Прекрасная посланница - Нина Соротокина

Да, он получил, и находит заботу Лизаветы Карповны о молодом князе вполне естественной. Со своей стороны он постарается выяснить подробности этого дела. Для этого надо написать в Нарву.

– Какой-такой молодой князь?

– Павла, ты стала совсем невозможной. Неужели ты не знаешь, что пан Ксаверий у нас в плену?

Для Павлы это известие было совершеннейшей новостью, поэтому она как открыла рот, так и не закрывала его до конца визита Люберова. Воспоминания о Ксаверии, веселом красивом юноше, никак не согласовывались со словом «плен», поэтому дальнейший разговор между Лизой и гостем она вообще слушала вполуха. А разговор этот был серьезным.

– Здесь приключилось еще одно событие – горькое, но, надеюсь, не смертельное, – продолжал Родион сдержанно. – Вы знаете, что брат моей жены Матвей воюет под Данцигом?

Лиза с готовностью закивала, благодаря мысленно Родиона, что у него хватило ума соблюсти конспирацию.

– Днями мы получили известие, что он ранен в бою под Гегельсбергом. Рана его не представляет опасности для жизни, – он несколько возвысил голос, видя, как побледнела девушка.

– Вы получили письмо? – прошептала Лиза.

– Нет. В Петербург приехал очевидец этих событий. Он рассказал, что Матвей вместе с ранеными был отправлен в Торн. Больше мы пока никаких вестей не имеем, но надеюсь, что князь Матвей выздоровел и вернулся в строй.

– Это какой же князь Матвей? Что-то вокруг нас одни князья!

– Молчи, Павла! Не твоего ума это дело. Родион Андреевич, когда была эта битва… под этим… как вы сказали?

– Под Гегельсбергом? Десятого мая.

Вот почему не было писем! Лиза сама не помнила, как проводила гостя. Скупой рассказ Родиона – ни на каплю не отступил против этикета – придавало словам его подлинный и пугающий смысл. Жив, слава те господи, жив! Но собственное предосудительное поведение приводило Лизоньку в ужас.

Весть от Ксаверия пришла на Лукерью Комарницу, это она отлично помнит, то есть в то самое время, когда жених, сокол ее, мечта всей жизни, уже три дня лежал поверженным вражьей пулей. О, горе ей горе! Вот кому надо искать хороших лекарей, вот о ком скорбеть!

Раскаяние и муки совести воспламенили поутихшую было любовь к Матвею. Утро она теперь проводила в домашней молельне, во второй половине дня спешила в церковь Воскресенья Христова. Павла видела взволнованность девицы, но лишних вопросов не задавала, била поклоны и ставила свечи на канун и к иконам. Неуравновешенность в поведении и излишняя религиозность дочери были замечены отцом. Уж не подкралась ли на цыпочках умершая было чахотка? Эвон как щеки пылают! Призвали лекаря. Он осмотрел девицу, не нашел признаков физического недомогания и посоветовал простые лекарства.

– Придумайте, как развлечь дочь. Она должна выходить в свет. Общение со сверстниками вернет ей былую веселость. Главное, вернуть ее к обычному ритму жизни.

Здесь как раз подвернулся случай. Молодой барон Строганов, известный меценат и меломан, приобрел преизрядные клавикорды и устраивал по этому поводу концерт хоровой и камерной музыки. Сурмилов похлопотал и получил пригласительный билет на музыкальное действо.

Но Лиза категорически отказалась ехать, она, де, не в настроение, большое общество ей претит и вообще ее в церкви ждут.

– Ты думай, что говоришь-то! Я же эти клавикорды для тебя хотел купить. И ты была согласна.

Карп Ильич говорил чистую правду. Данцигского производства музыкальный инструмент еще зимой был доставлен в Петербург к колокольных дел мастеру Ферстеру. Ферстер решил его продать, но заломил немыслимую цену. Сурмилов торговался, тянул время. А тут как раз прикатил из Москвы барон Сергей Григорьевич и, не торгуясь, купил клавикорды.

– Не пойду я на твой концерт, – не сдавалась Лизонька. – Да мне и надеть-то нечего. Я не справила ни одного платья к новому сезону.

– Как это не справила? А платье-роба голубого гродетуру с гипюрами? Кружева на нем из Лиона, сам покупал. И блестки на нем не стеклянные, а из мелких алмазов.

– Оно мне в лифе жмет.

– Модистка поправит. А вот тебе еще подарочек.

Подарок был великолепен. Не серьги и кольца, которых у Лизы было без счету, а прелестный нессерер французской работы. В нем было все-все: пилки для ногтей, щеточки для бровей, иглы для продергивания лент, ароматник для сухих духов, копоушка с зубочисткой и даже крохотная мушечница. Мушки, кусочки черного пластыря, на западе только входили в моду, в Петербурге еще никто не украшал себя искусственными родинками. Словом, Карп Ильич уговорил дочь поехать развлечься.

Санкт-Петербург город небольшой, но желающих посетить концерт было множество, посему барон Строгонов пригласил публику не в собственные хоромы, а в Итальянский дом, что на Фонтанке. Роскошный особняк этот, трехэтажный, с галереями, предназначенный для машкерадов и прочих увеселений, был заложен еще Петром I для дочери своей Анны Петровны, потом он был, считайте, построен заново. К строительству его приложил руку все тот же архитектор Михайло Земцов, автор церкви Св. Симеона и Анны, которая находилась поблизости. Вот этот Итальянский дом и арендовал барон Строганов на один вечер.

Публика была избранная, и дамы, и кавалеры сияли туалетами. Поначалу слушали хорошо, всех развлекал и сам вид диковинного инструмента, и необычное его звучание, рассматривали также новую итальянскую труппу, совсем как мы, да и поют изрядно. Но скоро народ подустал, начали шушукаться, кашлять, иные и вовсе, вопреки приличию, покинули музыкальную залу и повлеклись в соседнее помещение, где барон велел поставить столы с напитками и холодной закуской. Но, в общем, вечер удался, и домой Лиза возвращалась в отличном настроении.

Ах, эти белые ночи, опасные ночи. Достоевский нас всех предупреждал, что они шутят грустные шутки с людьми. Но Лизонька не читала Достоевского и потому была беспечна. Она в карете проехала Исакиевский мост, а дальше решила пройти пешком, отпустив карету домой. Павла пыхтела рядом, за ее спиной вышагивал молчаливый Касьян, он нес шаль, суму с водой и имбирными пряниками, плащ на случай дождя и еще кой-что по мелочам.

Чайки кричали, и им не спится в белые ночи. К пристани то и дело приставали узконосые рябики, подвозили запозднившихся горожан. Мачты, целый лес мачт перечеркивал белесое небо… Несмотря на поздний час на набережной было людно. Все радовались наступившему теплу.

Лизонька шла медленно, куда торопиться-то? Белые ночи располагают к мечтанию. Тенор из итальянской труппы неплохо пел, можно даже сказать – отлично, но уж больно толст, сущая перина. Вот если бы он фигурой вышел как ее любимый Матвей, то можно слушать его часами и уноситься на крыльях любви в блаженный край. Но где он – этот край?