Флибустьерское море - Жорж Блон

А в том, что Санта-Каталина нуждалась в помощи, сомневаться не приходится. В конце 1667 года испанцы внезапным ударом вновь захватывают остров. Но Мансфельт не был участником этой маленькой трагедии, ему было уже не суждено узнать о ней: несколько месяцев спустя после его отплытия с Ямайки в Порт-Ройял пришло известие, что старый адмирал прибыл на Тортугу и там умер. Смерть была скоропостижной и во многом загадочной, поговаривали, что он был отравлен.

Как бы то ни было, одна звезда сошла с горизонта, чтобы уступить место новой. Она поднималась очень быстро. Едва Мансфельт вышел в море, в Порт-Ройяле появился Морган, а не успела прийти весть о смерти Старика, как несколько дней спустя валлиец был официально возведен губернатором Томасом Модифордом в ранг адмирала. Назначение было встречено ликованием на всех пиратских судах в английской части Флибустьерского моря. Никто не сомневался, что его ждет великая карьера.

ЗАВОЕВАНИЕ ВЛАСТИ

Адмиральский трехмачтовик стоял на якоре перед двенадцатимильным коралловым барьерным рифом, идущим параллельно южному побережью Кубы. Через широкий оконный проем своей каюты Морган смотрел на зеленую линию бесчисленных островков, называемых Хардинес-де-ла-Рейна. Добрых две дюжины весельных и парусных шлюпок были рассыпаны по бирюзовому морю. В них находились лоцманы, капитаны и делегаты флибустьеров.

На первом этапе операция состояла в том, чтобы убедить ямайского губернатора в необходимости послать флотилию на Кубу.

– Мои лазутчики донесли, что испанцы готовятся к захвату нашего острова.

Губернатор отнесся к идее весьма одобрительно, особенно после того, как тот же слух дошел до него по другим каналам. Он не мог знать, что «информация» была от начала до конца выдумана самим Морганом и ловко подброшена губернаторским осведомителям.

На втором этапе надлежало уговорить головорезов, которые прибывали сейчас на шлюпках, присоединиться к походу, а в случае удачи превратить их в ударную силу. Перспектива переговоров с флибустьерской вольницей раздражала Моргана, от одной этой мысли его сангвиническое лицо приобретало багровый оттенок. Он чувствовал интуитивно – а до сих пор интуиция никогда не подводила его, – что настал благоприятный момент для нападения на «жирный кусок»: Морган намеревался штурмовать Гавану. Но этот сброд не даст своего согласия и не пойдет за ним, если не узнает подробностей операции. Такова уж традиция.

Единожды дав согласие, эти люди будут повиноваться любому его слову и жесту, соблюдая во время сражения самую жесткую дисциплину и без колебаний рискуя животом. Сраженные ядром или пулей, они будут, возможно, слать проклятия, но не по адресу предводителя, а ругая испанцев или судьбу; оставшись калеками, они ни за что не станут жаловаться или требовать лишний дублон помимо платы, предусмотренной «фартовой грамотой». Но эти люди желали заранее знать во всех подробностях цель экспедиции. Данное требование составляло неотъемлемую часть пиратского кодекса чести.

Морган вышел из Порт-Ройяла в начале февраля 1668 года. В его эскадру входили два принадлежавших ему трехмачтовика плюс корабль Морриса, одного из двух капитанов, с которыми он грабил Гранаду. Идя по ветру, три корабля быстро одолели двести пятьдесят миль. Став на якорь невдалеке от кубинского побережья, Морган послал гонцов к рифам, рассчитывая получить в помощь еще девять судов – три английских и шесть французских. Адмирал надеялся, что под началом у него окажется около семисот человек, в том числе четыреста пятьдесят англичан.

Депутация капитанов и флибустьеров вполне могла бы уместиться в адмиральской каюте, но Морган не захотел принимать этот сброд у себя – не столько из-за запаха, исходившего от них (в те времена на такие детали не обращали внимания), сколько из-за того, что в личных покоях полагалось беседовать лишь с именитыми особами. То был вопрос престижа.

Итак, прибывшие делегаты расселись прямо на палубном настиле. Морган стоял за резным золоченым столиком (трофей из губернаторского дворца в Гранаде), Моррис держался сбоку от адмирала.

Морган говорил медленно, громким голосом, перемежая английскую речь французскими и испанскими словами. Когда в аудитории начинался легкий шумок, он замолкал: часть присутствующих переводила коллегам непонятные выражения.

Не упоминая ни словом о несуществующей испанской угрозе, вызвавшей тревогу у сэра Томаса Модифорда (сказать о ней означало бы выставить губернатора на посмешище), Морган без обиняков перешел к делу:

– Всем вам прекрасно ведомо, что Гавана – большой и красивый город, в котором есть что взять.

Им это было ведомо. В Гаванском порту регулярно собирались галионы с богатствами, набранными по всей Центральной Америке. Там корабли стояли до тех пор, пока не собиралась внушительная флотилия, готовая плыть через океан к берегам Испании. Не обнаружить в Гаванской гавани ни одного судна было бы сущим невезением. Кроме того, благоприятное расположение города на скрещении мировых торговых путей отразилось на его облике: внутреннее убранство церквей и монастырей, дворцов и жилых домов в Гаване разительным образом отличалось от интерьеров рыбачьих хижин. Несколько замечаний, оброненных адмиралом по этому поводу, вызвали радостное оживление аудитории.

– Полагаю, – заключил Морган, – что нападать следует широким фронтом прямо с моря и незамедлительно.

– А как же форты? – раздался чей-то голос.

– Штурмовать будем ночью. Ежели все совершить быстро, мы окажемся в городе до того, как на фортах поднимут тревогу.

Присутствующие одобрительно закивали. Ночная атака была по вкусу этим любителям внезапных вылазок, приученным действовать в темноте не хуже, чем при свете дня. В сравнении с их зорким рысьим взором глаза испанских солдат казались закрытыми, как у новорожденных котят.

– Мы вправе рассчитывать на удачу еще и потому, – добавил Морган, – что среди вас есть люди, хорошо узнавшие Гавану за время, проведенное там в плену. Они поведут нас. Я попрошу их выйти вперед.

Несколько человек тут же подошли к столу. Один из них – высокий худой блондин с точеным лицом – тотчас заговорил с адмиралом как равный с равным. Уроженец Кюрасао, он трижды побывал в Гаване в качестве матроса на торговом судне, а позже, будучи взят в плен вместе с экипажем флибустьерского брига, был привезен туда в цепях. Он твердо заявил, что бессмысленно идти на Гавану, не имея под началом, по меньшей мере, полторы тысячи человек.

– Почему именно полторы тысячи? – нахмурился Морган.

– Гарнизоны фортов насчитывают семьсот человек, а то и более, не считая войск в городских казармах. Когда я был в плену, испанцы заставляли нас перетаскивать ядра из одного форта в другой. Глаза у меня не были завязаны, и я не глухой.

Судя по наступившему молчанию, Морган понял, что слова голландца достигли цели. Все смотрели на адмирала, ожидая его реакции.

– Да будь в фортах хоть семь тысяч солдат, мы сможем одолеть их внезапным ночным штурмом. Один против десяти. На каждого из нас приходилось столько же испанцев, когда мы брали Гранаду.

Морган знал, что это название произведет эффект пушечного выстрела. Многие из тех, кто встали под его знамена, сделали это лишь потому, что были наслышаны о славном грабеже богатейшего города на озере Никарагуа.

Моррис поддержал своего командира, повторив, что защитников Гранады, а их была целая армия, застали врасплох и перебили, как мух.

Но голландец вновь привлек к себе всеобщее внимание:

– Есть один способ попытаться взять Гавану, и, полагаю, он весьма удачен. Я обдумал его подробно, когда был там в плену.

– Каков же он, говорите!

Морган старался не выказывать поднимавшегося раздражения.

– Следует, – ровным голосом продолжал голландец, – сосредоточить главные силы на острове Пинос, пересечь бухту Батабано на шлюпках, незаметно высадиться под городом и напасть на крепость с тыла.

– Что ж, план выглядит весьма неплохо. Я готов изучить его со всем тщанием.

– Но и тут потребуется, по меньшей мере, полторы тысячи человек.

Последняя реплика вызвала разноголосый шум среди флибустьеров. Если бы Моргану было дано знать свою судьбу, он мог бы заткнуть рот этому голландцу двумя фразами:

– Ваши соображения – досужие разговоры. Мне хватит пятисот человек для захвата Пуэрто-Бельо, защищенного четырьмя фортами, а для взятия Панамы, коему суждено будет войти в историю, понадобится тысяча двести нападающих.

Но судьба не наделила сиятельного головореза даром ясновидения. Лицо Моргана покрылось багровыми пятнами: совет на палубе, который он считал простой формальностью, поставил под сомнение его авторитет стратега! Решив более не спорить с нахальным голландцем, он сухо потребовал, чтобы присутствующие проголосовали, согласны ли они штурмовать Гавану. Лишь несколько человек подняли руку. Морган отчетливо услыхал, как стоявший рядом Моррис выругался и сплюнул на палубу.