Византиец. Смоленское направление - Алексей Борисов

      Рассказ Савелия несколько охладил моё желание ехать в гости к Ильичу. Покататься по реке это одно, а вот скакать на ладье по рекам и озёрам полтора месяца, это уже не романтика, а тяжкий труд. Несмотря на эти доводы, как говорится: волков бояться - в лес не ходить, и путешествию быть, но все остальные аргументы, которые предоставил сотник, оказались убийственные. Стоило покинуть строящуюся усадьбу на длительное время, как все бы разбежались. О налаженном канале поставки продуктов как-то не озаботились; запасов мы не делаем и кроме как с реки (к сожалению, в лесу много волков, но слишком мало годного в пищу прочего зверья), питаться негде. И если бы мы и наладили поставки продовольствия, то серебряных прутиков, которые использовались, как наличные деньги, в изобилии у меня не было. Вся казна умещалась в двух ладонях. В Севастополе, на радио рынке, я смог купить куски серебра, общим весом около шести кило, выплавленного из контакторов и прочих деталей с бездарно проданных на металлолом кораблей. Паяльной лампой переплавил серебро в брусочки: по двести четыре и по пятьдесят один грамм. Это и был мой неприкосновенный запас на всякий случай. Все же мои попытки конвертировать товары в благородный металл провалились. Золотые монеты, привозимые из Византии, тут редкость. Ими не расплачиваются, берегут, закапывая в землю. Не намного лучше ситуация и с другим денежным эквивалентом, шкурками. Белками, куницами и прочей пушистостью здесь меняются по старинке. Однако крестьян они мало интересуют, да и мне как-то не с руки. Сто раз прав Савелий: пока не закончены основные работы, надо находиться тут. Вояж в Новгород придётся отложить до лучших времён. Снарядить купца компактным товаром, обеспечить его безопасность и ждать, пока вернётся обратно с грузом звёздочек, а самому заняться решением проблем, не дававших мне свободы перемещения. Помимо этого остро стоял вопрос вооружения моего отряда. В предстоящих действиях контактное боевое столкновение я исключал. Воевать хотелось дистанционно, но вооружать бойцов огнестрельным оружием не рискнул, максимум, на что был готов, приволочь короткую пушку. Картечный залп погоды не сделает, но как оружие последнего шанса, могло пригодиться. Пусковую трубу 'Шмеля', утонувшую у причала, как ни старался, так и не нашёл. Оптический прицел на ней приказал долго жить. Дно песчаное, течение сильное, может и унесло, а может, водяной спёр. И если я ещё думал, чем вооружить своих, то с новгородским кораблём вышло как-то само собой. Что ни приложишь - всё сгодится. Каждому из команды досталось по абордажной сабле, маленькому топорику, каске и ножу, а так же короткому гамбензону с нашитым на брезент кольчужным полотном. Самому Пахому Ильичу, помимо хорошего бронежилета презентовали военно-морской китель, тельняшку и фуражку с кортиком. Переодевшись в обновки, он форсил по лагерю, вызывая удивлённые взгляды окружающих. Немного сложнее вышло с ладьёй, её оснастили двумя арбалетами. На форштевне и киле, для усиления конструкции от износа при вытаскивании на берег, закрепили полоску стали. Вместо кожаного бугеля - бронзовый. Заменили такелаж, вант-путенсы, парус, поставили лебёдки, блоки и установили якорь, убрав старый камень на верёвке. Сама ладья состояла из более полутора тысяч разнообразных деталей и добавление ещё двух десятков никак не сказывались на её мореходных свойствах.

      Пока шли работы в средневековье, Полина готовила сводную таблицу размеров от сорокового до пятьдесят шестого. Обхват и увеличенный обхват груди, ширина переда, спинки и многое другое. Были приготовлены выкройки, любезно предоставленные бывшим портным Смоленского театра, по которым шились платья прошлых веков. Моисей Исаакович в этом здорово помог, сам ездил и упрашивал пенсионера. Учитывая, что с арабскими цифрами могли возникнуть проблемы, порядок действия кройки и шитья записали на диктофон. Знакомый с использованием 'пойманного голоса', Пахом удивился для вида, понажимал на кнопочки, и обещал познакомить дочь с чудом технической мысли. Всё было рассказано по урокам, три часа мы сидели в палатке, включали запись и согласно инструкции повторяли манипуляции с сантиметром и листами кальки. Одновременно с этим, Ильич пристрастился к шоколаду. И лишь упоминание о медицинских последствиях прервали бурное поглощение коричневых плиточек, завёрнутых в серебристую фольгу. Данные отходы купец не выбрасывал, аккуратно разглаживал и складывал в шкатулку. Перед самым отплытием на борт ладьи были перенесены последние рулоны бархата, атласа и шёлка. Запас продовольствия на тридцать дней, бухту проволоки и связку топоров для оплаты на волоке. Судно было готово к отходу.

      Мы с Ильичом сидели возле сложенных брёвен, обсуждали нюансы водного и сухопутного маршрута. Пахом рассказывал прописные для себя истины, в точности копируя интонации своего отца. Много лет назад, так же просвещая розовощёкого барчука, Илья, доходивший с караваном до Царьграда, внушал базовые знания своему отпрыску.

      - Понимаешь, Лексей, так давно заведено. Ладья идёт двадцать вёрст, потом короткий отдых. Мы их 'Никола' называем. Караван идёт семьдесят вёрст за два дня, потом сутки отдыхает. На ладье то, ведомо быстрее, да только зимой по рекам не ходят. На волоках, работают местные жители, в добрую навигацию приходится иногда очередь отстоять. Хороший купец бережёт волоковые куны пуще глаза, ибо если нет серебра, то заберут товаром, по убыточной цене.

      - Это как? - спросил я.

      - А что понравится, то и заберут. Гришка, сосед мой по торгу, два года назад дюже сильно погорел на волоке. Тройная цена ему, за его хитрость вышла.

      - А считают по весу или по размеру корабля?

      - Всё вместе. В каждой ватаге на волоке есть шишка, он только посмотрит на ладью, так сразу и цену назовёт. Намётан глаз.

      - Так наверно, подкупить его можно, раз он навскидку цену назначает?

      - Не, чтобы шишкой стать, не один год тяговиком надо поработать.

      Во время беседы, Пахом нередко вставлял одну и ту же фразу: 'Жалко, что не можешь ты своих людей оставить, познакомил бы я тебя со своими сотоварищами. В Мурманск сходили бы, ты родню свою проведаешь, глядишь, и торговлю учиним'. Новгородец не сдавался до последнего, новый торговый маршрут так и маячил перед его глазами. Вот таким образом открывались неведомые земли, холодные моря, а иногда и новые материки.

      Наконец настало время отхода. С новгородской ладьёй отправилась большая часть моего отряда, тянули жребий, кто идёт в первую увольнительную. Девочек, с рюкзаками за спиной, отпустил проведать своих родителей под присмотром сотника. Савелий, по прибытии в Смоленск, должен был разместить своих людей в лавке Пахома, откуда те будут совершать набеги в трактир, либо по другим понравившимся местам. Всю амуницию бойцы оставили в лагере, с собой только холодное оружие. Шесть человек в одинаковых рубахах, трикотажных шапочках, плащах с капюшоном, холщёвых штанах и хромовых сапогах смотрелись несколько комично, но кроме меня на это внимание никто не обратил. Сотник получил семь гривен для бойцов и две для себя. Промотать такие деньги за несколько дней было нереально, но делалось это с прицелом на будущее. Люди должны были почувствовать заботу. Аналогично поступил и с Пахомом Ильичом. Прощаясь, я передал ему три великолепных меча. Один ему самому, второй его сыну, а третий для Александра, который княжил в Новгороде, с заделом на будущее.

       Ладья отошла от причала, повернулась ко мне бортом, шесть пар вёсел ударили в воду, судно на мгновенье замерло и рванулось вперёд.

      'Доброй дороги, возвращайтесь', - подумал, махнул рукой на прощанье и стал подниматься в горку, к тому месту, где уже заканчивали возводить арку ворот, как за спиной кто-то стал запевать.

      Живет моя отрада в высоком терему,

      А в терем тот высокий нет хода никому,

      А в терем тот высокий нет хода никому.

      Я знаю, у красотки есть сторож у крыльца,

      Но он не загородит дороги молодца,

      Но он не загородит дороги молодца.

      За то время, пока Пахом слушал пластинки, команда ладьи успела разучить несколько куплетов. И теперь над гладью реки неслась песня, которая, как известно, строить и жить помогает. Природа, в ответ на залихватскую мелодию, решила помочь поющим, и вскоре, втянув вёсла вовнутрь, судно пошло под парусом. Оставшиеся без работы гребцы продолжили музыкальное занятие, только уже веселее.

      Войду я к милой в двери и брошусь в ноги к ней,

      Была бы только ночка, да ночка потемней,

      Была бы только тройка, да тройка порезвей,

      Была бы только тройка, да тройка порезвей.

      7. Савелий.

      Смоленская пристань приняла новгородскую ладью ближе к вечеру, когда солнце неуклонно ползёт на закат, но ещё согревает своими жаркими лучами землю, почти как вначале полудня. Пахом Ильич, потерев широкой ладонью кончик своего носа, сморщился. Расчёт-то был причалить гораздо раньше, да не срослось. Взятые на откуп топоры теперь не продать с двойной выгодой, придётся отдавать на волоке, где истинной цены в жизнь не получить. Тем не менее, оставался знакомый кузнец, он обязательно поймёт, что за чудесная сталь, так что надежда получить хоть какой-нибудь навар оставалась. Решив по дороге проводить пассажиров до своей лавки, заодно и Евстафия предупредить, что возможны квартиранты, в лице бывших охранников, Пахом перешагнул через борт. От причала до торговых мест десять минут неспешного хода. Не зря говорят: поспешай не торопясь, и вместо того, чтобы размеренно подняться в горку, Ильич ускорил шаг. За это время он успел взмокнуть в кителе, но показать обновку брату жены, да и остальным достойным людям было необходимо, подобного покроя кафтана не было, ни у кого в городе, а если не похвастаться, так для чего тогда новая одежда? Сам бы он и в телогрейке чувствовал себя более чем комфортно. Торговые ряды были уже закрыты, когда Пахом в обход добрался до своей лавки, расположенной на самом краю торжища. Людей он повстречал немного, вечером уважающие себя купцы не торгуют, придаются отдыху и размышлениям, но поставленная задача была выполнена. На столь необычный кафтан обратили внимание, признав в новгородце то ли италийца, то ли византийца, на что владелец кителя только усмехался, степенно раскланиваясь с соседями по торгу, производя фурор, называя себя.