Женские игры в Париже - К Енко

В ту ночь Энти сказала мужу, которого впоследствии люди назвали Апостолом за написание одного из Евангеля (части) Библии:

- Успокойся, милый, у нас все получится! - И она положила свою теплую ладонь на обмякший член Апостола. Действительно, вскоре он стал таким же твердым, как палка для загона овец, которую потом верующие стали называть посохом.

Цинтия вспомнила этот рассказ, и, воспользовавшись им, сказала:

- Успокойтесь (она опустила слово "милый" и говорила с лордом на "вы"), у нас все получится! - И она опустила свою ладонь на съежившийся член лорда. Тот от этого прикосновения вздрогнул, так горяча была ладонь девушки: он подобной прыти никак не ожидал от девственницы, хотя и не на йоту не сомневался, что та девственница.

Цинтия ласкала (по совету Энти) рукой член лорда, пока тот не стал таким же твердым и стремительным, как ракета взлетающая к небесам.

К концу первой встречи лорд сказал Цинтии:

- Я готов ласкать тебя всю жизнь!

Цинтия ничего не ответила, только отвела взгляд в сторону и подумала, что эти слова нужно обязательно передать бабушке.

За первой встречей последовали другие. Страсть к Цинтии не утихала.

Лорд сразу назначил новое свидание. Девушка согласилась, сказав при этом:

- Я тоже хотела бы с вами встретиться!

Свидание состоялось, и принесло лорду много нового, запомнившись ему на всю жизнь.

На этот раз Цинтия сама разделась перед старым любовником. Ему показалось, что она похудела, немного осунулась на лицо и даже как-то плохо выглядит, но глядя на её обнаженное тело, он быстро воспламенился и потащил её в постель. Здесь, как будто, все прошло по-прежнему. Когда они лежали в постели после первой ослепляющей вспышки эмоций, отдыхая, в ожидании нового всплеска чувства любви, лорд начал ласкать девичьи груди и промежность, что было его любимым занятием в постели, а Цинтия стала слегка приводить свои волосы в порядок. Лорд потянулся погладить по голове, памятуя о её пышных волосах.

Он был на верху блаженства, девушка ему очень нравилась, особенно в постели. Она оказалась сексуальна. Как только он прикасался к её обнаженной груди и начинал её ласкать, девушка тут же воспламенялась и когда он в неё "входил", трепетала от страсти.

В своем дневнике Цинтия писала так, как могут писать только страстные натуры, какой она была. Вот как она писала о том, как переживала, дав свое согласие на встречу с лордом.

"Я никак не могу согласиться на встречу с лордом. Не могу представить себе, когда меня станет раздевать чужой мужчина, а потом я окажусь перед ним голой, совсем голой. Он начнет меня трогать своими руками, брать в руки все, что захочет, а я должна буду ему это разрешать и быть покорной и терпеливой. Потом скажет: "Пойдем в постель!" И я пойду ...Или он меня поведет и я все равной пойду, деваться, тогда голой, мне уже будет некуда. Он ляжет на меня и войдет в меня. или это будет как-нибудь по другому, я ведь девственница и это случиться первый раз в моей жизни... Я отдамся ему или он меня возьмет? Чужой мужчина меня возьмет? Изнасилует? Нет, я сама лягу в постель и буду с трепетом ждать, что он будет делать со мной. Говорят, бывает больно? Но и это не самое страшное. Плохо то, что потом, после постели, я окажусь в полном его распоряжении. А в постели он будет говорить мне: ложись на спину, раздвинь ноги. Он будет делать, как хочет, а я должна буду повиноваться ему. И мало ли чего он захочет! В следующий раз я должна буду встречать его с улыбкой, обнимать и целовать и только потому, что я уже принадлежу ему..."

После двух встреч с лордом Цинтия пишет: "Мне понравилось быть с мужчиной в постели, я зажигаюсь и не обращаю внимания на то, какой старый этот лорд. Он первый мой мужчина, а мне хочется мужчину ещё и ещё раз. Я уже не страшусь его, а выполняю все его желания. Их у него немного. Он подолгу ласкает меня, когда я сижу у него на коленях голая, разглядывает меня, а в постели всегда предпочитает всегда быть сверху. Это как бы он довлеет надо мной и даже насилует. Он любит, когда я при этом громко постанывают и дергаюсь под ним от наслаждения. Я подыгрываю ему в этом и он бывает довольным и не забывает, возможно, поэтому о дорогих подарках.

Когда мы сидим за столом и пьем чай с шоколадными конфетами и пирожными, он просит меня быть обнаженной до пояса. За столом он берет мою грудь в руки, ласкает её, закрывая при этом глаза, и целует в шею, за ушко, делает это он нежно-нежно и после этого мы снова "летим" в постель... Возможно, мне уже давно хотелось мужчину..."

Девушка очень переживала, что отдалась за деньги, но в конце концов успокоилась и рассказала лорду о своих переживаниях (так сделать ей посоветовала бабушка). Она поведала, что её угнетают такие отношения, а ей хотелось бы, чтобы это была любовь, а не деньги, как основа их отношений. Лорд призадумался и все остальные четыре дня их встреч слова Цинтии не выходили у него из головы.

Через несколько дней, когда бабушка запретила Цинтии встречаться с лордом, чтобы ей "не залететь" и не родить ребенка, лорд сделал официальное предложение руки и сердца.

В браке они прожили более десяти лет. Детей у них не было.

После нескольких месяцев семейной жизни Цинтия встретилась с Энти и сказала ей:

- Я покупаю тебе машину, как и обещала!

- Нет, Цинтия, машина мне не нужна!

- Тогда ослика, ты же в своей воображаемой жизни много ездила на ослике!

- В Англии на осликах не ездят!

- Тогда, что?

Энти немного подумала и ответила:

- Дай мне лучше немного денег. Мне нужно больше есть фруктов и овощей, ведь я хочу дожить до 93 лет, может быть ещё съезжу как туристка в какую-либо европейскую страну.

Энти получила через банк деньги за обещанную ей машину, а Цинтия после смерти своего лорда вышла замуж за Сержа. У них родился первенец - мальчик. После его рождения Цинтия стала заговариваться, как и её мать. Шизофрения было её семейным наследием.

СМЕРТЬ И ЗАГРОБНАЯ ЖИЗНЬ ЦИНТИИ

Рассказывает Серж

Цинтии стало плохо, когда ребенку исполнился год. Она хотела второго, но я притормозил, сославшись на то, что лучше будет детям расти, если между ними разрыв в летах составит хотя бы три года. Цинтия нехотя согласилась. К тому, чтобы возражать против второго ребенка у меня появились веские основания. Не дай Бог, если вторым ребенком будет девочка. Она унаследует от матери шизофрению.

А болезнь, хотя и незаметно, но подобралась к Цинтии, и вцепилась в неё основательно. Она стала раздражительной, неспособной сосредоточить внимание на своих делах. У неё появилась бессонница, ночные страхи, чувство внутренней напряженности. Шизофрения, - сказал мне врач, - это сны наяву.

А сны ей снились, дай Бог какие!

Один из них.

Сон будто выступил и накатил на Цинтию из какого-то темного отверстия. Вокруг неё образовался невообразимый вихрь. Все в движении, отовсюду крики. Перед ней шел пир черных людей, и тут же рядом суетились какие-то вооруженные люди. Откуда-то из толпы появился кто-то очень знакомый, но она никак не могла его узнать, только чувствовала, что это близкий ей человек.

Он бежал к ней в тревоге, проталкиваясь сквозь толпу чужих, враждебных ей людей. На устах у него была какая-то весть, важное сообщение. Она ждала, чтобы он поскорей приблизился к ней, - и не могла дождаться, хотела побежать к нему - и не могла. Упала возле каких-то дверей, в которых он стоял, и заслонила его собой.

А кругом дым, но без пламени, что-то падает с крыши и глухо ударяется об землю... Она рванулась всем телом вперед.

Но вдруг все скрылось и пропало. Она стоит на краю обрыва, а внизу огромный пруд прорвал в плотине отверстие размером с каменный дом и убежал вниз по оврагу. От плотины осталась только груда развалин. Казалось в этих развалинах воплотилась сама сила уничтожения и глядит на нее, ощерясь. Вода шумным и угрюмым потоком несется вниз по оврагу. Цинтия видит глубокую яму, куда спешит вся вода. Внизу вода и вода. Не сводя глаз с её коварной, прячущейся, непроглядной глубины, она начинает падать вниз. Ей становится душно, тяжело на душе.

Зрение померкло... Вдруг не то мать, не то ещё кто-то словно поднял её и вынес из темноты. Ах, наконец-то! Вот она бежит ночью по темному полю, темному полю... По пашням, по пустынным заброшенным, безлюдным нивам. Страх гонится за ней по пятам, ветер свистит, но она его не слышит, ей только кажется, что он свистит. Под ногами какая-то полевая дорога с давно засохшими в мокрой глине колеями... Она бежит дальше, хочет закричать: "Люди! Люди!" Страх сдавил горло...

Вдруг видит: прямо перед ней сад - просто рай! Вдалеке занимается голубой рассвет. Вишневые деревья облиты белой кипенью, прутья черешни белеют высоко в синеве. Ах, эти деревья! Какое наслаждение видеть их во сне!

Рассвет вступал в невиданный сад. Трава в нем по пояс. Сплошной ковер высокого клевера. Там и сям торчат вбитые в гибкую траву, в мягкие, как дым туман, островки спорыньи, златолистые шляпки гвоздей подорожника. Цинтия протягивает руки и ладонями касается цветов. Мокрые от утренней росы они холодят кожу ладоней.