Сарафанное радио и другие рассказы от первого лица - Наталья Нестерова

Шампанское, цветы, легкие закуски, свечи — романтики хоть отбавляй. Дошло дело до поцелуев, сначала легких, потом страстных… ну, и далее замаячило то, что после поцелуев. И тут моя Надежда выкидывает фортель — подхватывается, ничего не объясняя, мчится на выход и удирает с любовного поля боя.

Звонит мне и так плачет-ревет-воет, что я испугалась.

— Сейчас буду! — крикнула в телефонную трубку.

Голодных детей подсунула мужу:

— Покорми! А я — к Наде. Похоже, ее «совершенство» оказался извращенцем. Расчленил мою подругу на куски, над каждым надругался, и теперь она себя обратно собрать не может.

Муж что-то твердил про милицию, про медицинское освидетельствование, но я не слушала, помчалась на всех парах.

Прилетаю к Наде. Лицо ее… никогда не видела пареной репы и людей, которое это блюдо употребляют, не встречала, но почему-то именно с этим овощем — репой после термической обработки — хотелось сравнить красную распухшую Надину физиономию. Рыдания ее уже перешли в стадию бесслезного воя, периодической икоты, которая рубила похоронные причитания:

— Все пропало… Какой он прекрасный!.. Жизнь загублена… Я несчастная, проклятая… — И по второму кругу: — Все пропало… Какой он чудный!..

— Он тебя… того? Изнасиловал?

— Не-е-ет! — воет Надежда с подозрительным сожалением.

— Надругался психически?

Мог ведь этот подлец (другого слова человеку, который довел мою подругу до подобного состояния, я тогда придумать не могла), например… Ну, я не знаю, что например! Накормить отбивными, сделанными из бедра соседки по лестничной клетке…

— Не-е-ет! — мотает головой Надя.

— Что он с тобой делал?

— Целова-а-ал.

— А дальше?

— Ой, какая я несчастная! Ой, все загублено! — новый приступ невменяемого отчаяния.

Незадолго до этих событий я писала статью о «врачебной» помощи, которую оказывают алкоголикам в медицинских (так они назывались, подчеркиваю) вытрезвителях. И хотя Надежда была практически трезва, я применила полученные знания на практике. Почему-то казалось, начни я ее ласково утешать, гладить по голове и соболезновать, Надя будет реветь до нового года.

Притащила я подругу в ванную, раздела догола, затолкала под душ, включила холодную воду на полную мощность и стала поливать. Надя корчилась-извивалась, как многочленистый спрут и верещала. Хотя спруты, конечно, не верещат.

«Бедные пьяницы», — подумала я. Но экзекуцию над подругой не прекратила, пока икота не прошла и выбиваемая зубами дробь не стала особенно мелкой. По доброте душевной в финале я окатила подругу теплой водой. Вытащила, завернула в махровый халат, поволокла на кухню. Заварила крепкий сладкий чай, заставила Надю выпить. Сама для стойкости опрокинула рюмку коньяка.

Ведь я собиралась выслушать душераздирающую историю страшного поругания, в котором почему-то не участвовали ни тело, ни душа моей подруги! Но когда Надя рассказала, из-за чего сыр-бор, я поняла, что коньяк был напрасен.

— Дура! — воскликнула я. — Если ты его ТАК любишь! Если он ТАКОЙ необыкновенный! Какого черта ты удрала?

— Трусы, — тихо и скорбно пояснила Надя.

— Что-что? — не поняла я.

— На мне были ужасные трусы!

— Привет! Ты что, ходишь в драных трусах?

— Нет. Обыкновенные, белые, хлопковые. КАК У ДОЯРКИ! — Тут Надя (второе дыхание!) снова принялась плакать, повторяя, как заведенная: — Как у доярки, как у доярки…

Указательным пальцем одной руки я строго погрозила Наде, а пальцем другой руки показала в сторону ванной: — Снова окачу, если будешь рыдать.

Надежда втянула носом слезы и вредным голосом напомнила:

— Ты сама говорила!

— Что говорила?

— Что женщина всегда должна быть одета так, чтобы не стыдно было под трамвай попасть… Перед работниками морга не стыдно, когда они раздевать станут. А тут! Хуже морга!

Ну, виновата! Водится такое за мной — любовь к хлесткой фразе, к афоризму, красному словцу. Наболтаю, потом сама вспомнить не могу. А подруги страдают. Надежда не первая.

Подруге Юле запала в голову моя вульгарно-феминистская фраза, что, мол, у мужчин мозги распределены по двум местам: часть в голове находится, часть (пардон) — в мошонке. Идеальный мужчина — у которого равновесие двух полюсов. И Юля все терзалась от перекосов — у ее жениха то одна часть мозга доминировала, то другая…

Раз виновата, то исправлюсь! Как могу, выправлю личную жизнь моей подружки.

Начала я издалека:

— Наденька! Давай ты напряжешься и представишь себе, что мужчины тоже люди, человеки! Этакая боковая ветвь развития, не исключено, что тупиковая… Последнее уточнение забудь! — велела я тут же.

— Конечно, люди, — вяло согласилась Надя.

Ты не понимаешь! Из всей нашей женской компании, отбросим скромность, я — единственная, кто относится к мужчинам правильно! Потому что с детства дружу с мальчиками, юношами, мужчинами! Из рогатки научилась стрелять раньше, чем на спицах вязать. А муж у меня! Без академии женских наук такого не приручишь! Воспитываю двух сыновей, наплевала на карьеру. Вот увидишь, мои мальчики, когда вырастут, станут потрясающими личностями. Девушки по обочинам их пути будут от восхищения падать, в штабеля укладываться… Извини, отвлеклась на личное. На чем мы остановились? Итак, ты не относишься к Никите как к нормальному здоровому человеку…

— Почему же! — перебила Надя. — Он очень! Он более чем! У него такие нежные руки… когда он меня обнял…

— Вот именно! — в свою очередь заглушила я воспоминания о нежных руках и объятиях. — Никита для тебя — полубожество, сверхчеловек, супермен. А он между тем потратился на шампанское, цветы и закуски! Еще и свечи наличествовали! Свечи — это точно любовь! Чтобы их купить, надо было в хозяйственный магазин прийти и в очереди простоять. Вопрос: что ты сделала с его чувствами в их материальном воплощении? Надругалась! Пустила коту под хвост!

Надежда совершила очередную попытку разрыдаться, но я на нее гаркнула. Она видела, что у меня имеется какое-то решение, выход из тупика, поэтому быстро замолкла.

— Повторяй за мной! — требовала я. — Никита — простой хороший живой человек!

— Никита простой хороший живой человек, — послушно повторяла Надя и от себя мечтательно-тоскливо добавляла. — Изумительный!

— У него с головой все в порядке и чувство юмора наличествует.

— У него прекрасная голова и великолепное чувство юмора, — редактировала мои слова Надя.

На ее отсебятину я внимания не обращала и еще несколько минут «кодировала» подругу на предмет человеческой полноценности Никиты. Когда мне показалось, что сеанс внушения удался, я предложила простое и гениальное решение проблемы:

— Ты должна ему все честно рассказать! Про свою любовь, про трусы доярки, про меня с идиотскими афоризмами! Объяснить человеческим языком, почему трусливо сбежала, когда более всего мечтала остаться.

— Как это ВСЕ рассказать? — возмутилась Надежда. — Ты с ума сошла! Кто же в подобном признается?

— Опять двадцать пять! — в досаде всплеснула я руками. — Ты же секунду назад была согласна с тем, что Никита — нормальный, психически здоровый человек!

— Я и сейчас так считаю!

— Неправда! Ты его держишь за супермена с легкими проблемами адекватного восприятия действительности. Вот скажи, — потребовала я и ткнула себя пальцем в грудь, — я человек?

— Да, — кивнула Надежда.

— И Никита тоже человек?

— Тоже.

— Тогда почему передо мной ты можешь исповедоваться, а перед ним нет?

— Какие могут быть сравнения? У вас ничего общего! Кроме…

— Ну-ну! — подбодрила я.

— Кроме того, что я вас обоих люблю.

— Уже теплее. Продолжай.

— Нет, не могу, — покачала головой Надя. — Как представлю, что я ему признаюсь, хочется повеситься.

— Это ты всегда успеешь.

— А что если, — слегка встрепенулась Надя, — ты поговоришь с Никитой, объяснишь мое странное поведение?

Ты же знаешь: я за подруг в огонь и в воду. Но тут больно интимный момент. Обсуждать с незнакомым человеком твое нижнее белье — это слишком. Вот если бы у тебя, например, была татуировка на груди, которой ты постеснялась и удрала, тогда другое дело. Я бы сочинила душещипательную историю, как ты валялась в бессознательном состоянии, а коварные завистницы выкололи на твоих молочных железах надпись «кормилицы мои».

— Какой ужас тебе в голову лезет! Нет у меня никаких татуировок!

Следующий час я потратила на то, чтобы убедить Надежду идти с повинной к Никите. Для наглядности сама изображала кающуюся Надю и в нескольких вариантах за нее держала речь. Краткий вариант: «извини меня, дуру» — состоял из трех предложений. Средний вариант: «мне стоило больших усилий решиться на этот разговор» — тянул на три абзаца. В пространном варианте: «я пришла, чтобы открыть тебе душу» — Надина жизнь была представлена, начиная с детсадовского возраста, когда Витя Чижиков залез ей под юбку, больно укусил за попу, чем навсегда привил страх мужского коварства и привычку носить надежное хлопчатобумажное белье.