Опасная фамилия - Антон Чиж

– Вас обманули, и вы понесли убытки?

– Не в деньгах дело! – кричал Митя. – Он угробил мое фамильное имение, понимаете вы это?! Это как дом сжечь. Мало того: он везде у меня поперек дороги стоит. Ни один проект нельзя сделать, чтобы в него Серж не влез со своим неуемным аппетитом.

– Скупаете участки земли под будущие рельсы? – спросил Ванзаров.

– Это вас не касается! – заявил Митя, покраснев и тяжело дыша, как в тяжком припадке. – Это мое дело, и точка. Не покрывайте убийцу, а возьмите его в оборот. Он это, он, можете не сомневаться. А если и вас купит, ну, так я с ним сам разделаюсь. Знаю, полиция не дорого стоит. Мне теперь ничего надо, только бы ему отомстить! Каков негодяй!

И тут Митя совершил большую ошибку. В сердцах он замахнулся на Ванзарова, не столько желая ударить, сколько не умея сдерживать порыв.

– Рекомендую вам быть аккуратней в словах, – сказал Ванзаров, перехватив его руку и выворачивая ключом так, что Митя согнулся, задыхаясь от боли. – Прежде чем обвинять кого-то, подумайте, что за ложь можно ответить. Не сходя с этого места…

– Пустите… – еле выдавил Митя, зажмурившись и немного ослепнув.

– Только ваше состояние вас извиняет, – сказал Ванзаров, отпуская захват. – И в другой раз помните об этом. Что же касается ваших обвинений, то я отнесусь к ним со всей серьезностью, можете не сомневаться. Только не смейте даже думать о возмездии. Во-первых, вы можете ошибаться. И закон у нас пока еще никто не отменял… – Не прощаясь, он вернулся на веранду, оставив Митю растирать пострадавшую руку.

Стива уже утер слезы и тихонько вздыхал. Китти была спокойна. И глаза совершенно сухие. Ванзаров спросил разрешения поговорить с ней. Она вежливо, но твердо отправила Стиву домой. Он ушел, забыв любимую двустволку у кресла. Китти предложила сесть.

– Екатерина Александровна, я понимаю, как вам тяжело… – начал он, на что Китти невольно улыбнулась: разве мог это мальчик понимать, как именно ей тяжело, – … но мне необходимо знать: кто мог желать смерти вашему мужу?

– У моего мужа не было врагов, – ответила она. – От друзей же он сам отказался. Только Стива по старой памяти иногда его навещал. Да и то его хватало не надолго. С каждым годом характер Константина Дмитриевича становился все тяжелее. Вы и сами видели…

– У Сержа Каренина были с вашим мужем какие-то дела?

Китти улыбнулась.

– Это вам Митя наговорил? Он был еще маленьким, когда мы продали Покровское. Доходы от имения падали, расходы росли. Это была первая деловая операция Сержа, поэтому он заплатил значительно больше, чем тогда имение стоило. Митя себе в голову вбил всякие глупости и не может пережить, что Серж пока успешнее его…

– В таком случае… – Ванзаров запнулся, собираясь с духом. – У меня не будет другой возможности спросить вас. И заранее прошу простить… В день смерти Анны Аркадьевны Карениной вы были последней, кто ее видел?

Китти удивленно посмотрела на него.

– Почему вас это интересует? Все это давно забыто.

– Это может иметь отношение к смерти старшего Каренина. И вашего мужа.

– Неужели? – спросила Китти и не нашла причин, почему бы ей не ответить. – В таком случае… Анна пришла в наш московский дом повидать Долли. Я жила там, потому что была беременна Митей, а Левин готовил имение к нашему приезду. Но Долли не было. Ее приняла я. Мне казалось, она была весела, полна жизни и всяких надежд на скорый развод. Когда мы узнали, что она покончила с собой, это было полной неожиданностью.

– За что вы ее не любите? – спросил Ванзаров.

Молодой человек оказался слишком догадливым. Китти простила ему эту оплошность за молодость и прекрасные усы.

– Это несколько другое, – ответила она. – Во-первых, Анна Аркадьевна увела у меня Алексея Вронского, который тогда был блестящим флигель-адъютантом, а я по девичьей глупости считала его своим женихом. Ну, а чуть позже, когда они с Вронским переехали в Москву и жили вместе, невзирая на всеобщее осуждение, мой милый молодой муж Левин взял и влюбился в нее. Только у него хватило сил справиться с этой любовью. Так что мне любить ее не за что. Я жалею Анну Аркадьевну, она так страшно расплатилась за все, но она была пропащей женщиной. Я достаточно была с вами откровенна, господин Ванзаров?

Китти встала, давая понять, что время исповеди кончилось.

– А сейчас извините, меня ждут неотложные дела. Мне пора переодеться в траурное платье и примерить на себя роль безутешной вдовы, – сказала она, подавая руку.

– Ваша дочь Ольга, возможно, скоро станет знаменитой балериной, – сказал Ванзаров, тоже поднявшись.

– Я рада, что Левин этого не увидит, – отвечала Китти. – Он бы ее проклял.

32

Пригородный поезд тащился с печальной основательностью. Лебедев сидел у окна и старательно разглядывал проплывающие окрестности. Он не высказывал желания отравить воздух сигарками, что говорило о крайней степени его раздражения. Аполлон Григорьевич казался раздраженным настолько, насколько ему хватало сил это скрывать.

– Вот вы, бесценный мой коллега-ворон, обижаетесь и правильно делаете, – сказал Ванзаров. – Я бы на вашем месте вел себя точно так же. Могу даже описать картину, что сложилась в вашем воображении: Каренин, никем не замеченный, уходит со своей позиции, заходит Левину в тыл, подкрадывается и безжалостно стреляет в спину. После чего брезгливо выбрасывает сигару, что держал во рту не раскуренной.

Лебедев не ответил.

– Так бы поступил на моем месте любой следователь или пристав, – продолжил Ванзаров. – Вот только один факт мешает быстрому аресту подозреваемого: у него нет ни единого, во всяком случае, нам известного, повода убивать Левина.

– Он вас с толку сбил тем, что вызвал! – наконец не выдержал Лебедев. – Ловкий и точный прием.

– Мне об этом говорили только что.

– И что же? Все кругом дураки, кроме вас? А между тем, истинно умный Каренин уже дважды воспользовался таким приемом. И пока безотказно.

– Я не сбрасываю со счетов эту возможность, однако…

– Однако! – передразнил Лебедев, что вышло у него желчно и язвительно. – Да с такими уликами господин Каренин еще вчера должен был сидеть в камере. И сегодня Левин пил бы чай у себя на веранде и спорил с женой.

– Однако, – упрямо повторил Ванзаров, – я бы так и поступил, если бы не картина. Каренину не было никакого смысла таким образом избавляться от нее.

Криминалист по-прежнему был сумрачен.

– Вы смеете утверждать это даже после того, как найдены по две гильзы около трупа балерины и благородного старика? И обе – из оружия Каренина, которое он спрятал по глупости в вазу?

Ванзаров кивнул.

– Вы смеете утверждать, что еще две гильзы, уже от охотничьего ружья той же марки, что у Каренина, не указывают прямо на него?

Последовал еще один кивок.

– И вы смеете утверждать… – уже возвысил голос Лебедев, – после того, как на ноже для бумаг со стола Каренина я обнаружил остатки засохшей краски и волосок холста?

– Даже после этого, – согласился Ванзаров.

– Но почему?! – воскликнул криминалист. – Какой выверт собачьей логики вашей мешает вам ясно увидеть простые вещи такими, какие они есть на самом деле! Сигара его рядом с трупом Левина – этого вам мало?

– Просто потому, что Каренину не было никакого смысла оставлять гильзы. Тем более никак нельзя объяснить, зачем он подложил тело отца к балерине.

– Сколько угодно объясню! Например, на него помутнение нашло. Все-таки отца убить – не жене изменить.

– А картину кисти Алексея Вронского он тоже в помутнении уничтожил, ночью пробравшись к нему в дом. Вы же не будете отрицать, что Каренин уничтожил? Кстати, чем он ее?

Лебедев рассказал про серную кислоту, подчеркнув, что ее не только вылили, но и размазали по кругу, чтобы убить портрет наверняка. Причем случилось это не вчера, а не менее недели назад. Краски засохли в корку.

– Наверное, нанял кого-то, чтобы в дом заслуженного генерала проникнуть, – закончил он уже не так уверенно.

– Простой вопрос: зачем ему убивать портреты своей матери?

На это Лебедев ответить ничего не смог и опять отвернулся к окну.

– Я бы согласился, что Каренин устроил столь умную ловушку Левину, если бы идея эта не пришла в голову Стиве Облонскому прямо в моем присутствии. Как импровизация. Чего Каренин подстроить никак не мог. Следовательно, он не мог подготовить убийство.

– Да что там готовить? – взорвался Аполлон Григорьевич. – Взять ружье и выстрелить в спину? Вся его сила – в откровенной наглости. И сигара – его?

– Его, – согласился Ванзаров. – Вот только прикус не его. Как криминалист это вы обязаны были мне указать. У Сержа очень характерный прикус. А у той, что вы из воды выудили, совсем другой надкус, неумелый. Левин выпросил у него сигару и вертел в зубах, пока не получил дробь в спину.

– Ну, тогда я не знаю! – только и мог ответить Лебедев и сам полез за сигарками, будто ему напомнили. – Проще надо версии придумывать.