Приди, сладкая смерть - Вольф Хаас

— И почему ты так точно знаешь?

— Не каждый день присутствуешь при том, как кого-нибудь убивают.

— А в себе ты вполне уверен?

— Мне в армии уже от одного запаха ружейного масла плохо становилось.

— А от донорской печени тебе не бывает плохо?

— Да что ты все время с этой донорской печенью носишься?

— Ты можешь вспомнить, где стоял Бимбо, пока ждал свою донорскую печень?

— Да где ж ему стоять? Около Рози, где мы всегда стоим.

— Он там один стоял?

— Нет, Ланц у нас перед самым носом проскочил. Поэтому так долго ждать пришлось.

— Ты видел, как Ланц там стоял?

— Хотел бы я знать, какое тебе до этого дело.

— Ты его видел?

— Ты же знаешь, со стороны парковки киоск Рози видно только сзади.

— Ты видел, как Ланц туда шел?

— Слушай, у меня было на что посмотреть, кое-что получше Ланца, ей-богу.

— Ты смотрел на обжимающуюся парочку?

Ханзи Мунц попытался грязно ухмыльнуться, но это дело небезопасное. Это как если ты прыгаешь с десятиметровой вышки и ошибешься, выбрав прыжок не той сложности. И когда не получится, то выглядишь как полный идиот.

Однако идиотская ухмылочка с него сразу слетела, как только Бреннер сказал:

— А если я тебе скажу, что Ланца у киоска вовсе даже не было, потому что он сразу понес наверх в хирургию донорскую почку?

— А тогда бы Бимбо давно уже вернулся в машину с донорской печенью.

— Но он тем временем занимался чем-то другим. Его ведь ты тоже не видел.

— Но что же он в это время делал?

— Ты что, ни о чем не догадываешься?

Ханзи Мунц промолчал. Но чем плотнее он сжимал губы, тем больше выкатывались у него глаза.

— Настроение хорошее? — неожиданно спросил его Бреннер голосом таксиста, так что Ханзи Мунц стал выглядеть еще больше испуганным.

— Ты что, с ума сошел? Где бы Бимбо стал оружие прятать? Они же все обыскали!

— Ты сегодня на семьсот сороковом ездил?

— Ты же знаешь, с тех пор как Бимбо помер, на этом семьсот сороковом я езжу.

Мунц так этим гордился, что сразу же раздулся от восторга.

— Молодой больше никому не дает ездить на новом семьсот сороковом. На следующий месяц будет уже новый семьсот десятый. Против него семьсот сороковой прямо старым кажется, я тебе скажу. У него даже на газу есть автоматика. Если я получу семьсот десятый, можешь взять семьсот сороковой. Вовремя только позаботься об этом. Я тебе скажу, никакого сравнения со старой рухлядью.

Но Бреннер уже шел к гаражам, а Ханзи Мунц за ним, потому что где-то у него уже было нехорошее предчувствие. Но чтоб такое безумие, этого он от Бреннера никак не ожидал. Потому что тот вошел в гараж и принялся потрошить машину так, что Ханзи Мунц от ужаса начал подпрыгивать.

— Ты что, с ума сошел или как? Мне же сейчас опять выезжать! Смотри у меня, не вздумай вынимать вакуумный матрац!

Но вакуумный матрац оказался на полу прежде, чем он это сказал.

И прежде чем Мунц прокричал: «Но для чего тебе мой мешок для трупов разворачивать!» — на полу гаража оказались мешок для трупов, перчатки против СПИДа, большие марлевые повязки и бинты.

А пока Ханзи Мунц все еще кричал: «Ну, если ты мне ящик с лекарствами перевернешь!» — все двадцать четыре выдвижных ящичка со всем их содержимым уже были рассеяны по полу гаража, а инъекции потекли в сточную канавку. И шину для руки, и мелкий перевязочный материал, и смирительную рубашку, и ломик, и кислородный баллон — Бреннер все выложил на пол гаража.

— Я тебе обещаю, ты всю ночь убираться будешь, я тебе говорю, — верещал Ханзи Мунц, пока Бреннер выкладывал полотенца, пластыри и пленку для ожогов. В конце концов гараж и половина двора оказались так забиты вещами, что просто удивительно, сколько же всего влезает в такую вот машину «скорой помощи». Больше, чем в гараж, в который, в свою очередь, входит машина. Поэтому основная хитрость тут в порядке. Но тем сильнее летят клочья, стоит только начать.

— Вот дрянь, — засопел Бреннер, когда выгреб все, не нашел ничего и увидел, что натворил. — Выглядит еще хуже, чем при сборе старой одежды.

Ты ведь знаешь, спасатели Креста всегда проводят акции по сбору старой одежды, это грандиозное дело. Но откуда тебе знать, что Бимбо отвечал за сбор старой одежды. И Бреннер тоже вспомнил об этом только тогда, когда сказал это.

И в следующее мгновение он взял ключи от гаражей с грузовиками. А в следующее мгновение уже отпирал грузовые гаражи. Три гаража и один-единственный грузовик.

Все остальное набито старой одеждой. Ты только представь себе. А старая одежда, вообще говоря, неправильное выражение, потому что кругом только новые супермодные вещи! Все выстирано и аккуратно рассортировано. Миллионы покупок, сделанные в состоянии фрустрации: может, у кого, к примеру, любовная жизнь не заладилась, и вот человек в утешение идет за покупками, один раз надел — и любимая вещь отправляется к сборщикам старой одежды. Три гаража для грузовиков битком набиты под самую крышу. Ты только представь себе, что это означает с точки зрения хаоса. Подумай о том, что я тебе сейчас объяснял про философию порядка.

— Если ты сейчас еще и тряпки по двору раскидаешь, мы тебя отправим в буйное отделение в Штайнхоф. Смирительную рубашечку ты мне уже выложил. Бреннер, пара секунд — и ты очутишься в смирительной рубахе, это недолго. А до Штайнхофа Бимбо однажды добрался всего за одиннадцать минут. Одиннадцать минут до резиновой камеры, Бреннер.

Теперь Ханзи Мунц получил подкрепление. Толстяк Буттингер во всю свою ширь стоял в дверях диспетчерской и громко взывал через двор:

— Что такое, Бреннер? Тебе что, надеть нечего? Тогда сначала спросить нужно было, можно ли тебе взять что-нибудь из наших отличных старых вещей. Потому как они для порядочных негров собраны, не для тебя.

Но Бреннер не обращал внимания ни на Ханзи Мунца, ни на толстяка Буттингера. И он не стал выкладывать одежду во двор.

Он только еще раз вернулся в гараж для семьсот сороковых и стал искать в устроенном им свинарнике ломик.

Вообще говоря, лом нужен для того, чтобы при аварии ты мог освободить зажатого в машине человека, прежде чем он сгорит. А не для того, чтобы взламывать железный шкафчик в гараже с подержанными вещами, ключ от которого был только у Бимбо.

Черт его знает, куда он его спрятал, может, они ему в гроб этот ключ на дорожку положили. Сейчас по крайней мере у Бреннера не было времени искать его, он, считай, сократил путь ломом.

А потом он увидел самую красивую грудь, какая только попадалась ему в жизни. «Весна в Провансе», — было написано на фотографии, приклеенной Бимбо в его шкафчике скотчем. Но должно быть, это была уже давнишняя фотография. Потому как я всегда говорю: теперь таких красивых грудей не бывает. Не знаю, связано ли это как-нибудь с эмансипацией.

Но хочешь верь, хочешь нет, Бреннер даже толком не взглянул на фотографию. Потому что под фото лежали отвертки, а рядом с отвертками была дрель. Но это была не настоящая дрель.

Когда Бреннер вышел из гаража с оружием, под тяжестью которого у него едва не разошелся шов от аппендицита, то ни Ханзи Мунц, ни толстяк Буттингер не проронили ни звука.

Был слышен только один звук — тихое журчание. Ручейка, который прокладывал себе путь от штанины форменных брюк Ханзи Мунца к сточной канавке в гараже.

15

— Теперь придется выбрать, на какую сторону встать, на правильную или на ложную, — сказал Бреннер серьезно, я его раньше вообще никогда таким не видел.

— Я всегда стою на правильной стороне, — ответил толстяк Буттингер.

— Тогда ты сейчас пойдешь в диспетчерскую и посмотришь для меня кое-что в компьютере.

— Ты что думаешь, если у тебя пушка швейцарская в руках, так я под твою дудку плясать стану?

— Это швейцарская пушка Бимбо.

— Бимбо? — сморщил лоб толстяк Буттингер. — Погоди-ка, он вроде какое-то время у нас работал?

— Бимбо застрелил Ирми.

Когда толстяк Буттингер морщил лоб, над глазами у него выступали натуральные жирные колбаски.

— А Штенцль просто героически бросился на защиту, ну прям телохранитель, или как?

— Просто Штенцлю пришлось получить пулю в голову. Но в его голове было так пусто, что пуля сквозь нее проскочила за здорово живешь.

Толстяк Буттингер только усмехнулся.

— И если ты сейчас пустишь меня в компьютер, — не отступался Бреннер, — потом, может, все будет выглядеть так, как будто ты с самого начала был на правильной стороне.

Но толстяк Буттингер даже и думать не мог, чтобы пустить Бреннера в центральный компьютер. Он все еще наслаждался тем, что Бреннер больше не был под защитой Молодого. Но он не уловил, что он и сам уже больше не был под защитой Молодого. Потому как Молодому сейчас самому нужна была вся его защита.