Бригада. От сумы до тюрьмы - Александр Белов

В аэропорту его встретил радостно улыбающийся Усман.

— Мы едем в надежное место? — спросил его Азиз.

— А як же, это небольшой поселок под Москвой. Называется Алаховка. Там у нас все схвачено, нас ждут в достойном доме нашего достойного кавказского друга.

— Но я слышал, что в Москве строго с документами? На каждом шагу проверки?

— Не беспокойтесь, уважаемый. Мы не тратим денег зря. Главный паспортист Алаховки — наш хлопец. Русских он ненавидит так, что ни прописаться, ни зарегистрироваться там обычному русскому не по силам. Разве что только за очень и очень большие гроши, поэтому там много богатеев. Зато для нас и наших кавказских друзей всегда наготове дома с хорошими условиями проживания и необходимые документы и бланки. Там вы будете в безопасности, среди своих…

Ехать пришлось через Москву, Азиз рассеянно поглядывал сквозь затененные стекла «шевроле» на широкие улицы* В Москве он был второй раз, в первое свое посещение задержался ненадолго, его нелегально переправили в Дагестан. Но и тогда, и сейчас местные жители произвели на него странное впечатление. Красиво одетые, явно сытые и здоровые люди бестолково суетились, спешили куда-то, и у большинства были мрачные, озабоченные физиономии.

— У них что в этой Москве, траур какой-то? — хмуро спросил Азиз у сопровождавшего его Усмана — Вроде, пока рано!

— С чего вы так решили, уважаемый? — удивился тот.

— Но вот же у них такие лица, будто они идут хоронить своих любимых родственников!

— Ах это! — Усман засмеялся, тыча пальцем в сторону улицы. — О, цэ у них такая привычка: безбожники, одно слово! Вместо того, чтобы радоваться каждому дню жизни и благодарить Всевышнего за еду и здоровье, они бегают мрачные, едят друг друга за прошлые и будущие обиды. Да еще день и ночь твердят по телевидению, как отвратительно жить в их стране. Отсюда и несмываемая печаль на москальских рожах. Ничего, когда им откроется истинная вера, они сами возрадуются!

Все это Усман говорил серьезно, с большим искренним чувством. Он принял ислам в Афганистане, попав в плен к моджахедам в ходе боевых действий. Сначала ему казались странными мусульманские обычаи, особенно требование пятикратного творения намаза. Но человек отвергает то, что ему не понятно. А то что он понимает, ему легче принять.

Он прожил несколько лет в горах Тора-Бора, в самых примитивных условиях, без газа, электричества и телевидения, но никогда об этом не жалел. Потому что ему открылся совершенно другой мир, иная правда — правда Корана.

Кроме того, у него были свои счеты к русским, пославшим его в Афганистан проливать кровь за советскую империю.

Когда-то, еще до принятия истинной веры, его звали Миколой, фамилия у него была Хватуненко. Он был родом из Западной Украины, западенец, и не мог простить Советам отнятых доходных домов во Львове, принадлежавших еще его деду. Целые поколения Хватуненков по грошику, тяжким трудом собирали богатство, но пришли коммунисты и отобрали все в один день.

Добро бы хоть сами нажились, это хоть понять можно. Так нет, они все изгадили коммуналками, расселив в лучших апартаментах тучи бездельников и пьяниц.

После русских, подло отнявших у несчастных украинцев историческое право на это имя, он больше всего ненавидел коммунистов, но как-то так получалось, что эти понятия совпадали. Он даже придумал свое название этой враждебной силе: коммунистический русизм!

«Нет и не может быть в мире более человеконенавистнической, жестокой и цинично действующей идеологии, чем русизм, — думал Микола-Усман. — Все ее носители — животные без всяких моральных принципов. Поэтому можно и нужно вести с ним непримиримую борьбу везде, где только можно — в Афгане, в Чечне, в самой Москве».

В исламе Усман видел единственную силу, которая в состоянии смести с лица земли Россию, уничтожить ее как государство, как хищного зверя!

Усман не преувеличивал, говоря о достойном приеме, ожидавшем Азиза в Алаховке. Скорее поскромничал. Роскошный четырехэтажный особняк беженца из Чечни возвышался над домами новых русских, как Дворец съездов над кремлевскими стенами.

У ворот дома приехавших встретил толстый хамоватый малый с маленькими глазками и короткой шеей. Он открыл дверцу «шевроле» и панибратски подмигнул ступившему на землю Азизу.

— Это наш помощник, — сказал по-арабски Усман. — Зовут Кабан. Наглый как танк, но со связями среди ментов и уголовников. Полезный нам человек.

— Кабан? — Азиз был неприятно поражен. — Это же «свинья»? Брать в союзники свинью в таком важном деле! Ты что, с ума сошел?

Для равновесия надо отметить, что и прибывший эмиссар сразу не понравился Кабану: бородатый, рожа хитрая, узкая, и смотрит волком. Видно, всех подозревает, кого ни увидит. Если бы Кабан не надеялся наложить лапу на бабки Белого, а может, и на денежки своих теперешних хозяев, он давно бы отсюда слинял. Но он очень надеялся отовариться. Да и арабы не спешили должок отдавать.

Его наглый взгляд был воспринят Азизом как сигнал тревоги, и он спросил Усмана по-арабски:

— Ты уверен, что этой свинье можно доверять?

— Ни в коем случае! — заверил Усман. — Он хитер как лис, и осторожен, как кабан. Но он нам необходим, чтобы реализовать наш план. Этот тип ненавидит Белова и будет рад его подставить. Тогда мы сможем…

— Хорошо. Я понял. Но постарайся, чтобы эта свинья ничего лишнего не нарыла.

— Не беспокойся. Кабан будет жить ровно столько, сколько потребуется для нашего дела. Потом мы его зароем.

Они вошли в дом. Внутри он был оформлен в восточном стиле. Мебели практически не было, пол устилали ковры ручной работы. Стены дома так же скрывали ковры, на которых были развешаны сабли и кинжалы.

Азизу не терпелось приняться за дело. Он наскоро умылся и перекусил. Для него вопросом номер один был контроль за размещением готовых зарядов. С местами закладки гексогена его ознакомил Юсуф:

— Вот, уважаемый, — сказал он, расстелив на ковре у ног Азиза большую карту Москвы и области. — Номера закладок в порядке установки времени. Первый взрыв будет здесь, это называется Каширская. Второй вот здесь, на улице Гуриевича. Третий под Москвой, в Жлобне. Это элитный интернат детей российских политиков.

— Тут у меня есть возражение, уважаемый, — перебил его Усман. — Я думаю, что не стоит нам трогать интернат. По крайней мере пока.

— Да? — удивился Азиз, машинально перебирая зеленые, крупные четки. — Почему мы должны жалеть детей этих безбожников?

— О, цэ так… Но если мы сейчас взорвем простых москвичей, всякую мелочь без больших денег и связей, то гнев властей и населения выльется на чеченцев. Но если мы заденем тех, у кого есть влияние? Тогда им мало будет Чечни. Русские будут вдвойне, втройне мстительны, если обидеть детей и напугать жен власть предержащих. Понимаешь? Зачем нам лишние проблемы?

— Там, в интернате, уже все подготовлено, — предупредил Юсуф. — И нейтрализовать заряд будет непросто.

— Аллах велик, — задумчиво напомнил Азиз. — Не подобает душе умереть иначе, как с дозволения Аллаха и в установленный в писании срок. Только он знает, кому пришло время. Но вот очередность взрывов надо изменить. Первым будет здесь, где Южный порт? — он ткнул пальцем в карту в районе улицы Гуриевича. — Вторым тут, на Каширке. А потом интернат, третьим номером, на закуску, как говорят русские.

— Значит, интернат последним? — переспросил Юсуф, исправляя цифры на карте.

— Да. Хорошо. Пока я всем доволен, — Азиз погладил бороду и прошептал суру о том, что истинный мусульманин убивает любого неверного, который не преклонит колени перед Аллахом.

XXXII

Одиночество — страшная пытка. Самая страшная из всех возможных. Тем более, если не знаешь, где ты, у кого, зачем тебя держат, и что тебя ждет. Белов, лежавший ничком на бетонном полу, не так мучалс^от боли в измочаленном сапогами ваххабитов теА, сколько от невозможности понять происходящее.

Ну ладно, он сам того не желая, помог этим исчадьям ада провезти взрывчатку на какое-то расстояние, но ведь потом-то они обошлись без него! Зачем тогда оставили его в живых, везли столько времени куда-то, вместо того, чтобы загасить вместе с ментами на дороге? Сначала у него создалось такое впечатление, что били его не ради каких-то сведений или признаний, а исключительно из любви к самому процессу превращения живого человека в истерзанный труп.

Так взбесившиеся волки режут всех овец подряд, сатанея от вкуса свежей крови, пока все стадо не перегрызут. Почему же тоща его не забили до смерти? Ну, на этот вопрос он нашел ответ: из-за кейса. Пока они не знают, где он, его не убьют, но убивать будут. Постепенно!

И самое главное, что с той взрывчаткой, которая была в ЗИЛе? Мысли об этом Саша прогонял, потому что ничего в этой ситуации изменить не мог.