнок.[13] «Недозволенное становиться[14] дозволенным, запретное — сладким, злое — добрым. Вот чему учит нас эта книга», — так проповедовал отец Георгий.

Всё это потому, что книга написана талантливым писателем, что в образе его стало талантливым само зло.

И вот, в ту ночь, читая Кокусева, я испытала настоящее перерождение. Мне открылось все зло, которое несли в мир его сочинения. Я поняла, что сам Господь Бог поручает мне важную, ответственную миссию. Я должна уничтожить этого писателя не только физически, но и изъять из человеческой реальности все его книги.

Вот моя истинная цель, а не какая-то там квартирка. Вот почему утром следующего дня я также была согласна исполнить план Беса, как и вечером предыдущего. С той лишь разницей, что наутро уже произошла подмена причины.

[На полях: «Ого, девушка! Ну-ну. Этим-то и объясняются многие странности твоего поведения. А я-то, осел, не мог понять, почему ты столь мучительно тянешь резину. Знала бы ты, что и моя цель насчет этого человека также лежала совсем в другой плоскости.»]

Жизнь продолжается

1

Пора сменить позу. «Вторая часть жизни» — то был его заголовок. Уж не знаю, что он там мог бы написать. Я ж просто продолжаю свой рассказ.

Моя реабилитация проходила в подмосковном санатории «Белая гора». Обитель на Белой Горе — так назвал это место мой Бес. В итоге я стала такой бодрой ходоножкой, такой примерной вахочкой, что даже в зеркале не могла себя узнать.

Еще недавно я считала себя конченой. Я поставила на себе крест. Будто сраная алкоголка. Это не фигляр слова. По герычу, бывает, тоже обсераешься.

Мысль о реабилитации не раз приходила мне в голову, но на форумах я читала, что за настоящую реабилитацию нужно выложить крупные деньги, именно порядка двух тысяч барабулек. Все, что предлагается по пятьсот — фуфло.

Могла бы я как-то заработать эти две тысячи, тайком от Беса? Ведь он отбирал у меня все подчистую, говорил: ты мой советский муж.

Посмеиваясь. Как-то раз объяснил историю шутки. Оказывается, в советское время была такая традиция, ее даже воспринимали как закон. Муж, получив на заводе зарплату (а в советское время в нашей стране было много заводов) всю ее, до последней копейки, должен был отдать жене. Всю экономику семьи вела жена, все вещи, в том числе, мужские, интимные, покупала она.

Когда ему было нужно, он клянчил у жены по рублику, и жена строго допрашивала его: зачем, на что ему нужен этот рублик? И если, например, он попитался в рабочей столовой и заплатил за обед 86 копеек, то должен был отдать жене обратно 14 копеек и дать подробный отчет в том, что он съел в столовой и за сколько копеек. И он вдохновенно лгал, придумывая, что купил будемброд с сыром за 5 копеек, а за 9 копеек яйцо и далее… Бес рассказывал все это подробно, называя все цифры, а память у меня хорошая, и я хорошо теперь знаю цены в советской рабочей стволовой.

— Я твоя советская жена, — как-то раз перевернул Бес, вытряхивая из мей педераски все деньги на стол.

Он говорил, что все это необходимо для того, чтобы он мог самолично контролировать мои дозы, чтобы я не пошла в разнос, где-то ширнувшись сверх меры. Я не раз заговаривала о реабилитации. Я хорошо понимала, что иду прямой дорогой на кладбище, иной раз даже ползу, надев на свою красивую, плавно изогнутую спину простыню.