Полярник - Александр Бруссуев

— А разве мы вчера не допили его?

— Обижаешь, начальник! Мы же не алкоголики, чтобы зараз выжрать весь стратегический запас рейха.

— Да, нет, наверно. Любой из трех ответов выбирай, — согласился я и добавил. — Впрочем, в бытность студентами мы бы не только весь твой арсенал уничтожили, но еще бы и в поисках добавки по Японии бегали.

— Да, есть, знаете ли, некоторые плюсы зрелого возраста, — посмеялся Нардижан и положил трубку.

На завтраке за нами ухаживал специально выделенный человек, который сначала предложил доступные блюда, потом их принес и лишь только во время кофе предложил расстаться с утренним ваучером.

Портье проявил чудеса сообразительности, через пять минут объяснений уяснив, что нам нужно добраться до Саппоро, чтобы посмотреть соревнования на трамплинах Саппоро. Он даже нарисовал схему, как добраться до метро, сколько платить и где выходить. Так же он почему-то изобразил, куда нужно повернуть после выхода из подземки (которая на самом деле, в основном, наземка) и сколько надо пройти пешком.

Добрались мы быстро. Конечной точкой нашего маршрута оказалось заведение, на вывеске которого горделиво красовалась надпись «Саппоро». Это был спортивный бар, где во всю стену висел гигантский жидкокристаллический экран, где не надо было разуваться и где подавали за двести пятьдесят йен (чуть более двух долларов) бокал пива. Бармен, беззлобно посмеявшись, ответил нам, что до самих трамплинов нужно было бы добираться на самолете или пароме — Саппоро географически находится на другом острове.

Впрочем, мы не пожалели, что приехали сюда. Смотреть было интересно, пиво было неплохим, болели японцы, в изобилии заполнившие весь бар, неистово. Они радовались и сумасшедшему русскому прыгуну Васильеву, установившему рискованный рекорд трамплина, и победителям — финнам, которые почему-то показывали в камеру языки, и третьим призерам — самим японцам. С этого момента пиво нам приносили нахаляву.

В целом, воскресный день пролетел мигом, скучать не приходилось. Мы простились с Нардижаном, крепко пожав друг другу руки и пожелав успехов во всем, поздно вечером. Пиво бурлило, «Зубровка» насыщала собой кровь. Рано утром у меня был самолет в Европу.

Рано утром в холле гостиницы мы встретились с хмурым и невыспавшимся агентом, доселе мной никогда не встречавшимся. Я, несмотря на отсутствие завтрака, пребывал в приподнятом состоянии духа.

Японец молча отвез меня в аэропорт, сунул в руки для заполнения миграционную карточку, дал свою визитку «на всякий случай» и хотел, было, смыться.

— А на какой всякий случай? — полюбопытствовал я.

Агент поджал губы, как пойманный со шпорой студент, и нехотя ответил:

— Ну, вообще-то, мест на этот рейс во Франкфурт нет, но все должно быть в порядке. Не волнуйтесь. Билет-то у вас в наличие.

— Это где же мой билет? — повертел я кистями рук.

— Ах, да, совсем забыл, — без тени раскаяния проговорил мой провожатый. — Можете получить на стойке по паспорту.

Я тотчас же пошел в указанном направлении, постоянно подозрительно оглядываясь на агента, который не решался сдвинуться с места, словно пригвожденный моими взглядами.

Билет мне действительно выдали, даже показали стойки регистрации. Ответственный за мой отлет японец вопросительно смотрел на меня издалека.

— Ладно, свободен, — вялым жестом руки, подсмотренным у Михалкова в «Статском советнике», я отпустил тревожного агента. Тот испарился, как сон, как утренний туман.

Улыбчивая девушка, проверив все мои документы и сопоставив их с тайнописью на билете, поинтересовалась:

— Где вы желаете сидеть: у иллюминатора, или ближе к проходу?

Я невольно хмыкнул: что за пургу мне несли насчет отсутствия мест?

— У окна, если вас это не затруднит.

— Хорошо, пройдите, пожалуйста, и получите посадочный талон.

Мой багаж, не отягощенный излишними килограммами, уплыл на погрузку. Мне тоже разрешили продвигаться на посадку. Вокруг меня, сколько хватало взгляда, торчали типично японские макушки, поблескивали типично японские очки, болтались на шеях типично японские камеры. Сколько же вас тут, ребята, собралось! Я чувствовал себя пионервожатым с подопечными перед заходом в кинотеатр.

На входе в салон лайнера стоял типичный самурай с закатанными рукавами, постриженный и раскрашенный по последней японской моде. Пока я читал его наименование, прикрепленное к карману рубашки, он встрепенулся, как волнистый попугайчик перед поилкой, и подошел ко мне.

Первые слова его я разобрать не сумел, но, когда он попросил показать ему мой посадочный талон, догадался, что так своеобразно он назвал мою фамилию. И когда же он успел ее выучить?

— Извините за беспокойство, попрошу вас следовать за мной, — добавил самурай.

Я, было, похолодел, что меня высаживают, но тот двинулся вглубь салона, предлагая идти за ним. Впрочем, окрест себя европейцев я не наблюдал, поэтому расслабился, предположив, что это просто дань уважения к большим белым братьям.

Сокота, такие позывные он носил, провел меня в самый хвост самолета.

— Вы извините нас, но мы вынуждены вас попросить на некоторое время воспользоваться отдельным креслом, потому что, к сожалению, все места заняты.

Интересно, подумалось мне, почему на некоторое время? Разве по пути кто-нибудь сойдет? Мне сразу же представилось, как посредине полета Сокота, поплевав на ладони, хватает за руку-ногу беззащитного японского старикашечку и вышвыривает его за борт, а потом с любезной улыбкой приглашает меня занять освободившееся место. Впрочем, я готов был лететь домой стоя, лишь бы не ссадили с самолета.

Кресло, уготованное мне, стояло наособицу от всех остальных. Оно было откидным. Вдобавок, под ним хранилась аптечка первой медицинской помощи. Интересно, с какой целью перед посадкой меня пытали, где мне удобнее всего проводить полетные часы? Ну и ладно, хоть соседи меня никак притеснять не будут.

Пока я располагался, стараясь устроиться поудобнее, рядом со мной вновь материализовался самурай, протягивая мне летную пайку виски:

— Это вам за временные неудобства.

— Вот уж спасибо! Теперь можно лететь с комфортом! — одобрил я действия бортпроводника.

Так мы и полетели: над Хабаровском, потом над тайгой, потом над родным Петрозаводском, потом над Хельсинки и Балтийским морем. Летели долго. И постоянно какой-нибудь японец или японка чувствовали себя нехорошо. Сокота невозмутимо подходил ко мне, наливая в стакан виски на «два пальца», добавлял кубики льда и, дождавшись, когда я подымусь с места, вытаскивал из аптечки какие-то таблетки.