Силуэты пушкинской эпохи - Николай Дмитриевич Александров

Максимовича в университете. Его даром слова восхищался граф Уваров. Кстати, именно Максимович первым ввел такие ботанические термины, как особь и сложноцветный.

В 1834 году Максимович уезжает из Москвы. Поддавшись на уговоры Гоголя, при содействии Вяземского и Жуковского, он был назначен профессором русской словесности в университет св. Владимира в Киеве. Он преподает, создает курс истории древней русской словесности, переводит «Слово о полку Игореве», пишет критические статьи о русских и украинских авторах, ведет обширнейшую переписку (круг его знакомых был просто необъятен) и не менее обширную общественную деятельность. К концу жизни он состоял членом 21 организации самого разного рода.

Этот мягкий и не обладавший сильным здоровьем человек сделал за свою жизнь невероятно много. Поэтическое вдохновение, не принесшее ему признания в поэзии, в полной мере проявилось в других занятиях, делая его, по справедливому выражению современника, «поэтом науки».

А. Ф. Мерзляков (1778–1830)

Алексей Федорович Мерзляков родился в 1778 году в семье мелкого провинциального купца и первоначальное образование получил в Пермском народном училище. Тринадцати лет он написал оду на мир с Швецией, которая попала в Петербург и обратила на себя внимание. Стихотворение было опубликовано в журнале «Российский магазин», а автор переведен в Москву, в университетскую гимназию. Дальнейшее образование Мерзляков получил в Московском университете, который закончил в 1799 году с золотой медалью и с которым была прочно связана вся его последующая жизнь до самой смерти в 1830 году.

Год от года он восходил по ступеням университетской иерархической лестницы, был кандидатом, магистром, доктором, ординарным профессором и, наконец, деканом. Читал лекции по критике и теории изящной словесности. «Он был человек несомненно даровитый, — вспоминал Дмитрий Николаевич Свербеев, — отличный знаток и любитель древних языков, верный их переводчик в стихах, несколько напыщенных, но всегда благозвучных, беспощадный критик и в этом отношении смелый нововводитель, который дерзал, к соблазну современников, посягать на славу авторитетов того времени, как, например, Сумарокова, Хераскова, и за то подвергался не раз гонению литературных консерваторов… У Мерзлякова было более таланта, чем постоянства и прилежания в труде. В его преподавании особенно хромал метод. К своим импровизированным лекциям он, кажется, никогда не готовился».

Импровизационность, порыв вообще были свойственны Мерзлякову, правда, проявлялись далеко не всегда. Угрюмый и неловкий в чужой ему обстановке светского общества, он преображался в товарищеском кругу. «Алексей Федорович острил беспрестанно, — вспоминал о нем Жихарев. — Нет человека любезнее его, когда он нараспашку». Этот же дар ощутим и в творчестве Мерзлякова. Он много переводил, писал оды на случай, но настоящим поэтом становился лишь тогда, когда ему удавалось и в лирике «быть нараспашку», — прежде всего в своих знаменитых песнях «Среди долины ровныя…», «Что же ты голубчик…», «Не липочка кудрявая…» и др. «Это был талант мощный, энергический, — писал о Мерзлякове Белинский, — какое глубокое чувство, какая неизмеримая тоска в его песнях! как живо сочувствовал он в них русскому народу и как верно выразил в их поэтических звуках лирическую сторону его жизни! Это не песенки Дельвига, это не подделки под народный такт — нет: это живое, естественное излияние чувства, где все безыскусственно и естественно». «Песни Мерзлякова дышат чувством», — замечал Александр Бестужев, их «поют от Москвы до Енисея», — писал один из критиков 30-х годов. О популярности песен Мерзлякова свидетельствует такой, например, факт. Караульные Петропавловской крепости фейерверкер Соколов и сторож Шибаев «были хуже немых, — вспоминает декабрист барон Розен, — немой хоть горлом гулит или руками и пальцами делает знаки, а эти молодцы были движущиеся истуканы… Однажды запел я „Среди долины ровныя на гладкой высоте…“, при втором куплете слышу, что мне вторит другой голос в коридоре за бревенчатой перегородкой; я узнал в нем голос моего фейерверкера… Еще раз повторил песню, и он на славу вторит ей с начала до конца. Когда он через час принес мой ужин… я поблагодарил его за пение, и он решился мне ответить… С тех пор мало-помалу начался разговор с ним».

Последние годы жизни Мерзляков провел в бедности. Он с горечью писал Жуковскому, прося заступничества и денежной помощи: «Право, брат, старею и слабею в здоровье, уже не работается так, как прежде, и, кроме того, отягчен многими должностями по университету: время у меня все отнято должностью, или частными лекциями, без которых нашему брату-бедняку обойтись неможно; а дети растут и требуют воспитания. Кто после меня издать может мои работы и будут ли они полезны для них, ничего не имеющих».

Н. С. Мордвинов (1754–1845)

Но нам ли унывать душой, Когда еще в стране родной Один из дивных исполинов Екатерины славных дней Средь сонма избранных мужей В совете бодрствует Мордвинов, —

вопрошал К. Ф. Рылеев в оде «Гражданское мужество». Ему вторил Пушкин в послании Мордвинову 1826 года:

Под хладом старости угрюмо угасал Единый из седых орлов Екатерины. В крылах отяжелев, он небо забывал И Пинда горные вершины.

В стихах к Мордвинову обращались Плетнев и Боратынский. Пушкин в письме Вяземскому в 1824 году писал, что Мордвинов «заключает в себе одном всю русскую оппозицию».

Сын адмирала Семена Ивановича Мордвинова, Николай Семенович Мордвинов был рано отдан отцом на службу во флот и в 1774 году послан для усовершенствования в морском искусстве в Англию, где пробыл 3 года. Пристрастие к Англии, в том числе к государственным ее учреждениям, Мордвинов сохранил на всю жизнь. Да и женился он на англичанке.

Он участвовал во второй турецкой войне, в 1792 году занял место председателя Черноморского адмиралтейского правления. При Павле был назначен членом Адмиралтейской коллегии и произведен в чин адмирала. Однако расцвет его деятельности пришелся на царствование Александра I. Мордвинов привлекался в эту пору к обсуждению важнейших государственных вопросов, поднимавшихся императором и его ближайшими сподвижниками. Был министром морских дел, членом Государственного совета и одним из главных помощников Сперанского. В 1823 году был