Происшествие с Андресом Лапетеусом - Пауль Куусберг

— По правде говоря, не очень. В первые годы она увлекала меня. Теперь чувствую, что еще шаг, и я стану рутинером.

— Вы действительно до конца откровенны. В этом году, кажется, кончаете политехнический институт? Так, так. После этого зайдите ко мне. Быть может, что-нибудь и придумаем. Я должен исправить свою ошибку. Ведь это я направил вас в Министерство лесной промышленности.

Улыбаясь, Юрвен проводил его до двери.

Лапетеус долго не мог догадаться, что хотел узнать Юрвен. Думая о своем разговоре с ним, он еще раз отметил, что поступил правильно, порвав свои отношения с Хельви.

Получив диплом, он обязательно пойдет к Юрвену.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Майор Роогас возвращался из министерства со странным ощущением. Отправляясь туда, он пытался догадаться, зачем вызывают его к начальнику Управления милиции. На момент возникла мысль, не связан ли вызов с делом Лапетеуса, но это показалось маловероятным. Потом решил; вызывают по каким-то служебным обязанностям, и нервничать глупо. Он начал думать совсем о других

вещах. О том, что погода пасмурная. Что воздух в Таллине тяжелый, отравленный дымом и автомобильной гарью. Очистку воздуха следовало бы объявить проблемой номер один. Отметил, что здание, строящееся у площади, поднялось еще на один этаж. Размышлял, когда просить отпуск…

И все же он не мог отнестись к распоряжению явиться к начальнику Управления милиции, как к обычному служебному вызову.

Первый же вопрос подтвердил, что его опасения были не напрасны. Роогас невольно насторожился. Потом он успокаивал себя, что не было никаких причин для волнения. Но когда начальник резко и официально спросил, знает ли он лично Андреса Лапетеуса, в голове у Роогаса промелькнули самые различные мысли. Обвиняют ли его в чем-нибудь? Почему начальник именно сам спрашивает об этом? Неужели все начинается снова?

— Да, — ответил он коротко.

Подчеркнуто суровым тоном прозвучал второй вопрос:

— В ночь, когда произошла авария, вы были у Лапетеуса?

И на это майор Роогас ответил так же лаконично:

— Да.

— Что там происходило?

Роогас коротко объяснил, что Лапетеус пригласил к себе в гости нескольких фронтовых товарищей. В том числе и его. Беседовали, часа через два начали расходиться.

— Сколько вас было?

— Вместе с хозяином четверо.

— По чьей инициативе вы собрались?

Этот вопрос показался Роогасу особенно странным. Подозрение, что на него пожаловались, усугубилось.

— Я сказал, что товарищ Лапетеус пригласил нас в гости.

— Почему?

— Этого я не понимаю до сих пор.

Начальник подумал и продолжал допрос. Именно допрос, назвать это иначе Роогас не мог.

— Выпили много?

Хотя Роогас чувствовал себя задетым, он не показал вида и объяснил, что никакой пьянки у Лапетеуса не было. На столе были бутылки с водкой и коньяком но их не допили.

— Когда вы ушли оттуда?

— Между десятью и одиннадцатью.

— Столкновение произошло в четыре утра?

— Да, в самом начале пятого.

— Кто ведет следствие?

— Аварийный дежурный Таллинской городской автоинспекции старший лейтенант Филиппов. От республиканской автоинспекции в порядке контроля старший государственный инспектор майор Соокаск.

— Соответствует лй действительности, что вы сами хотели провести следствие? И если соответствует, то по каким соображениям?

— Не соответствует. Мне в порядке контроля поручили это дело. После ознакомления с фактами я попросил освободить меня от поручения. Я считал неправильным заниматься дорожным несчастьем, виновник которого Лапетеус. Во-первых, потому, что мы знакомы. Во-вторых, потому, что я чувствую себя косвенно виновным.

— Почему вы чувствуете себя косвенно виновным?

Роогас объяснил подробнее.

— После мне казалось, что в тот вечер Лапетеус держался как-то необычно. Удивило уже то, что он пригласил нас к себе в гости. Я много лет не встречал его. Он явно отошел и от других присутствовавших там. Зачем мы ему понадобились, это и сейчас трудно понять. (Тут Роогас вспомнил, что на прямой вопрос Паювийдика Лапетеус не ответил.) Потом я догадался, что Лапетеус пригласил к себе людей, которые вместе с ним во время войны принимали участие в одной небольшой, но достаточно трудной оборонной операции. Я чувствую себя косвенно виновным потому, что я не понял его в тот вечер. А не потому, что вместе с другими пошел к нему и выпил там четыре-пять рюмок водки.

Начальник немного помолчал, потом попросил рассказать о товарище Лапетеусе и аварии все, что Роогас считает существенным. Теперь он уже не говорил упрекающим, суровым тоном.

Майор Роогас рассказал об обороне развалин и о том, что в военные годы они хорошо понимали друг друга, да и после войны первое время сохраняли хорошие отношения. Но потом связи Лапетеуса с фронтовыми товарищами прервались. Кроме Виктора Хаавика, который и в дальнейшем оставался другом Лапетеуса. Не скрыл Роогас и того, что его больше всего мучало: в тот вечер Лапетеус был не в себе. Иначе он никогда не сел бы за руль. Но ни Роогас, ни другие не разобрались тогда в нем. Не сказал Роогас только о том, что, вероятно, сильнее всего на Лапетеуса подействовало отсутствие его жены и Хаавика. Ведь Лапетеус явно отправился на поиски Реэт. Высказать эти подозрения Роогас счел неуместным. Есть предположения, оскорбительные уже сами по себе.

Начальник внимательно выслушал его и спросил:

— Семейные дела у товарища Лапетеуса в порядке?

— Об этом я ничего не знаю.

— Как вы думаете: он потерял равновесие из-за неурядиц личной жизни или по каким-нибудь другим причинам?

И снова Роогас вынужден был ответить, что не знает.

— Ваше объяснение меня полностью удовлетворяет, — произнес начальник. — Вы ни в чем не виноваты.

— Разве меня в чем-нибудь обвиняли?

Начальник улыбнулся несколько натянуто:

— Мы обязаны реагировать на все сигналы.

— Уж не намекал ли сигнализировавший и на то, что моя бывшая жена находится за границей?

Потом майор Роогас пожалел об этих словах. Ему не хотелось поддаваться старому чувству горечи, но иногда, как вот и сегодня, оно пересиливало.

— Если я вас чем-нибудь обидел, прошу извинить, — закончил начальник. — Не расстраивайтесь из-за нашего сегодняшнего разговора. Это дело перечеркнуто. И не нужно беспричинно обвинять себя. Вы не виноваты.

И все же майор Лаури Роогас ушел из министерства встревоженным. Он не сомневался, что начальник Управления милиции действительно удовлетворился его объяснением и считал дело законченным. Но, несмотря на это, Роогас не мог успокоиться.

Кто сигнализировал? Чего он добивался?

Хотя Роогас и убеждал себя, что самое правильное махнуть на жалобу рукой, у него все же возникали все новые и новые вопросы.

Он говорил себе, что стал слишком чувствителен.

Тут же возникла мысль: не будет ли правильнее уйти из инспекции. Взять бумагу и сразу же написать заявление об уходе.

Он посмеялся, назвал себя истеричкой, человеком, бередящим собственные раны, и успокоился. Но вечером настроение снова ухудшилось.

Нечто подобное он пережил лет десять тому назад. Когда решил уйти из Вильянди. После увольнения из леспромхоза он чувствовал себя лишним. Дни проходили впустую, казалось, что вся жизнь испорчена, не нужна. Как-то, находясь в таком подавленном настроении, он встретил Оскара Пыдруса.

Они случайно увиделись на улице. Никто из них не спросил, что делает другой. И никто не хотел говорить о себе.

Несколько дней тому назад Роогас прочитал в газете, что Пыдрус, покровительствовавший классово чуждым элементам, снят с работы. Спросить сейчас у него, что он делает, было бы просто насмешкой.

Пыдрус слыхал от Хельви, что Роогас опять в Таллине, работает где-то в сберкассе. Почему он ушел из Вильянди, об этом Роогас тоже не говорил, но едва ли он ни с того ни с сего стал бы менять место работы. К тому же и зарплата у него уменьшилась вдвое. Или даже еще больше.

Пыдрус заметил, что Роогас сильно постарел. Но он по-прежнему сохранил военную выправку, тщательно следил за своей внешностью.

— Посидим где-нибудь, — предложил Роогас.

— Я с большим удовольствием погулял бы, — ответил Пыдрус. — От сидения за столом вырастет горб. А ко гда выберешься из четырех стен наружу, то и тогда не гуляешь, а бежишь по улице.

Хотя Роогас охотнее зашел бы в кафе где-нибудь на окраине города, он согласился с Пыдрусом.

— Многие проклинали долгие походы перед Великими Луками, — продолжал Пыдрус. — В том числе и я. Мне было легче, чем солдатам: мой вещмешок находился в санях хозвзвода, о нем заботился связной, а рядовой и сержант тащили на плечах пудовый груз. Но и меня утомляли и мне надоедали непрерывные перемещения с одного направления на другое. Когда ночь напролет протопаешь с холма на холм, то утром не порезвишься. А теперь эти марши кажутся такими чудесными. Если б можно было сейчас послать все к черту и прошагать сотню километров…