Прекрасная посланница - Нина Соротокина

– Клеопатра Николаевна, я очень рада нашему знакомству. Сразу по прибытии в Петербург я искала встречи с вами, но не знала, как вас найти. Родион Андреевич, надеюсь, рассказывал вам обо мне? То есть я хочу спросить, известно ли вам, что я невеста вашего брата?

Клеопатра совсем смутилась. Веер опал в руке ее, глаза ее тут же уставились в пол. Тема-то больно деликатная. Разве можно вот так, сразу… Лиза терпеливо ждала. Наконец, Клеопатра кашлянула негромко и пробормотала через силу:

– Мне это известно.

Лиза так и расцвела.

– Я очень хочу, просто мечтаю, чтобы мы подружились. Зовите меня просто по имени. А мне как вас называть? У вас такое звонкое имя! И в нем, по моему разумению, вообще нет уменьшительного.

Клеопатра рассмеялась. Робость ее ослабла.

– Матвей зовет меня Клепкой. И еще иногда говорит… Заклепка. Экий негодник! А Родион кличет Катей. Если хотите, можете и меня так по-простому называть.

Лиза тут же воспользовалась этим правом.

– Катенька, так вы одобряете наши с князем Матвеем намерения?

– Я-то одобряю, но как на ваши намерения господин Сурмилов посмотрит. Матвей, конечно, не беден, но при вашем-то богатстве…

Лиза откинулась в кресле, вскинула брови, лицо ее приняло надменное и одновременно лукавое выражение. Тень от веера-опахала трепетала, как гигантский мотылек, заблудившийся в ночных сумерках. Насмешливый и важный вид девы говорил, мол, что там папенька, как она захочет, так и будет.

Поиграла сама с собой в женщину-вамп, но скоро решила – хватит уже дурочку валять, и вернулась к озабоченному тону.

– Я получила от Матвея одно-единственное письмо, – потупленный взор лучше всяких слов сообщал, что письмо любовное. – Это было давно, еще в Польше. А дальше – ни слуху ни духу. И я ничего не знаю – где он, что с ним?

– В армии. Ох, не любит мой братец письма писать. Известно только, что воюет он где-то в Польше. Но Родя, муж мой, знает, куда надо письма писать. Только идут они очень долго.

– И еще я хочу напроситься к вам в гости.

– О, конечно, приезжайте. Только это далеко под Ораниенбаумом. Мыза наша называется Отарово. Муж объяснит вам, как туда добираться. Только упредите свой приезд запиской, чтобы я могла подобающе подготовиться.

Выбраться в гости к Клеопатре удалось только после Масляной. Сурмилов и слышать не хотел, что будет кушать блины в одиночестве. Он вообще был против отъезда Лизоньки из дома. На три часа можешь отлучиться, на вечер, если бал где-то, но на несколько дней – это уж слишком. Он был очень напуган польскими приключениями дочери.

Но Лиза тоже умела быть настойчивой, и в первый день поста она отбыла с Павлой, кучером и лакеем Касьяном на мызу Отарово. Знал бы Сурмилов о мечтах его дочери, то сумел бы настоять на своем. Но где ему было знать, что названная подруга Клеопатра носила в девичестве фамилию Козловская и состоит в родственных отношениях с тем долговязым нахальным петиметром, с которым он имел знакомство в Париже. Про Матвея он знал только, что он хоть и князь, но на деле гол как сокол, поэтому по сути своей есть охотник за приданым, то есть беспечен, подвержен порокам и вообще хищник.

И сознаемся, доминирующую роль в положительном решении Карпа Ильича сыграла фамилия Люберов. Потому и отпустил. О том, что Лизонька встречалась с Родионом в Польше, отцу не было сказано ни слова, он вообще не был в курсе тех событий. У Сурмилова был свой интерес, он хотел иметь этого скромного и незаметного молодого человека про запас. Шутка ли, у самого Бирона в чести. Такого человека надо рядом с собой держать и вообще лелеять.

Клеопатра о предстоящей встрече с Лизой думала с удовольствием, девушка ей нравилась, но недоумение вызывало поведение мужа. Он был более чем сдержан в оценке предстоящего визита. Клепа уже успела изучить характер супруга, он вообще был немногословен. Он не любил обсуждать повседневные житейские занятия и никогда не принимал участия в разговорах, которые любят женщины. Знаете, как бывает, соберутся в кружок и часами мусолят одну и ту же тему: как такой-то (или такая-то) вошел, как посмотрел, что подумал, потом выскажут догадки на этот счет, выстроят версии, чтобы их тут же опровергнуть и сочинить новые. Когда Клеопатра пыталась обсуждать с мужем предстоящую женитьбу Матвея и Лизы, он надолго и тяжело замолкал. Естественно, она задавала вопросы: в чем дело? Может, ты думаешь, что Сурмиловы слишком богаты, думаешь, что Матвей их кичится? Богаты-то богаты, но ведь неизвестно, откуда взялись эти «новые русские» без роду-племени. Родион только говорил с досадой:

– Да не в этом дело! При чем здесь: князь – не князь.

– Но ведь Матвей ее любит, – с напором говорила Клеопатра.

Родион только плечами пожимал, мол, не наше это дело. А чье, спрашивается?

Лиза приехала как раз в последний день Масленицы и была принята с подобающей щедростью, а на следующий день в Чистый понедельник обе, и хозяйка и гостья, как водится, с утра полоскали рот, чтобы смыть следы скоромной пищи. Конечно, сходили в храм, отстояли службу, но дома никак не удавалось вести себя, как подобает в первую постную неделю. Посиди-ка всю зиму в снегах, когда муж неделями на службе, так любому человеку обрадуешься. А тут такие гости!

Все-то они разговаривали, да не смирно, а с интересом, весело, и Павла, сидевшая в уголку гостиной с вязаньем, неодобрительно поджимала губы. В народе-то как говорят: «Великий пост всем хвост подожмет», а этим двум все бы хиханьки-хаханьки.

Клеопатра, хоть и не пристало обсуждать подобное с девами, шепотом сообщила, что на сносях уже третий месяц. Восторгу Лизы не было предела. Она была уверена, что родится мальчик, и называла будущее дите племенником, чем необычайно смущала Клеопатру.

Но Лизе хотелось говорить про Матвея. Чтобы избавиться от внимательных ушей Павлы, были придуманы далекие пешие прогулки. Март месяц неровный, непостоянный, то холод, то оттепель. Ходили на залив: снежный наст голубой, блестящий, ветер пронизывает до костей. А на следующий день вдруг повеет теплом, и сразу в воздухе влажность, того и гляди, ноги промочишь.

Павла и думать не могла, чтобы потащиться куда-то пешком, она заклинала свою воспитанницу остаться дома в тепле, с чашкой горячего молока. Куда там… Им, видите ли, непременно надо послушать воду в прудах и родниках. Если в шуме воды услышишь как бы человеческий голос, то лето будет благополучное. Народная примета толковала о крестьянских радостях, чтоб хлеба вдосталь, чтоб овес (бензин XVIII века!) уродился, чтоб конопля для масла выросла знатная, но Лиза мечтала о других радостях. В шуме родника ей почудился голос самого Матвея, и теперь она была уверена, что к лету кончится война, суженый вернется, и они сыграют наконец свадьбу.