Созвездие Девы, или Фортуна бьет наотмашь - Диана Кирсанова

В кухне она не сразу приступила к разговору. Нужно было как следует разогреть Катерину – расчет на то, что взрослая и неглупая девушка, будучи по складу характера суеверной, все же «поведется» на сказки о колдовстве и черно-белой магии, которые она так любила, оказался верным, – и «добить» ее несколькими несложными трюками.

– Какое у тебя колечко красивое, – кивнула Ада на тонкое золотое кольцо с изумрудным глазком, надетое на ее безымянный палец. – Кто подарил?

– Так, один человек… – помрачнела Катя. – Бывший жених. Он… он сбежал. Хотя… Не имеет значения.

– Зачем так говоришь? Имеет, ох как имеет… человек этот заговор на тебя сделал, силы лишил… Дай-ка… – Ада протянула руку, требуя положить в ее ладонь кольцо. – Вот мы сейчас проверим, «чистое» оно или заговоренное!

Она накрыла колечко платком, завернула с четырех углов, пошептала над ним и вручила Кате:

– Вот, возьми его и выкини в окошко. Что смотришь? Выкини-выкини! Если вернется колечко обратно, значит, заговоренное оно. Значит, много бед может принести.

– А если не вернется? – с сомнением спросила Шатова.

– Ну тогда, значит, простое кольцо, не заговоренное… было. Да ты что, девка? Сомневаешься, что ли?! Да ты вспомни, что это за человек! Сколько он зла тебе сделал – покоя лишил, сон украл! Мало ты мучилась? Заговоренное это кольцо, порченое, не сомневайся!

Внезапно решившись, Екатерина схватила платок с завернутым в него кольцом, вскочила на стул, рванула форточку и, размахнувшись, отчаянным жестом, выкинула его на улицу. Обернулась к Аде и ойкнула: на столе прямо перед ней лежало… то самое кольцо. Не веря своим глазам, она взяла его в руки. Сомнений не было! То самое кольцо!

– Значит, все это правда! – выдохнула она. – Значит, этот подлец и в самом деле… Значит, не от души он мне его дарил… Порчу наводил…

– Наводил-наводил, – подтвердила Ада невинно.

– Я же сама, только что, своими руками его выкинула! И оно вернулось… Но раз кольцо такое, раз оно заговоренное, значит… Значит, мне его носить нельзя, да? А как быть? Еще раз выкинуть? Может быть, в этот раз подальше, за город куда-нибудь выехать, и в реку его? А?

– Не поможет. Все равно обратно вернется. Колдовство – это тебе, девушка, не фунт изюму.

– А как быть?

– А вот как я уйду, возьми две веточки ивы, мел возьми, нарисуй на полу круг, веточки скрепи крест-накрест, потом… – И Ада понесла какую-то чушь, главной целью которой было отговорить Катю выкидывать ни в чем не повинное украшение. Ведь на самом деле минуту назад она дала девушке в руки другое кольцо – то, которое перед визитом сюда вшила в край своего носового платка. А то кольцо, что Шатова сняла с пальца, Ада незаметно для нее зажала в другой руке, а потом, когда Катя ринулась к форточке, так же незаметно положила обратно на стол.

– …и после этого колечко твое очистится, можешь носить хоть всю жизнь, не снимая, зла не будет… А вот душу твою, девка, очистить будет сложнее. Черная душа у тебя, нехорошая! Дай-ка тарелку.

Присмиревшая Екатерина оглянулась, выхватила из сушилки единственную стоявшую там тарелку и поставила ее перед Адой. Та вынула из сумки с «магическими» причиндалами пузырек с черной жидкостью – обыкновенные чернила, но Катя этого, конечно, не знала, – провела по тарелке рукой, как бы проверяя ее на чистоту и сухость, и протянула Катерине обратно:

– Вот, возьми это и вылей в тарелку… Если есть в тебе колдовская сила – увидишь черный крест!

Закусив губу, Екатерина выполнила приказание. Чернила лились в тарелку тонкой струйкой и почти сразу же начали принимать форму четкого креста. На белом фоне тарелки широкий черный крест выглядел по-настоящему зловещим! (Конечно, если не знать заранее, что за секунду до этого легким движением руки Ада смазала поверхность тарелки бесцветным вазелином, оставив посередине часть сухой площади в форме креста. Чернила выталкивались с жирной поверхности и занимали форму на оставшейся чистой, нежирной площади, вот и все!)

– Все! – хлопнула Ада рукой по столешнице. – Быть тебе настоящей ведьмой! Огромная, черная энергия в тебе – большую власть над людьми можешь заиметь, черной птицей над всеми воспарить, судьбами управлять! Если все законы соблюдать будешь – в первые ведьмы Москвы сможешь выйти! Весь мир у твоих ног ляжет. Хочешь?

– Хочу! – жарко выдохнула Екатерина. – А какие законы?

– Первый закон: должна ты от наставницы своей, которая владеет всей силой ведовства и тайны магии, самим Нечистым завещанные, ничего не скрывать. Второе: должна хотя бы одно злодейство, а лучше – несколько, на душе иметь. Хорошие злодейства, качественные, чтобы страдала душа чья-нибудь невинная… Третье: обо всем, что на душе имеешь, – мне рассказать…

Екатерину не смутили такие условия – она, казалось, была занята только тем, чтобы, покопавшись в памяти, выложить перед Адой какое-нибудь злодейство позанятнее:

– Ну вот… Год назад я аборт сделала…

– Это я знаю, – отмахнулась Ада. – Это не считается! Это ты себе и дитю неродившемуся повредила, а другие люди от это не страдали… Ты другое что-нибудь вспоминай! Из недавнего желательно…

И тут Катя внезапно решилась… Встала, сложив руки на груди, тряхнула челкой, сверкнула черными глазами:

– Да, сейчас. Только… Вы же – никому?

– Никому! Только самому Сатане! – заверила ее Ада не моргнув глазом.

– Ну так вот…

Екатерина перебралась в Москву за два года до приезда Даши (которая приходилась ей двоюродной сестрой) и осела в столице, устроившись на не слишком доходную, но в то же время и «не пыльную», как она сама выражалась, работу хранительницы архивов в родильном доме. Работа и в самом деле была несложная: знай себе сортируй карточки по алфавиту, заводи новые, подшивай листочки в старые. И, наверное, совсем скоро Катя соскучилась бы в этой бумажной могиле, если бы не один случайно подслушанный ею разговор.

Беседовали ее начальница и мужчина лет тридцати, непонятно как проникший к ним за перегородку. Разговаривали они очень тихо, практически шепотом, и, чтобы разобрать каждое слово, Кате пришлось затаиться по ту сторону заставленных карточками стеллажей.

– Понимаете, я тридцать лет прожил и не знал, что отец-мать мне не родные. Ни разу, с самого детства, даже тени подозрения не мелькнуло! Любили они меня очень… А я – их. И тут такое! Мама перед смертью решила рассказать, что я им не родной. Зачем – не знаю. Может быть, суеверие какое-то, да и не слишком интересно в этих причинах копаться. Главное, что теперь я знаю: где-то еще на земле ходит женщина, и эта женщина – моя мать, понимаете? Моя родная мать! Бросила меня она сразу при рождении, вот в этом вашем роддоме, отказ написала, ну а другая взяла и усыновила. Я не для того ее хочу найти, чтобы в чем-то упрекнуть. Нет, детство у меня счастливое было. А просто хочу посмотреть на нее, узнать, кто она такая и как живет. Мать все-таки! Вдруг она нуждается в чем-то? Помогите, я в долгу не останусь! У вас здесь, в архиве, я знаю, все данные есть…

– Не могу, нет, не могу, не имею права, и не просите, и не уговаривайте, – отнекивалась заведующая. – Это же подсудное дело, что вы, под монастырь меня хотите подвести?!

– Так не узнает же никто!

– Все равно! Да и вообще, как я это сделаю, вы подумали или нет? Как искать, кого искать, где искать? У нас таких случаев, как ваш, за пятьдесят лет существования родильного дома, знаете, сколько накопилось? И все они считаются секретными сведениями. Нет, не просите, помочь ничем не могу.

– Но я вас очень, очень прошу…

Шатову окликнули из окошечка регистратуры, и она так и не узнала, сумел ли незнакомец уговорить заведующую архивом открыть ему тайну его рождения. Но слова начальницы о том, что: «У нас таких случаев, как ваш, за пятьдесят лет существования родильного дома, знаете, сколько накопилось?», глубоко запали ей в память. Она еще не знала, какую выгоду можно из них извлечь, но чувствовала, что здесь явно что-то кроется.

Неделю или две Катя обдумывала услышанное, а потом, во время одного из ночных дежурств, решила покопаться в архиве. Ей понадобилось довольно много времени, чтобы разобраться в огромном количестве пожелтевших от времени страниц. Но в конце концов все эти торопливые, расплывающиеся, часто неразборчивые строчки рассказали ей любопытную вещь.

Оказывается, один-единственный родильный дом каждый год делал счастливыми – в прямом смысле слова – несколько бездетных семей. «Отказные» дети, количество которых, увы, ежегодно росло, находили своих новых и настоящих пап и мам здесь же. Приемным родителям, конечно, приходилось изрядно побегать по инстанциям и пообивать пороги различных учреждений, собирая справки и другие документы, но результат того стоил: пищащий сверток покидал родильный дом на руках тех, кто искренне мог и хотел любить это маленькое существо. Информация об усыновлении тщательно зашифровывалась, скрывалась, перекочевывала из одной папки в другую, многие страницы вообще оказывались вырванными, но при наличии желания и усердия кое-что можно было разобрать. Главным образом это касалось истории усыновлений или удочерений, случившихся от пятнадцати до сорока лет тому назад. Более поздние истории архив не сохранил: законодательство изменилось, тайны усыновления стали оберегаться особенно тщательно, а главное, теперь они заносились в компьютер, доступа к которому Екатерина Шатова не имела.