Зигмунд Фрейд и Карл Густав Юнг. Учения и биографии - Валерий Моисеевич Лейбин

зрения дегенеративного изменения нервной системы, он полагал, что у истериков, наряду с понижением работоспособности, может наблюдаться также частичное ее повышение.

Шестнадцать лет спустя в «Автобиографии» Фрейд уже вовсю критикует взгляды Жане на истерию. Справедливости ради надо сказать, что он упоминает о своем былом уважении к французскому врачу. Тем не менее чувствуется глубокая обида на него, которая прорывается в неприкрытой форме.

«Сам я лично, – писал Фрейд, – всегда говорил о Жане с уважением, поскольку его открытия в значительной мере совпали с открытиями Брейера, которые были сделаны раньше, хотя и опубликованы позднее. Но когда психоанализ стал темой дискуссий и во Франции, Жане повел себя плохо, показал слабое знание предмета и применял некрасивые аргументы».

Под некрасивыми аргументами Фрейд имеет в виду, скорее всего, высказывания Жане по поводу психоаналитической идеи, согласно которой в основе невротических заболеваний лежит вытесненная сексуальность. Оценивая эту идею, первоначальные наметки которой нашли отражение в «Исследовании истерии», Жане с определенной долей сарказма заметил, что подобное представление могло возникнуть только в Вене.

Трудно сказать, имел ли Жане в виду пуританскую атмосферу, с необходимостью ведущую к подавлению сексуальных влечений, или легкомысленное отношение к жизни венцев, чья страсть к вальсам могла порождать у иностранцев ассоциации с распущенностью.

Интересно отметить, что когда Фрейд впервые приехал в Париж, то его поразила праздная атмосфера этого города, бесстыдные улыбки парижанок и то, что в жителей этого города как бы вселились тысячи демонов. Французы воспринимались им как народ «психических эпидемий и массовых истерических конвульсий».

Если бы Жане знал, какую характеристику Парижу, парижанкам и французам вообще дал Фрейд, он мог бы, вероятно, обидеться на него точно так же, как это сделал основатель психоанализа, когда до него дошли слухи о высказывании французского врача о связи одной из психоаналитических идей с соответствующей атмосферой Вены.

Что касается Фрейда, то он так сильно обиделся на «некрасивые аргументы» Жане, что впоследствии критический настрой к нему пересилил все былое уважение.

В «Автобиографии» он не только критиковал взгляды Жане на истерию, но и писал о необходимости положить конец все еще продолжающимся разговорам, будто все ценное в психоанализе ограничивается лишь заимствованием идей Жане. При этом, поддавшись чувству обиды и позабыв о сделанной им в 1909 году оценке заслуг французского врача, он подчеркнул, что в историческом плане психоанализ абсолютно независим от находок Жане. И наконец, Фрейд заметил, что Жане разоблачил себя в его глазах и сам лишил ценности свои работы.

Обида на Жане сохранилась у Фрейда на всю жизнь. Показательным в этом отношении является эпизод, относящийся к 1937 году.

Французский аналитик и зять Жане Эдуард Пишон написал получившему в то время мировое признание Фрейду письмо, в котором спрашивал, не может ли Жане, которому в то время было семьдесят семь лет, посетить его во время своей поездки в Вену. Комментарий Фрейда к этому письму, который был сделан им в разговоре с Марией Бонапарт, красноречиво говорит сам за себя:

«Нет, не хочу видеть Жане. Я не могу удержаться от упреков в его адрес за то, что он вел себя несправедливо в отношении психоанализа, а также меня лично и никогда не исправил содеянного. Было достаточно глупо с его стороны заявить, что идея сексуальной этиологии неврозов могла возникнуть лишь в атмосфере города, подобного Вене. Затем, когда французские авторы пустили в ход клевету, будто я слушал его лекции и украл его идеи, он мог одним словом положить конец всем этим толкам, ведь я никогда не видел его и не слышал его имени во времена Шарко. Такого слова он не сказал. Вы можете получить представление о его научном уровне по его высказыванию, что бессознательное является façon de parler [оборот речи (франц.) – В. Л.]. Нет, я его не приму. Вначале я думал избавить его от подобного обращения, сказав, что плохо себя чувствую или что я более не могу разговаривать по-французски, а он, несомненно, не понимает ни слова по-немецки. Но я принял обратное решение. Нет никакой причины идти ради него на какие-либо жертвы. Честность является здесь единственно возможной вещью; грубость здесь вполне законна».

Такова история взаимоотношений между Фрейдом и Жане, за которой просматривается не только по-человечески понятная обида, но и скрывающееся за ней бессознательное стремление к утверждению приоритета в становлении психоанализа. Эта история может служить наглядным примером того, какие человеческие страсти разгораются вокруг научных идей и как непросто даже специалистам по бессознательному осмысливать глубинные процессы, протекающие в душе и затрагивающие проблемы, связанные с выявлением исторической истины.

Любопытно, что когда в мае 1910 года в США была создана Американская психоаналитическая ассоциация, то ее учредители избрали пять почетных членов, среди которых, наряду с Клапередом, Юнгом и Форелем, значились Фрейд и Жане.

В психике нет ничего случайного

Однажды Фрейд никак не мог вспомнить имя художника, автора известных фресок, расписанных в соборе небольшого итальянского города Орвието и изображавших конец света, Страшный суд. Он знал имя этого художника, пытался его вспомнить, но вместо Синьорелли ему упорно приходили на ум два других имени – Боттичелли и Больтраффио.

Несмотря на все его старания отбросить оба имени как неверные и вспомнить настоящее имя художника, Фрейду никак не удавалось извлечь из своей памяти то, что, казалось бы, должно было всплыть само собой. И только после того, как ему назвали настоящее имя художника, он с некоторой досадой на самого себя, но без каких-либо сомнений признал, что речь идет о Синьорелли.

Для другого человека забывание имени художника и неверное его припоминание, скорее всего, обернулось бы в худшем случае легкой досадой, незначительным переживанием по поводу своей плохой памяти, а в лучшем – признанием недоразумения, на которое не стоит вообще обращать внимание. Но Фрейд отнесся к подобному инциденту со всей серьезностью, усмотрев за неприятным для него забыванием имени художника нечто такое, что заставило его задуматься над теми бессознательными процессами, которые совершались в глубинах его психики.

В своих воспоминаниях Фрейд говорил о том, что с детства обладал феноменальной памятью и мог с легкостью сдавать экзамены по тем учебным дисциплинам, которые не вызывали у него особого интереса. Его знакомство с такими учебными дисциплинами ограничивалось беглым прочтением соответствующих учебников перед экзаменами, что оказывалось для него вполне достаточным, поскольку он был в состоянии воспроизводить перед экзаменаторами целые куски и даже отдельные страницы из прочитанного накануне.

Лишь впоследствии, когда речь заходила об истоках возникновения психоанализа, он мог изредка