Теща Франкенштейна - Наталья Александрова

– А чего тогда замуж выходила? – ляпнула я.

– А ты на меня посмотри, – ответила Марина совсем другим голосом, горьким и ироничным, – кто на такую образину польстится? Думаешь, ко мне очередь женихов стояла? Кто первый предложил, за того и пошла. Ребенка очень хотела.

– Ну и как, рада теперь? – не удержалась я от ехидного вопроса.

– У меня все равно никого, кроме Алины, нету, – глухо ответила Марина, – какая ни есть, а моя родная дочь. И у нее теперь тоже только я осталась. Так что если попробуешь убийство Петра на меня повесить, то я что угодно сделаю, но следователю алиби предоставлю. Всю школу на уши поставлю, найду свидетелей, которые поминутно алиби подтвердят. Народу в школе тогда много было. Отсюда, конечно, директор меня выгонит, но свобода дороже, а работу хоть какую я найду, с голоду мы с дочкой не помрем.

– Да я, в общем, такой цели перед собой не ставлю, – призналась я, – однако надо настоящего убийцу найти, тогда от всех вас следователь Кудеярова отстанет. Ты пойми: если свидетель говорит, что слышала женский голос, да еще и кричала та баба, что она – жена, так, стало быть, это кто-то из жен. Люба Петра не убивала, вы с Ириной тоже, остается самая первая жена, про которую никто ничего не знает. А уж если не она, то тогда прямо не знаю, что и делать… Давай рассказывай, что тебе про нее известно.

– Ну, звали ее Ларисой, это я точно помню, Петр первое время все меня с ней путал, по ошибке Ларкой называл, – вздохнула Марина, – я ее никогда не видела, иногда только приезжала старуха с мальчиком Петей, Петр им деньги давал, они быстро уходили. Старуха вроде мать Ларисина была, я еще подумала, что развелись они со скандалом, раз первая жена бывшего мужа видеть не хочет. Потом они куда-то пропали, Петр сам деньги посылал, переводом.

– Откуда ты знаешь?

– Ну, как-то раз я понесла его костюм в химчистку, ну, и, понимаешь, прежде чем сдать, проверила его карманы… ну, чтобы ничего там не осталось…

– Ага, – я выразительно кивнула, давая Марине понять, что не нахожу в интересе к содержимому мужниных карманов ничего предосудительного. – И что же ты там нашла?

– Квитанцию на денежный перевод, – неохотно сообщила Марина. – Сумма, конечно, не очень большая, но если он переводил такую сумму ежемесячно…

– А с чего ты взяла, что он переводил эту сумму каждый месяц? Может, только один раз?

– Как – с чего? Я же говорила – несколько раз к нам приезжал его сын с бабкой. Они обычно разговаривали без меня, Петя меня выпроваживал, но как-то раз я не успела выйти, а старуха вдруг и говорит: «Ты уже два месяца не переводил деньги в Левашово». Значит, он переводил эти деньги каждый месяц…

– В Левашово? – переспросила я. – Что это такое – Левашово?

– Как – что? – Марина уставилась на меня, как на одну из своих престарелых воспитанниц. – Поселок такой, неподалеку от города, на Выборгском направлении…

– А какое отношение имеет поселок Левашово к найденной тобой квитанции?

– Как, а разве я тебе не сказала? Там был указан адрес – поселок Левашово, Полевая улица, дом семь…

– И все? Больше ты ничего не знаешь?

– Да нет, мы развелись, хотя как-то я видела того мальчика, Петю. Он приезжал к отцу.

Я вспомнила, что Люба тоже про это рассказывала.

– А сколько ж теперь ему лет?

Марина пошевелила губами, поглядела на потолок и сообщила, что старшему сыну Петра Кондратенко сейчас не меньше двадцати лет, а может быть, и двадцать один. И вот что интересно: Люба рассказывала, что Петр ужасно не любил отдавать бывшим женам деньги, все время скандалил и обзывался разными словами, а старшему сыну давал определенную сумму без слов, несмотря на то что сын уже вышел из детского возраста и по закону права на алименты не имел. Удивительная забота!

Я записала адрес в Левашово и простилась с Мариной.

– Приходите еще! – крикнул мне вслед представительный старик с гривой седых волос – академик или членкор. – Приятно было поболтать!

Я сошла с пригородной электрички на станции Левашово.

Кроме меня, на платформе были сухонькая старушка в черном платке и крупный медлительный дядька в теплом не по сезону ватнике и мятой кепке.

– Бабушка, где здесь Полевая улица? – спросила я старушку, спустившись с платформы и оглядываясь по сторонам.

Она почему-то перекрестилась, взглянула на меня с жалостью и указала куда-то за железнодорожные пути.

Я зашагала в указанном направлении, перешла пути, миновала какие-то склады (в голове мелькнуло забытое слово «пакгауз»), прошла мимо заколоченного сарая и двинулась вдоль высокого глухого забора, над которым возвышались верхушки тополей и черемух.

Так я шла несколько минут, не встретив ни одной живой души.

Вдруг откуда-то из бокового проулка выкатился мальчишка лет пяти на трехколесном велосипеде. Он лихо подкатил ко мне и остановился, с любопытством меня разглядывая.

– Мальчик, – спросила я без большой надежды на успех, – а где здесь Полевая улица?

– Тута! – сообщил местный житель, ковыряя в носу указательным пальцем.

В это время из того же проулка выбежала заполошная женщина лет пятидесяти в пестром ситцевом халате.

– Мишка! – заорала она, бросаясь к малолетнему велосипедисту: – Мишка, черт непослушный, сколько раз тебе говорено, чтобы сюда не ходил? Вот мамке скажу, она тебя заругает!

– Не заругает! – равнодушно ответил малолетка, продолжая меня с интересом разглядывать, а потом неожиданно спросил: – Тетя, ты больная?

– Здоровая, – ответила я удивленно.

Тут тетка в халате ухватила Мишку за шкирку и покатила его в проулок, напоследок бросив на меня испуганный и неприязненный взгляд. А я, недоуменно пожав плечами, двинулась дальше.

И вскоре мое терпение было вознаграждено: забор, вдоль которого я шла, оборвался, я увидела массивные ворота, а над ними – долгожданную табличку с надписью: «Полевая улица, дом семь».

Вот здорово, я пришла к тому самому дому, который искала!

Однако странно: я думала, что увижу обычный жилой дом – деревянную дачную постройку или даже современный коттедж, но никак не таинственный трехметровый забор…

Интересно, что может скрываться за таким забором? И почему покойный Петр Кондратенко регулярно переводил сюда деньги?

Я чувствовала себя как-то неуютно, однако поворачивать назад вовсе не хотелось. Рядом с воротами имелась калитка, а над ней – кнопка обыкновенного дверного звонка. Я нажала на эту кнопку и застыла в ожидании.

Прошло две или три минуты, в калитке приоткрылось смотровое окошечко, и я увидела глаз.

Глаз был маленький, тускло-серый. Он смотрел на меня подозрительно и настороженно.

– Чего надо? – осведомился обладатель глаза хриплым простуженным голосом.

– Войти, – ответила я лаконично.

Как ни странно, лязгнул засов, и калитка открылась.

Я увидела рослого толстого дядьку в белом халате не первой свежести, с грубой небритой физиономией и большой бородавкой на носу.

Не говоря ни слова, он пропустил меня внутрь и запер за мной калитку.

Я огляделась.

Передо мной был большой запущенный сад, в котором тут и там были разбросаны несколько одноэтажных кирпичных зданий с забранными решеткой окнами. Возле одного из этих зданий, самого большого, стоял микроавтобус с красным крестом на борту.

Микроавтобус, белый халат привратника и общая планировка этого уединенного заведения наконец объяснили, куда я попала: за высоким забором, несомненно, скрывалась больница.

В пользу этой догадки говорило и то, что среди деревьев кое-где прогуливались бледные личности в выцветших больничных пижамах.

Привратник мрачно взглянул на меня и направился к тому зданию, возле которого стоял микроавтобус, сделав мне знак идти следом.

Я подчинилась. Мы поднялись на невысокое крыльцо и вошли в комнату, выкрашенную унылой бледно-зеленой краской и обставленную с типично больничной скромностью, если не сказать хуже.

Оставив меня в этой комнате, привратник вышел, не сказав на прощание ни слова.

Я села на шаткий стул и приготовилась к ожиданию.

Впрочем, ждать пришлось недолго.

Распахнулась дверь в дальнем конце комнаты, и вкатился низенький человечек с черной бородкой клинышком, с черными кустистыми бровями и стоящей дыбом густой черной шевелюрой. Одет он был в белый халат, только чистый и накрахмаленный.

– Что тут у нас? – проговорил он, потирая маленькие ручки. – Вы к кому, барышня? По какому делу?

– Я хочу увидеть Ларису Алексеевну Кондратенко! – заявила я решительно.

Человечек остановился, посмотрел на меня, и черные брови поползли вверх.

– Решительно невозможно! – воскликнул он раздраженным голосом. – Что вы себе думаете? Приезжаете без звонка, без предупреждения… да вообще, позвольте узнать…

Он не успел закончить свою фразу, потому что дальняя дверь снова распахнулась, и в комнату вбежал крупный молодой детина в голубом полотняном комбинезоне.