Пятнадцать ножевых. Том 2 - Алексей Викторович Вязовский

сам все понял. А дальше прямо-таки дежавю приключилось. Точно как у абхазских «козаностровцев». Вот только пострадавший был не кавказцем, а не то цыганом, не то молдаванином. Они и сами друг друга различить внешне не всегда могут, а я так — и вовсе не спец. Чернявый, с толстым, мясистым носом и тонкими губами. Около болезного, лежащего в каком-то кабинете на кушетке и прижимающего к правому боку окровавленное полотенце, охала Галя. Пол рядом тоже весь в красном.

— О, приехали наконец-то, — заговорила она, едва мы показались на пороге. — Бореньку вот поранили, твари такие... Лечите, доктора!

Сказать, что царственная дочка была пьяной в дымину — ничего не сказать. Она еле языком ворочала. Да и раненый, судя по всему, тоже не боржоми пил. Он попытался встать, но его подруга могучей рукой отправила его назад.

— Лежи, Боря, сейчас тебя вылечат!

Мы быстренько разделись, сполоснули руки, полив их из стоявшей тут же початой бутылки с коньяком и я приступил к осмотру. Да уж, красиво жить не запретишь. Шелковая рубаха, на пальцах левой кисти, прижимающей полотенце, аж три перстня со знакомыми с виду блестячками. Видать, задели Борю в бок по касательной, порезали большей частью только кожу, хотя рана была длинной, сантиметров пятнадцать. А шить — всего пару швов посередине наложить, где края раны разошлись. Я подозвал Давида поближе, сказал ему тихонечко свои соображения.

— На всякий случай три наложу, и турундочку вставлю, чтобы содержимое оттекало, — дал свое заключение будущий хирург.

— Приступай, мешать не буду, — сказал я и уступил место для манипуляции. А сам начал расспрашивать Брежневу. Так, между делом. Но она и не скрывала ничего. Гуляли в ресторане базы отдыха со знакомыми цыганами «Бореньки». Пили много и обильно, а как известно — там где водка и прочее горячительное, там разборки и «ты меня не уважаешь». Слово за слово, мордой об стол, Буряце начал воспитывать рукоприкладством своих невоспитанных одноплеменников. Один из которых и пырнул тенора Большого. После чего вся дружная компания банально сбежала прочь.

— Где же ваша охрана? — удивился я.

— Я им не разрешаю ходить за мной по вечерам, — отмахнулась Брежнева. — Совсем жизни от них нет...

Минут пять понадобилось, чтобы закончить операцию. Ничего Ашхацава не забыл, даже пузырек с клеолом взял, повязку приклеить. Встал, стащил перчатки, снова помыл руки коньяком. Я почему-то вспомнил Мышлаевского из «Белой гвардии», который спрашивал «Вы тут водкой полы моете, что ли?», улыбнулся.

Галя, чмокнув в щеку своего задремавшего протеже, взяла сумочку, вытащила не глядя опять пачку денег. Штук пять, наверное, полтинниками. Протянула мне.

— Спасибо, Андрей.

Странно, вот десять минут назад лыка не вязала, а тут уже и говорит нормально почти, и глаза не стеклянные. Я даже начал тянуть руку вперед, но тут же опустил.

— Всегда пожалуйста, Галина Леонидовна. Можно... просьбу вместо денег?

— Что? Говори, — отрывисто ответила она. Видать, дело обычное.

— Не за себя прошу, — сказал я, пару секунд обдумав, что надо говорить. — Начальник у меня есть, главный врач московской «скорой» Каверин. Там... неприятности у него... по линии МВД. Хотелось бы, чтобы разобрались, так ли он виновен.

— Жди, — Галя подняла трубку телефона, со второго раза набрала номер.

— Юра, здравствуй, дорогой... Нет, мы тут немного посидели с ребятами... Буду, конечно, о чем ты! Вот пожалуйста, не начинай опять...

Это она с Чурбановым что ли общается? Ну а с кем еще.

— Юра, посмотри, пожалуйста, что там с главным врачом скорой, — Брежнева требовательно щелкнула пальцами.

— Каверин, — подсказал я.

— Каверин его фамилия... Понимаю, но посмотри, человек, говорят, хороший.

Что-то она еще говорила, объясняла, но к моему делу это уже не относилось. Я отошел и шепнул Давиду, обнимающему ту самую наволочку:

— Я с тобой потом рассчитаюсь, из своих.

— Даже не думай, — прошептал в ответ абхаз. — Такие знакомства дороже денег. Слушай, это получается что? Каверин нам должен будет?

Я пожал плечами:

— Не факт. У людей, которые взобрались так высоко, с памятью резко что-то происходит. Медики пока этот феномен не изучили, но говорят, «каверины» потом добра не помнят.

— Не наш случай, — покачал головой Давид. — Я слышал, что он многим из коллег помогал, став главврачом. Выбивал квартиры, прикрывал после ЧП на подстанциях...

— Ну скоро узнаем — наш случай или нет.

* * *

Нет, даже другим человеком себя чувствуешь, когда поспишь вволю и не мешает никто. Чем я только теперь ночью заниматься буду? Седьмой час, а я дрыхну до сих пор. Хорошо, хоть мочевой пузырь запротестовал и позвал в туалет. И Кузьма вон, мяучит жалобно, напоминает о потребностях растущего организма.

Первый звонок в дверь слился с шумом пятисекундного водопада, я даже засомневался, был ли он. Но вот когда начал руки мыть, то расслышал. И требовательно так звенит. Вроде и кнопка одна, и звук один и тот же должен быть, а звучит иной раз по-разному. Вот сейчас прямо-таки требует: «Открывай, а то хуже будет!». Вытер руки, открыл. Ого, нежданчик. Елизавета Николаевна Собственной персоной.

— Привет! А ты что это в трусах?

Шишкина стремительно скинула шубку мне на руки, прошла в квартиру, осмотрелась. И даже вроде как принюхалась.

— И тебе здравствовать. Странный вопрос, я что, без трусов должен тебя встречать? Ладно, в следующий раз так и сделаю.

— Дурак ты, Панов, и уши у тебя холодные, — как-то натужно засмеялась Лиза. — Я имела в виду, почему не в штанах?

— Во-первых, потому что я у себя дома, а во-вторых, спал после суток, только проснулся.

— Слушай, когда уже тебе телефон установят? Чтобы поговорить, через весь город ехать приходится.

— Так по телефону тебя не поцелуешь, — улыбнулся я и приобнял Лизу за талию.

— Подожди пока, — Шишкина выскользнула из объятий. — Завари хоть чай, что ли. А то к нему гости на порог, а он за задницу сразу хватать.

— Ладно, пойдем на кухню, — я внимательно посмотрел на девушку. Что-то было тут странное. Внезапный визит, ревнивый осмотр территории... Я поймал соскользнувший с ноги тапочек, пошел к газовой плите.

— Позвонил этот твой орангутан... — продолжила Шишкина, устраиваясь на табурете с ногами.

— Ты же помнишь, как его зовут? — перебил я. — Давид — мой