Опасная фамилия - Антон Чиж

– Ну, тогда я не знаю! – только и мог ответить Лебедев и сам полез за сигарками, будто ему напомнили. – Проще надо версии придумывать.

– Предлагаю вам целых три, – сказал Ванзаров. – На выбор. Первая: балет. Серж ввязался в драку за то, чтобы его любовнице, заметим – дочери убитого Левина, дали главную партию в новом балете композитора Глазунова. Кому-то это сильно не понравилось. Ну, как?

– О, да! Ну, конечно! В балете у барышень принято таким способом устранять конкуренток, это давно известно.

– Зря иронизируете. Театральные страсти кипят так, что держись: убьют и бантик не повяжут.

– Так и быть… – согласился Лебедев. – Что еще можете предложить?

– Деловой интерес. Серж нацелился на какой-то выгодный проект, что-то связанное со столицей. Наверняка и кроме него есть охотники до такого пирога.

– Это хоть что-то… Есть конкретные кандидатуры?

– Ни одной, – признался Ванзаров. – Проект столь секретный, что Каренин даже занавеску перед моим носом задернул. Но зато есть третья версия… Ну-ка, друг мой, огласите ее поскорей…

– Кто-то, не иначе сумасшедший, уничтожает все, что связано с его матерью. Это вы хотели от меня услышать? – Лебедев возмущенно фыркнул.

– Только тут убийцей может двигать не ненависть, а любовь.

– Неужели? А зачем было ждать двадцать лет?

– Например, чтобы выросла Ани и собралась удачно выйти замуж.

– Вы что, знаете, кто это? – спросил Аполлон Григорьевич.

– На этот счет есть кое-какие мысли, но время для них пока не пришло, – сказал Ванзаров. – Вставайте, приехали.

33

Ровно в полдень в конторе стряпчего, занимавшегося всеми делами покойного Алексея Александровича Каренина, собрались возможные наследники для оглашения завещания. Сергей Каренин, затянутый в строжайший черный костюм, с крахмально-белым воротничком сорочки, был внешне спокоен. Он успел привести себя в порядок, только под глазами залегли тени. Надежда Васильевна не столько держалась за его руку, сколько поддерживала его и шептала что-то ласковое. Они казались одним целым, как и полагается семье.

Ани прибыла вовремя и села в кресло по другую сторону от них.

Стряпчий проверил по карманным часам, что положенный срок настал, и распечатал конверт. Он показал большой лист гербовой бумаги, на котором колючим почерком Алексея Александровича было написано завещание. Сев и нацепив крохотные очки, он начал чтение ровным, монотонным голосом.

Содержание завещания не стало неожиданностью. Свое состояние, а именно денежный счет в Первом коммерческом банке и ценные бумаги, Каренин завещал своему сыну с тем условием, чтобы половина из них с накопленными за предстоящие годы процентами была передана его внуку Сергею по достижении им совершеннолетия. Ани же получала лишь отцовское благословение. Стряпчий огласил дату составления завещания, из которой следовало, что свою волю Каренин изъявил пять лет назад, и попросил родственников поставить свои подписи.

Ани с совершенным безразличием подошла первой и быстро черкнула пером. Серж расписался, как обычно на всех деловых бумагах, аккуратно и кратко, с тем и вошел во владение наследством. По причине отсутствия кого-то, кто мог оспорить завещание. Да и делать это было бесполезно. Оформленное через стряпчего, духовное считалось незыблемым.

Надежда Васильевна не отходила от мужа и только выпустила его руку, чтобы он мог расписаться. Ани заторопилась и попросила брата на два слова. Извинившись перед женой, он отошел с ней в коридор.

– Что ж, братец, поздравляю, – сказала она. – Теперь всем видно, что ты истинный сын своего отца.

– Аня, ты знаешь, что я тебя не оставлю, – ответил он. – Ты моя сестра, моя родня.

– Благодарю, ты так добр, но называй меня Ани, пожалуйста. Позволь спросить?

– Что угодно!

– Тебе очень важно, чтобы я вышла замуж за Ярцева? Это сделает тебя значительно богаче? Тебе удастся вернуть деньги, вложенные в мое приданое? Твоя жена и сын станут от этого более счастливы? Ваша семья будет крепка и нерушима, если я пожертвую своим счастьем?

– Ани, что ты такое говоришь?!

– Я говорю то, что думаю, – ответила она. – Так нас приучили в пансионе. Глупая привычка, надо от нее избавляться, если живешь в России. И все же, пока я еще не научилась врать по-русски, ответь мне, братец, так же честно, как я с тобой болтаю: ты можешь себе представить, что моя свадьба не состоится не по какому-то глупому происшествию, вроде убийства нашего отца, а, скажем, потому, что я не захочу выходить замуж за Ярцева?

Серж давно научился правильно вести себя в трудных ситуациях, из которых другой бы не знал, как выпутаться. Он не стал кричать и рвать на себе волосы, а, взяв сестру под руку, по-отечески поцеловал в лоб.

– Глупенькая и славная моя, это делается исключительно ради твоего счастья. Господин Ярцев очень любит тебя. Вы будете счастливы.

– Он сам тебе об этом сказал, о своей любви ко мне?

– Ани, зачем ты так? Ты же понимаешь, что для этого не нужны слова, все и так очевидно.

– Как мило, – сказала она, освобождая свою руку из-под опеки брата. – Так все-таки у меня есть право отказаться? Или Ярцев уже решил, куда потратить мое приданое?

– Как твой старший брат, я не могу допустить, чтобы ты по неопытности совершила ошибки, о которых будешь жалеть. Как твой опекун…

– По завещанию ты мне не опекун, – перебила Ани, как будто не успела сдержать язык. – Но все равно, спасибо за такую заботу, – она вдруг ласково похлопала его по щеке. – Ты такой милый, братик, со своей заботой о моем счастье. Я тебя поняла. Значит, придется становиться госпожой Ярцевой ради всеобщего счастья.

Ани выбежала из конторы так стремительно, что чуть не сбила с ног какую-то даму на тротуаре, оказавшуюся у нее на пути.

Подойдя к мужу, Надежда Васильевна прижалась к его плечу.

– Что такое с твоей сестрой? – спросила ласково.

– Что и со всеми девушками накануне свадьбы, – ответил Каренин. – Помнишь себя в эти счастливые дни?

Надежда Васильевна закрыла глаза, чтобы ничто не мешало ей вернуться к тем сладким воспоминаниям. Губы ее тихонько вздрагивали, она невольно облизнула их кончиком острого язычка.

34

Алексей Александрович Каренин снимал на редкость скромную квартиру. Занимала она угловое помещение на третьем этаже, выходя окнами на Гороховую улицу. Трудно было предположить, что здесь обитал когда-то влиятельный член Государственного совета. В гостиной, служившей и кабинетом, не было украшений или памятных фотографий. Узкое кресло для чтения и небольшая конторка для письма составляли обстановку этой комнаты. Книг было мало, хватило лишь, чтобы занять крохотную этажерку, приткнувшуюся в углу. В другой комнате, служившей Каренину спальней, стояли простая железная кровать и шкаф для одежды. Так живут, когда готовятся уйти от мира в монастырь, постепенно отказываясь от всего мирского. Здесь Каренин никого не принимал. Даже Серж осматривался, как будто оказался тут впервые.

– Где же портрет вашей матушки? – спросил Ванзаров, между тем подходя к конторке и пробуя ящики. Замки были заперты.

Серж прошелся по гостиной, словно картина могла спрятаться.

– Ничего не понимаю, – говорил он, глядя на обои. – Не мог же отец с ней расстаться. Он никогда с ней не расставался…

– По размеру она была как это… – Ванзаров указал на темное пятно, заметное на обоях рядом с конторкой.

– Вполне возможно, – ответил Серж, разглядывая пятно. – Я давно ее не видел. Но куда же она делась?

Ему стало неприятно находиться в этой квартире. Словно он подсматривает за отцом и видит нечто такое, чего ребенку видеть нельзя. К нему вернулись детские ощущения, от которых он старательно и долго избавлялся. Снова отец подтрунивал над ним за мелкие ошибки так, что остается только кусать губы, снова заставляет наизусть учить Священное Писание, спрашивая ту главу, которую, как назло, он не помнил, хотя стихов из Евангелия Сережа знал достаточно. Опять звучал его высокий голос, обращавшийся к нему с легкой насмешкой: «А! молодой человек!» Он вспомнил, что отец всегда говорил с ним, как будто обращался к какому-то воображаемому им мальчику, одному из таких, какие бывают в книжках, но совсем не похожему на него. И Сережа всегда с отцом старался притвориться этим самым книжным мальчиком. Все это было ненужным грузом, от которого он избавился хоть и с трудом, но зато окончательно. Возвращаться к этому не следовало. Он был бы рад как можно скорее уйти из этой квартиры и решил ничего отсюда не брать. Пусть все это исчезнет из его жизни.

Однако Ванзаров не спешил. Он спросил разрешения открыть конторку. Серж не знал, где хранится ключ. Это не стало препятствием. Ванзаров дергал ящики до тех пор, пока не открылась крохотная ячейка, в которой только перья хранить. Засунув пальцы и пошарив внутри, он вынул связку крохотных ключиков. Сержу показалось, что этот человек умеет видеть сквозь стены.