Гений, или История любви - Татьяна Веденская

В отличие от него она смотрит хмуро или, скорее, обеспокоенно. Она не сидит, а стоит, повернувшись вполоборота, на ней непонятная вышитая то ли рубашка, то ли сильно укороченная темная, как будто рваная туника. Ее ноги обмотаны какими-то непонятными кожаными веревочками крест-накрест, на ней невообразимо много фенечек, браслетов, шнурков — творчество Ингрид. Светлые волосы взлохмачены, перевязаны сплетенной в косичку кожаной повязкой. Лицо выразительное, тело гибкое. Фотограф поймал ее как бы в движении. И выглядит она первобытной, пойманной на бегу дикаркой. Ее голубые глаза смотрят вдаль, а во взгляде чувствуется какая-то смутная тревога. В ее левой руке — лук. Но стрел нет, и это казалось немного странным.

— Стрелы могут быть в правой руке. Ее и не видно, — пожал плечами Володя. — Нет, но какой кадр. Какой кадр!

— Я не понимаю, почему на обложке не могут быть все члены группы, — возмущалась Ингрид, и в результате ее долгой упрямой борьбы снимки остальных были размещены на обратной стороне, но не в очень хорошем качестве — они были какими-то размытыми и бледными, как эхо.

— По крайней мере, ты там есть, — хмыкнул Леший. — Можешь показывать спонсорам.

— Спонсорам плевать на это. Им нужна прибыль, — фыркнула Ингрид.

Но идея была правильная. Спонсоры… Группе были нужны спонсоры, нужны были гастрольные туры, полноразмерные концерты. Нужны были деньги, а Ингрид за последний год несколько подрастеряла свои источники финансирования, что и неудивительно.

Ингрид очень изменилась. Полное погружение в дела группы «Сайонара» словно подтачивало ее изнутри, и день за днем она теряла тот налет беззаботности и лени, что так восхитил Соню в первую их встречу. Ингрид много курила и много скандалила. Она не всегда находила время на маникюр. Ее волосы утратили тот неестественный, но такой притягательный блеск, который покупается поштучно раз в две недели в дорогом салоне красоты. Ингрид часто звонила всем знакомым по кругу с вопросом: «Вы не знаете, где Готье?» Ее начали даже жалеть, что уж никуда не годилось. Таких, как Ингрид, должны обожать. Соня смотрела на нее с немым изумлением и не понимала, как может эта красивая, полная жизни женщина раз за разом подталкивать себя к пропасти, в которую на самом деле боится упасть.

— Ты истеричка, с тобой невозможно даже пять минут говорить. Ты мешаешь работать, Иня! — кричал Готье, когда Ингрид в очередной раз устраивала разборку с заламыванием рук.

От этих разборок уже давно все устали, и Соня была вполне согласна с Готье. Ингрид была истеричкой. Ингрид боялась, что Готье ее бросит. Боялась тем больше, чем меньше имела на это право. Готье ничего ей не обещал. Но было что-то еще, что Соня никак не могла выкинуть из головы. Иногда в глазах Ингрид мелькала такая паника, такой животный ужас и отчаяние, которого нельзя было ни понять, ни объяснить. Когда Соня видела такой взгляд, ей становилось страшно. Готье был сильным, а она — слабой. Но она держалась.

Конечно, Ингрид совершенно не подходила в подруги Готье. Это было понятно всем, и было понятно с первого взгляда. Соня понимала Готье куда лучше, чем Ингрид. Она записала для себя в дневнике, что в буквальном смысле Ингрид часто не видит очевидного, не понимает самых простых вещей. Ингрид было плевать на искусство — она хотела только Готье. Ему же было плевать на Ингрид, и, уж конечно, эта мысль никак не могла быть ею услышана. В этом месте возникала стена круче китайской. Но всем остальным-то это было видно и было понятно.

Однажды поздно вечером Ингрид внезапно устроила очередную истерику. Готье пропал на два дня, и не было никакой возможности установить, где он, а главное — с кем. И хотя Соня была вполне уверена, что Готье просто нужно было время, Ингрид была вне себя. Она не контролировала себя ни на йоту, ни на один мизинчик. А когда Готье пришел, она кричала, кидалась вещами, рыдала и запиралась в ванной. Репетиция была безнадежно испорчена. Ингрид даже разбила стопку дисков, которые лежали, готовые к продаже. Она скинула их с подоконника и топтала ногами. Сцена была омерзительной и невыносимой. Соня собралась уходить.

— Хочешь, я тебя отвезу? — спросил вдруг Готье так, словно это было совершенно обычным делом.

Этот разговор услышал Володя.

— Я ее провожу.

— Мне надо проветриться, — бросил Готье, поднимаясь с места.

— Тут всем надо проветриться! — фыркнул Стас. — Какая ерунда! Просто бред какой-то. Взбалмошная баба. Ей нужно в больничку.

— Не надо так! — Готье повернулся и нахмурился.

— Не надо? Она психованная, разве нет? — Стас лихорадочно собирал рюкзак.

— Мы все устали. Нам просто нужно успокоиться.

— Слушай, а ты не мог ей позвонить и сказать, куда планируешь провалиться? В какую дыру? Черт, это же несложно?

— Я никому ничего не должен. Она мне не жена, — ответил Готье холодно.

— Не жена? Да? — Стас старался говорить тихо, но это у него плохо получалось. — А кто она тебе? Объясни мне, потому что я тоже, честно говоря, не понимаю. Весь наш проект зависит от этой свихнувшейся сучки, которая сходит по тебе с ума. А ты делаешь вид, что вообще тут ни при чем. Это нормально?

— Ты всерьез полагаешь, что мой проект зависит от нее? — тихо переспросил Готье.

Соня стояла в коридоре и подумывала, а не уйти ли ей по-тихому, так сказать, по-английски. Пока тут не началось уже окончательное непотребство. Раз уж пробки вышибло даже у Стаса. Но Готье вдруг сделал шаг в ее сторону и взял ее за руку. Скорее даже не взял, а вцепился и держал. Соня даже попыталась аккуратно вывернуться. Готье смотрел на Стаса, но руки не разжимал, держал крепко. Соня оставила попытки высвободиться.

— Твой проект? А ты полагаешь, что мы тут — пустое место? Ты так наш вклад видишь?

— Я вижу ваш вклад как постоянный саботаж. Никто ничего не хочет делать. Вы все занимаетесь профанацией. Вам всем плевать на музыку. Разве кроме Элизы, — добавил он, удивив ее этим до невероятности. Вот уж кому-кому, а ей-то на музыку было наплевать.

— Так, значит? — Глаза Стаса сузились, а кулаки сжались.

— Ребята, ребята, прекращайте! — Володя в панике влез между ними. — Мы все тут накручены. Нельзя же вот так наговорить друг другу гадостей. Так можно вообще доиграться.

— До чего? — крикнул Стас.

— Вы что, хотите разосраться вконец? — Володька нелепо хохотнул, пытаясь показать, сколь абсурдна такая мысль. — Из-за чего? Ведь не из-за чего!

— Из-за него. — Стас ткнул пальцем в Готье, развернулся, отодвинул (довольно грубо, кстати) Соню и распахнул дверь.

После того, как он ушел, несколько минут стояла тишина. Сонина рука по-прежнему находилась в руке Готье.