Глупые игры... в Любовь - Ольга Резниченко

Он должен, должен мне сказать, сказать, что произошло.

Чуть не убилась на повороте (поскользнулась и грохнулась) — все равно! Все к черту! Я, мое тело, боль, раны к черту — всё, всё, всё!!!!!!!!!

ДОМИНИК!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Гневно пнула дверь.

Зал суда пуст.

— Видели? Матуа еще здесь?

— Да. Вроде с Витторией в библиотеке.

Резкий разворот — и уже лечу напропалую в читальню.

Испуганно обернулись.

(а я, пыхчу, соплю, рычу, едва не сгораю от гнева и страха)

— ЧТО ВЫ С НИМ СДЕЛАЛИ? ЧТО?

— Успокойся, — подскочила Виттория и попыталась подступить ближе, обнять — разъяренно оттолкнула я ее. — ЧТО?! ГДЕ ОН?

— Где ж еще? На Аетфе, — равнодушно ответил отец.

(замерла; замерла я)

— И ты… ты его вот так просто отпустил?

— Отпустил, — раздраженно скривился.

(и снова пауза — подбираю слова, перерывая мысли)

— Чего ради?

(молчит)

Тяжелый вдох вместо ответа…

— Если, если ты… мне соврал, я, я… никогда тебе это не прощу, — гневно прорычала сквозь зубы.

Полный игнор.

— Да все в порядке с твоим Бельетони, — вдруг раздраженно рявкнула Виттория. Встала и важно прошлась по комнате, — Сознался, что всего лишь играл с тобой. Хотел затащить в постель. Добился — и с него хватит. Так что отныне больше на тебя видов не имеет. Отказался.

— Что? — ошарашила, право, ранила словом. Удивленно обернулась.

Невнятно скривилась та, передернув бровями. Пожала плечиками.

Глубокий вдох.

— Вот такое бывает. Жозефина. Бывает. Добился, чего хотел… и выбросил.

Издеваетесь?

Ха.

… а голос дрожит; тебе больно? больно, крестная? больно за меня?

Не стоит…

Ведь я вам… НЕ ВЕРЮ!

Резкий разворот.

— Я не верю вам. Хоть все хором завойте. Я еду на Аетфе — и вам меня не остановить.

— Неужели? — вдруг передо мной встала Виттория (молниеносно, в мгновение). Глаза (гневный, с вызовом взгляд) в глаза. — Теперь уже ты точно никуда не денешься. Будешь с нами, пока мы не решим обратное. Ясно?

Рассмеялась, рассмеялась я в ответ.

— Вот видите. Сами себе противоречите. Так и знала. Ушел, ушел он просто от вас. А вы врете, чтобы меня остудить, удержать здесь. Не получиться!

Резкий разворот — и выбежала прочь.

Босыми ногами по земле, в ночной рубашке, растрепанной на груди… Мчу, бегу, бегу… прямо на выход.

Через туннель — и в город. Прочь, прочь из ада! Прочь из клетки!

… и неважно, что будет потом.

— И куда ты такая? — вмиг преградила мне путь Виттория.

(замерла, замерла я на мгновение — последний шанс даю: им, а не мне!)

— Я буду с ним, хотите вы этого или нет! Мы — вместе! Смиритесь!

— Неужели? Ты так ему веришь? Веришь? Что даже не можешь услышать, что твой Доминик… от тебя… ОТКАЗАЛСЯ? ИСПОЛЬЗОВАЛ? Добился и выбросил?

Желчно рассмеялась я.

— Такого никогда не будет. Ясно? — яд выплюнула в лицо.

Промолчала та.

— Я убегу. Все равно убегу. Снова и снова. И не удержишь ТЫ меня.

Выровнялась, вытянулась, гордо задрав подбородок Виттория.

— Попридержи узды, девочка. Отсюда еще никто не ступал…, без моего ведома, и шагу. Ты — не исключение: не улизнешь.

Захохотала. Дико. Желчно. Захохотала Колони мне в лицо.

(впервые со мной была такой;

враг? Враги мы теперь? По разные стороны баррикады?

что же… я принимаю! принимаю вызов!

не испугаюсь!)

… гордо задрала нос.

Ну, ну.

Ядовито ухмыльнулась.

— Все… когда-то спят.

— Дорогая моя Жозефина, — вдруг приблизилась. Глаза в глаза, лицо к лицу. Тихо зашипела. — Я избавилась от привычки дышать… А ты говоришь… о каком-то сне! — (и снова дикий хохот) — Если я сказала, что ты не выберешься — то значит, так и есть. Без вариантов.

— Ах, так? — нервно дрогнула, дернулась на месте.

Улыбнулась (губы ее скривились в гадкой, унизительной тонкой линии).

Игриво вздернула бровкой.

— Так.

Резкий шаг (мой) вбок, рывок, уверенные движения — и забралась на выступ. Движение, легкое, непринужденное, вперед — и завалюсь со скал.

Чем не прелесть?

(с вызовом уставилась на крестную)

— А так?

Замерла; глаза округлились от шока.

— Так лучше… доходит? Я спрыгну. Слышишь? СПРЫГНУ! Если не пустите.

(злобно стиснула зубы; глаза, карие глазки, живо стали темнеть, превращаясь в угольки полные ярости.)

— Все равно не умрешь, — только и смогла процедить, а сама (вижу ж!) и захлебывается от злости и страха.

— Значит, еще спрыгну. Еще и еще. Пока не убьюсь. Неважно. Без него — я не буду жить.

Вдруг…

(не сразу, сразу, сообразила, поняла, что произошло)

Виттория вмиг дернула меня на себя, потянула за руку — так что я сорвалась и плюхнулась на нее — да завалились, завалились от силы рывка, по инерции, обе на землю.

Отстранилась резко, спешно (инстинктивно, разъяренно) и тут же залепила мне… жестокую, пекучую пощечину.

— ЕЩЕ КОНГДА-НИБУДЬ ОТВЕСИШЬ ПОДОБНОЕ, — (зарычала, завизжала) — заточу в подвал навеки, пигалица неблагодарная! — казалось, сквозь плач вырвались эти горькие, полные боли, слова. Замерла. Испуганно спрятала взгляд, а затем и вовсе отвернулась.

Застыла. Заледенела и я.

Слезы… (дурные, детские, жалкой обиды) слезы… навернулись на глаза.

Было стыдно за себя, противно, но…

… злость, дикая злость… так и не улетучилась.

ВЕДЬ НЕПРАВЫ!

Зачем… зачем врать, зачем разрушать мое…. наше счастье?

ЗАЧЕМ?

Пристыжено зашморгала носом. Поджала под себя ноги.

Не шевелилась Виттория. Молчала, нервно дыша…

— Я люблю его… — едва слышно прошептала я. Тихо, жалобно… взывая к сердцу… подруги. Того, кто меня как никто другой… ВСЕГДА… раньше, понимал.

(тягучая тишина)

Молчишь?

— А он — … тебя нет.

(отозвалась, отозвалась, но что? пуля в сердце? камень в душу? уж лучше бы МОЛЧАЛА! черт дери, мать вашу!)

— ЛЮБИТ! — прорычала я наперекор.

— Он никого… никогда не любил. В игры играть — всегда готов. Азарт, адреналин и победа — вот его идеалы и кумиры, вот, к чему лежит его сердце. А не… девушки, женщины. Ты.