Спецназовец. Взгляд снайпера - Андрей Воронин

человека, не обладающего некоторыми специальными навыками и способностями. Юрий такими навыками обладал, хотя от долгого бездействия они уже успели основательно притупиться.

Автоматически, не прилагая к этому сознательных усилий, он вошел в состояние полной сосредоточенности и отрешенности от всего постороннего, мало чем отличавшееся от гипнотического транса. Он не столько видел, сколько чувствовал, каких именно кнопок касается палец санитарки. Тем не менее одна из четырех набранных ею цифр осталась для него загадкой.

Решение пришло спонтанно и было окончательным. Как только санитарка скрылась за дверью, Юрий встал, спокойно пересек холл и подошел к двери реанимационного отделения через секунду после того, как клацнули контакты замка. В холле было малолюдно: посетители в большинстве своем уже разошлись по домам, а те, что остались, предпочитали развлекать больных разговорами на свежем воздухе, в больничном парке, благо гроза давно прошла и погода опять стояла отменная.

Дверь открылась со второй попытки. Понимая, что действует наудачу, Юрий проскользнул в сумрачный, без единого окна, сверху донизу выложенный скучным белым кафелем коридор, освещенный двумя люминесцентными лампами. Из-за угла доносились женские голоса; там что-то передвигали и переставляли, шурша и брякая. В углу у входа стояла рогатая вешалка, на которой висели два халата и женский плащ неуместно веселой канареечной расцветки. В коридор выходило шесть дверей; четыре из них были застекленные и вели, надо полагать, в палаты интенсивной терапии, а две оставшиеся, глухие и не такие широкие, явно служили входами в какие-то подсобные помещения.

Юрий еще раздумывал, в какую из них толкнуться, когда у него за спиной опять негромко запищал отпираемый замок. Чувствуя, что погорел, Якушев отпрянул в сторону и прижался к стене рядом с вешалкой. Выработанные упорными тренировками рефлексы сработали раньше, чем мозг осознал происходящее и выработал план действий. «Меня тут нет, – как заклинание, мысленно повторял Юрий, – я – не я, а просто пятно на кафеле…»

Фокус был непростой и удавался ему нечасто, но на этот раз все получилось как надо: он действительно сумел на какое-то время убедить себя в том, что невидим, и заставил вошедшего в дверь мужчину в бледно-зеленом костюме хирурга разделить это не соответствующее истине убеждение. Врач прошел мимо, скользнув по нему равнодушным, невидящим взглядом. Он успел дойти до поворота, прежде чем морок развеялся и наваждение прошло. Резко остановившись, врач обернулся, но в углу у вешалки уже никого не было – не было на самом деле, а не в его воображении. Пожав плечами, реаниматолог продолжил путь. «Надо выспаться, – пробормотал он, на ходу листая чью-то историю болезни, – а то уже черти мерещатся…»

Вскоре, так никем и не замеченный, Юрий отыскал нужную палату. Это было просторное, тоже выложенное белым кафелем помещение. Под окном напротив входа обнаружился заставленный какой-то аппаратурой стол. Забинтованный, как мумия, Сиднев лежал на кровати слева, за легкой раздвижной ширмой, окруженный электронными приборами, которых, на взгляд Юрия, было гораздо меньше, чем показывают в кино, когда действие фильма происходит в больнице. Справа от стола виднелась другая ширма, за которой стояла еще одна кровать – по счастью, пустая.

Если верить показаниям приборов, Сиднев был жив. Убедившись в этом, Юрий проверил, легко ли открывается окно. Занавешенное вертикальными жалюзи окно оказалось пластиковым, что, слава богу, исключало возню с замазанными краской шпингалетами и разбухшей, перекошенной рамой, которую легче разнести на куски, чем открыть. Палата располагалась всего-навсего на втором этаже; путь к отступлению, таким образом, был открыт, и Юрий, косясь на застекленную дверь, занялся поисками подходящего укрытия.

Спрятаться под кроватью Сиднева не представлялось возможным: кровать была высокая, и выложенный белым кафелем участок пола под ней просматривался из любой точки палаты и даже, наверное, из коридора. Кроме того, это место было занято: там стояло подкладное судно, в просторечье именуемое уткой.

Шкафы в помещении отсутствовали, на узком подоконнике без риска свалиться поместилась бы разве что пачка сигарет, а тумбочка была чересчур мала для того, чтобы в нее сумел втиснуться человек, не обладающий талантами Гарри Гудини и Дэвида Копперфилда. «Будь что будет», – решил Якушев. Он поправил ширму, что загораживала свободную кровать, и присел, а потом и прилег на жестковатый матрас. Ему стало интересно, сколько он так продержится и что станет делать, если Парамонов ничего не предпримет до наступления утра. Впрочем, судя по всему, тот не собирался откладывать дело в долгий ящик. А если к утру ничего не изменится, придется убедить Басалыгина выставить здесь милицейский пост. Конечно, полковник предпочел бы договориться с местным начальством и оставить на этом посту Юрия, но Якушев не собирался торчать здесь до бесконечности. Пассивная оборона – худшее, что можно придумать в такой ситуации. Лучший способ защиты – нападение, а нападать, лежа на больничной койке и изображая умирающего, мягко говоря, затруднительно.

В палату несколько раз заглядывала медсестра – открывала дверь, с порога проверяла показания приборов и уходила, неслышно ступая обутыми в мягкие тапочки ногами. Потом, гремя ведром, явилась санитарка и принялась мыть пол. Юрий с головой накрылся простыней, уверенный, что его вот-вот обнаружат и разоблачат, но санитарка не обратила на лежащее за ширмой тело внимания – просто протерла пол под кроватью, поставила ширму на место и удалилась, что-то недовольно бормоча себе под нос.

Огромное здание постепенно погружалось в тишину и разжиженный дежурными лампами полумрак. Ушли последние посетители, разъехался по домам не задействованный на ночном дежурстве медицинский персонал. Ходячие больные разбрелись по палатам, медсестры гасили свет. В палате, где затаился Юрий, тоже погасили верхние лампы, остался гореть только синий ночник над дверью. Некоторое время из коридора еще доносились приглушенные голоса, начальственный мужской и льстиво заигрывающий женский, а потом стукнула дверь ординаторской, и в реанимации наступила тишина. Чуть слышно жужжала и потрескивала синяя люминесцентная лампа над дверью, размеренно пикала аппаратура, и медленно, ровно дышал на соседней кровати спящий беспробудным медикаментозным сном Сиднев.

Юрий посмотрел на часы. Было всего полдвенадцатого, но глаза слипались так, словно он провел без сна несколько суток кряду. Откуда-то издалека, будто с другой планеты, донесся гудок автомобильного клаксона, и снова наступила мертвая, пахнущая лекарствами и дезинфекцией больничная тишина. «Что я тут делаю?» – подумал Юрий, и в эту минуту со стороны входа послышался негромкий щелчок дверной защелки.

Якушев быстро накрылся простыней, оставив маленькую щелочку, чтобы подглядывать. Ширма, скрывавшая его, заодно существенно ограничивала обзор, но он разглядел, что ничего особенного