Последний бросок на запад - Егор Овчаренков

— Какое дело? — Емельянов уже задумался о своем.

— Загорать.

— А стрелять? — неожиданно спросил Емельянов.

— Ты опять о своем?

— Да нет, я так. Только я не могу взять в толк, как можно получать удовольствие от убийства людей. А с другой стороны — тебя вон от вида разорванного на куски хорвата тошнит.

— Это смотря кого людьми называть. Я мусульман людьми не считаю. Они нехристи, чурки, и их надо стрелять.

— Только за это?

— Разве недостаточно? Другого языка они просто не понимают. Да и католики не лучше…

— А ты на другом языке пробовал? — Емельянов уже начал злится.

— Нет, не пробовал. Только я точно знаю, что другого языка они не понимают. У одного нашего казака ногу недавно оторвало, ты знаешь?

— Знаю. И что?

— А ничего. Только не просто так оторвало. Он ребенка одного из этих поганых выродков пытался из огня вытащить, а этот…

— Не ори! — прервал разошедшегося друга Емельянов. — Не нервничая и шепотом.

— А этот малолетний гаденыш, — продолжал Вадим, не обращая внимания на подколку Емельянова, — взорвал гранату, которая у него под рубашкой спрятана была. Их с пеленок уже ненавидеть учат. А я, между прочим, жить хочу. И чем меньше этих гадов в живых останется, тем у нас с тобой шансов выжить больше.

— Похоже, что тебе совершенно напрасно сербы деньги платят, — с усмешкой сказал Дима. — Тебе бы автомат помощнее да патронов побольше, так ты бы тут наворотил дел и бесплатно. И жрать бы, наверное, за свой счет согласился.

Чернышев не ответил. Он просто кипел и теперь пытался успокоиться, наблюдая за дорогой в бинокль.

— Я не понимаю, — произнес Вадим с несколько обидчивой интонацией, в которой явно прочитывалось: «не надо нам ссориться», — не понимаю, зачем ты вообще сюда приехал, если ты такой пацифист?

— Работать, — коротко бросил Емельянов.

— Стрелять?

— Да.

— Убивать?

— Разумеется.

— Хорватов и мусульман?

— Эта догадка делает честь твоему уму, — заявил Дима, однако Чернышев не заметил сарказма или точней — сделал вид, что не заметил.

— Так ты пацифист?

— Я наемник, — ответил Дима, которого эта беседа, явно не к месту и не ко времени, начинала тяготить.

— Чего же ты тогда отобрал у ребят ту девку?

Емельянов прищурился.

— Не твоего ума дело…

— Ну, это все-таки военный трофей, добыча, — осклабился Чернышев.

— Ладно, заткнись, — примирительно предложил Емельянов; заводиться явно не хотелось.

— И все-таки… — не сдавался Чернышев.

Дима отобрал у Чернышева бинокль и сам взглянул на подступы к мосту.

— Я не считаю зазорным выстрелить в своего врага, — продолжал Вадим. — А насчет деталей ты можешь выражаться и более откровенно, я не обижусь. Ты хочешь сказать, что я самый обыкновенный садист, который стреляет не ради дела, а ради удовольствия. Так?

— Так, — ответил Емельянов.

— Только почему-то я не стреляю в наших. Ты вот, например, достаточно доступная с этой точки зрения цель.

— Да, — согласился Емельянов.

— Что?! — едва не крикнул Чернышев. — В таком случае какого хрена ты поперся со мной на это задание? Или тебе просто надоело жить? Ты что, считаешь меня сумасшедшим?

Емельянову все больше и больше надоедала эта тема.

— Нет, просто я думаю, что ты еще не дошел до такой степени — стрелять в своих друзей. И давай лучше поговорим о другом. Мне не хочется ссориться с тобой окончательно, а дело идет к тому…

— Нет, постой! Я хочу, чтобы ты раз и навсегда уяснил мою точку зрения по этому вопросу. Я действительно ненавижу мусульман и им подобных. Не менее сильно я ненавижу и прибалтов, которых пострелять у меня возможности нет. Я не хочу сказать, что очень сильно люблю своих соотечественников, но ни один народ не будет уважаем, пока он сам этого не захочет. А в нашем мире уважения можно достичь только одним путем — демонстрацией грубой силы. А если тебе это не нравится, то можешь уматывать на свою родину, которая с такой радостью упекла тебя на максимальный срок за решетку только за то, что ты пришил нескольких ублюдков, пытаясь защитить себя и какую-то шлюху.

Дима отчетливо видел: злоба просто кипела в бывшем рижском омоновце, и он с усилием сдерживал себя, чтобы не сорваться на крик в самом неподходящем месте.

— Мне деньги нужны, — коротко ответил Емельянов. — Ты знаешь. А кроме того — необходимо было скрыться из России… Впрочем, я не собираюсь перед тобой оправдываться — ты сам все знаешь.

— Те деньги, которые ты здесь заработаешь, не стоят того риска. В совке можно и больше поднять при желании. И скрываться там проще. Потому что если за тебя здесь возьмется Интерпол, то ты скорее назад в Россию побежишь, чем в Европу.

Емельянов не ответил — тут Вадим был полностью прав. Большинство молодых парней ехало сюда отнюдь не по политическим мотивам и даже не зарабатывать деньги. Некоторые сюда добирались за свой счет и предлагали свои услуги едва не бесплатно, прося только скромный стол и крышу над головой за «Калашникова» с боекомплектом.

Были и такие, кто после отъезда на родину снова возвращались сюда только потому, что уже не могли не стрелять, не могли ни жить, ни работать спокойно.

«Так, может, это они правы, а не я, — думал Емельянов, а потом неожиданно для себя решил: — А ну их всех к черту!»

Он устало провел ладонью по лицу и снова взял бинокль, чтобы проверить обстановку.

И в это время к мосту по дороге пошли хорватские танки. Их было немного. Всего восемь боевых машин, но они представляли достаточно впечатляющее зрелище — темно-зеленые, почти черные, они ползли по дороге, не разбирая ни ям, ни ухабов, и казалось, что ничего на свете не способно их остановить. Казалось, что это огромные, неуязвимые, не зависимые от людей животные, просто сейчас переползают на новое место обитания.

— Совсем страх потеряли, — злобно сказал Чернышев. — Чуют, что у них НАТО за спиной. Сюда бы гаубицу хорошую.

Ладонь Емельянова легла ему на рот и перекрыла поток бранных слов. Чернышев вопросительно посмотрел на Диму. Тот ничего не сказал и лишь махнул рукой направо.

Сначала Чернышеву беспокойство друга показалось совершенно пустым, но, прислушавшись, он понял, что там, за кустами, кто-то есть. Там шли люди и говорили по-сербскохорватски.

— Это их патруль, — прошептал Емельянов. — Пока нас не обнаружили, надо сматываться. С заданием справились: восемь танков, идут в нашу сторону. Надо уходить, — повторил он.

Чернышев это тоже хорошо понимал. Их было всего двое. А там хорватов больше. Гораздо больше. И вооружены они не хуже, даже наверняка лучше.

Голоса раздались совсем близко, и из-за соседнего куста вышло трое хорватов с автоматами за спинами.

Русских спасла только беспечность уверенного в себе противника — наемники сразу же открыли огонь, а потом вскочили на ноги и побежали.

Емельянов давно так не бегал. Он никогда не жаловался на физические данные, но теперь явно бил все свои рекорды и стремительно несся вперед.

Сзади раздавались крики и беспорядочные автоматные очереди.

Дима был почти уверен, что если они не убили тех троих, то ранили несомненно, с такого расстояния промахнуться было трудно. Значит, их там точно больше, чем трое, и за разведчиками обязательно будет погоня.

Сейчас, как и всегда в минуту опасности, сознание Емельянова работало четко. Он лихорадочно перебирал варианты направлений, путей к бегству на тот случай, если им попытаются отрезать путь к лесу. А такое развитие событий, если хорваты немного поторопятся, было вполне вероятным.

Но, видимо, он недооценил своей скорости, потому что уже не было слышно выстрелов и криков погони, а он уже карабкался на гору, где до густого и спасительного леса оставалось всего ничего.

Внезапно совсем недалеко раздался взрыв. Емельянов оглянулся на немного отставшего напарника. Тот был в порядке.

«Значит, не мины, — подумал он. — Неужели из танков?..»

А стреляли действительно из головного танка колонны — у хорватов было столько боеприпасов, что они могли позволить себе такую роскошь — открыть огонь из орудий по двум разведчикам.

«Быстро же они сориентировались», — подумал Емельянов и залег за ближайшим валуном. Потом помахал рукой Чернышеву, и вдвоем они ползком перебрались в другое место.

Тут же валун, за которым они только что прятались, был разорван снарядом на мелкие части. Похоже, русским разведчикам все еще везло.

— Их немного, — сказал Емельянов Чернышеву. — Можно патрульных подпустить поближе и перестрелять. А с танков нас не достанут.

Пуля с визгом вонзилась в камень рядом с головой Вадима и отрикошетила в сторону.

— Ты меня за идиота принимаешь? Нас самих перестреляют, как пить дать. Сматываться нам надо. Ты как хочешь, а я пошел.