Слова, которые мы не сказали - Лори Спилман

Я беру ручку и листок бумаги.

– Мы сделаем пост в Фейсбуке и Инстаграме. У тебя ведь есть фотографии, верно? Мы найдем его. Лейси и Генри из Делавэра будут счастливы…

Клаудия разглядывает свои руки. У меня такое впечатление, что она нервничает или испугалась, а может, ее утомил наш разговор. Но меня это не останавливает.

– Не переживай, Клаудия. Еще не поздно все исправить. Только вдумайся, какое ты испытаешь облегчение, когда снимешь с себя груз этой тайны. – Я говорю и говорю, удивляясь, что она меня почти не слушает.

Наконец Клаудия кивает:

– Да, конечно. Только позволь мне немного над этим подумать. Хорошо?

И все. Клаудия Кэмбелл похожа на меня. Она тоже боится выпустить демонов на свободу. Как и я, она в ужасе от одной мысли о том, что может случиться, если открыть дверь.

Может быть, всему виной шрам Клаудии, ее слезы или слова Присциллы, но я внезапно явственно ощущаю себя человеком замкнутым и скрытным. Возможно, это лишь минутная слабость, но я понимаю, что судьба предоставила мне шанс и, если я им не воспользуюсь, уже никогда не смогу заставить себя приоткрыть ту ненавистную дверь.

– Подожди, дорогая, ты еще не слышала мою историю.

Глава 20

Это произошло в июле. Я поступила так случайно, без злобы и плохих намерений. Это я могу сказать точно. Мы поехали на север Мичигана, так местные жители называют «палец» штата, напоминающего по форме варежку. Боб снял крошечный домик в Харбор-Ков – сонной рыбацкой деревушке на берегу озера Мичиган, расположенной на расстоянии многих миль от города. Тихое местечко у мутного озера, предназначенного скорее для рыбной ловли, чем для купания. Только сумасшедший мог решить, что тринадцатилетняя девочка захочет провести лето в этой богом забытой глуши. Единственным человеком, хоть как-то подходящим мне по возрасту, была соседка Трейси.

Три первых дня было невыносимо влажно и душно. Мы проклинали жару, с которой не мог справиться даже кондиционер. Мама и Боб собрались в кино, смотреть «Неспящие в Сиэтле». Боб надеялся, что я пойду с ними, он буквально умолял меня.

– Пойдем, сестренка, я куплю тебе попкорн. Да что там попкорн, я куплю тебе конфеты «Джуниор минтс».

– Я не люблю «Джуниор минтс», – фыркнула я, не отрываясь от журнала YM.

Боб казался расстроенным, но я-то знала, что он только счастлив от меня отделаться. Все его слова – сплошное притворство. Он, наверное, мечтает, чтобы я умерла… или, по крайней мере, уехала в Атланту. Тем вечером я позвонила папе. Время отличалось лишь на час, и он тогда только вернулся с поля для гольфа.

– Привет! Как там моя девочка?

Я сосредоточенно потерла нос и сказала:

– Папа, я по тебе скучаю. Когда мы вернемся в Атланту?

– В любое время, сладкая моя. Выбор за твоей мамой. Ты ведь меня понимаешь, правда? Я хочу, чтобы и ты, и твоя мама были со мной. Я люблю вас обеих. Ты ведь мне поможешь, малыш?

Я начала рассказывать ему о том, какое меня ждет ужасное лето, но он прервал меня.

– Подожди, – сказал он, прикрыл рукой трубку и стал с кем-то разговаривать. Через несколько секунд он произнес, смеясь: – Позвони мне завтра, милая. Тогда и поговорим.

Я повесила трубку, ощущая себя одинокой, как никогда в жизни. Папа отдаляется от меня, вот и все. Он уже не мечтает, как раньше, чтобы мы с мамой скорее вернулись домой. Мне надо что-то делать, пока он окончательно нас не забыл.

Я упала на диван и включила телевизор. Лежала, слушала сериал «Женаты… с детьми» и смотрела в потолок, а слезы катились по моему лицу. В какой-то момент я заснула и вскочила лишь тогда, когда услышала звук подъезжающей машины. Я пыталась поправить сбившуюся майку и пригладить мокрые от жары волосы. Телевизор все еще работал, теперь он показывал вечерние новости. В последнюю минуту я спрятала валявшийся на диване лифчик, который сняла раньше, за диванную подушку.

Я слышала, как они подходят к двери и весело смеются. Бежать в свою комнату времени не было, поэтому я легла обратно на диван и закрыла глаза. У меня не было никакого желания слушать рассказ об этом глупом фильме.

– Бьюсь об заклад, здесь кто-то хочет попкорна.

Это Боб. Шут! Шаги. Он приближался к дивану, но я не реагировала, делала вид, что сплю. Вскоре я почувствовала, как мама и он наклоняются надо мной. От Боба тогда пахло попкорном, лосьоном после бритья и еще чем-то знакомым. Так пахло от папы. Виски? Не может быть, ведь Боб не пьет.

Я лежала, боясь пошевелиться, и внезапно поняла, что не одета. Грудь прикрывает лишь тонкая майка, а ноги совсем голые.

– Оставим ее здесь? – тихо спросил Боб у мамы. Я представила, как он буровит меня взглядом. По позвоночнику пробежала дрожь. Я едва сдержалась, чтобы не натянуть на себя плед.

– Давай лучше отнесем ее в постель, – прошептала в ответ мама.

Внезапно горячая ладонь подлезла под мои колени, другая подняла плечи. И это были не мамины руки! Я резко открыла глаза и увидела перед собой лицо Боба. Я кричала так, что от этого заложило уши, но мне становилось легче с каждой секундой. Вся накопленная за восемь месяцев злость и ненависть вырывалась из меня с этим криком. Боб опешил и замер, было видно, что он не понимал, почему я ору. Если бы он тогда меня отпустил, все, возможно, было бы по-другому. Вместо этого он прижал меня к себе и стал укачивать, как маленького ребенка, проснувшегося от ночного кошмара.

– Отпусти меня! – орала я, выворачиваясь. Но у Боба были сильные руки. Я пыталась вырваться, прикосновения обжигали кожу. – Убирайся отсюда.

Боб вздрогнул, его глаза стали расширяться от ужаса, и он положил меня на диван. И потом это случилось. Его рука случайно коснулась моей промежности, видимо, он неловко пытался ее вытащить.

Черт! Черт! Я мгновенно поняла, что это мой шанс, и приняла решение.

– Убери от меня свои руки, извращенец! – заорала я, отворачиваясь от Боба. Я не могла смотреть ему в глаза. Не желала понимать, сделал он это намеренно или случайно. Я вскочила с дивана, споткнулась о тапки и упала. Повернувшись, я увидела ужас в глазах Боба, а еще боль и то, что я определила как чувство вины. Я решила поставить точку.

– Ты идиот! – закричала я. – Больной ублюдок!

Рядом раздался возглас мамы. Не раздумывая, я повернулась к ней.

– Убери его!

Лицо мое заливали слезы. Я вскочила, стянула с дивана плед и накрылась. Прикрыв рот ладонью, мама переводила взгляд с меня на Боба. Она напоминала мне попавшее в западню животное, испуганное, боящееся пошевелиться. Она смотрела на Боба, не веря в происходящее. Она ведь так ему доверяла. На меня мама смотрела вопросительно. Я могла тогда признаться, но промолчала. Вот он, момент истины. Она должна выбрать между нами.

Мама стояла, словно окаменев. Нет, я не могла упустить такую возможность, я ждала этого все восемь месяцев.

– Мама! – закричала я.

Она не пошевелилась, казалось, думала и не понимала, что делать дальше. Внезапно я ощутила уверенность и легкость.

– Я звоню в полицию, – заявила я и пошла к телефону. Мне было хорошо и спокойно, будто я играла на сцене, а режиссер вышел. Я действовала экспромтом, не представляя, что сделаю в следующую секунду и чем все закончится.

Мама пришла в себя и схватила меня за руку.

– Нет! – Затем она повернулась к Бобу: – Что произошло? Что ты сделал?

Ага, значит, я выиграла. Тело наполнилось легкостью от торжества победы. Мы уедем из этого проклятого места, вернемся в Джорджию к папе. Мы снова будем семьей. Восторг потух, когда я повернулась и увидела глаза Боба.

– Ничего, – тихо произнес он. – Сьюзен, ради бога, ты же сама все видела. – В его голосе было столько отчаяния. Он посмотрел на меня: – Сестренка, прости. Ты же не думаешь, что я…

Я не могла позволить ему договорить.

– Заткнись, извращенец! – Вывернувшись из рук мамы, я бросилась к телефону.

В полицию я звонить не стала. Я позвонила папе. Он приехал на следующий день. После многих месяцев мучений и бездействия, я торжествовала. Мои родители наконец-то вместе, в одном городе, в одной комнате! Счастье меня пьянило.

Мой папа такой сильный. Он говорил что-то, несколько раз я слышала слово «педофил». Но мама не думала сдаваться. Она ведь была свидетелем и знала, что произошло на самом деле. В ее речи мелькали такие слова, как «манипулировать» и «хулиганка».

Через шесть часов я летела с папой в Атланту, где должна была начаться моя новая жизнь. Родители пришли к соглашению. Мама позволила меня забрать, а папа дал слово, что не станет давать ход делу. Мама меня продала. Я до сих пор не могу забыть ту девочку, которая смотрела в иллюминатор и понимала, что Мичигана больше не будет в ее жизни, а вместе с ним и мамы…

– Вот и все, – говорю я Клаудии. – Это сказка о тринадцатилетней девочке, которая не смогла бы остановить самолет, даже если бы очень захотела. Та история осталась в памяти, она сложилась из фактов и домыслов, и где что, я уже сама не понимаю. Я знаю только, что постоянные мысли об этом сведут меня с ума. Поэтому я считаю сказку реальной историей и цепляюсь за нее, как за спасательный круг в шторм.