Мой испорченный рай - Дж. Б. Солсбери

просто оказались в нужном месте в нужное время. Как фотография Альфреда Эйзенштадта, на которой американский моряк целует женщину на Таймс-сквер. Это культовое изображение так же узнаваемо, как статуя Свободы. Или Стэнли Форман, который увековечил момент падения девятнадцатилетней девушки и ее двухлетней крестницы с пожарной лестницы. Правильное место. Правильное время. Камера наготове.

Если подумать, я бы не хотела прославиться тем, что сфотографировала трагическую смерть. Но если бы наткнулась на такую удачу, я бы точно получила стажировку.

Погрузившись в свои мысли, я быстро иду обратно. Прошло несколько часов, с тех пор как я ушла, и полагаю, что Джейк и Куинн спустили пар. Теперь, когда солнце садится, они, должно быть, проголодались. По крайней мере, хотят пить.

Я направляюсь по пляжу к дому, когда замечаю группу парней, сгрудившихся возле группы пальм. Нет ничего необычного в том, чтобы увидеть серферов в группе, изучающих волны, только эти парни не смотрят на океан. Они стоят лицом друг к другу, и хотя они не ведут активной борьбы, их энергия излучает напряжение. Мои шаги замедляются, когда группа расступается, и я вижу Матео. Его пристальный взгляд излучает опасную вибрацию, которая включает все мои внутренние предупреждающие сирены. Вглядываюсь в лица парней, с которыми он находится, ища Джейка, Гранта или даже Шона, но я никогда не видела этих парней раньше. Даже на вечеринке. Я бы запомнила, потому что, как и Матео, они чертовски пугающие, даже на расстоянии. Чем больше наблюдаю за ними, тем больше они кажутся властными.

Я отступаю назад к выступу из песчаника и деревьев, отделяющему пляж от улицы, и подношу камеру к глазу. Мой объектив достаточно мощный, чтобы различить черты лица — татуировки, множество мускулов и взгляд «не связывайся со мной». Это еще не все. У нескольких из парней татуировка, как у Матео в виде треугольника.

Затвор моей камеры щелкает, как будто решает, что я вижу что-то, что стоит запечатлеть, хотя мой мозг еще не догнал эту идею. Не знаю, что они делают или о чем говорят, но Матео выглядит как всегда смертоносно. Его когда-нибудь обнимали в детстве?

Его поза становится жесткой, когда он смотрит на воду. Гадая, что же привлекло его внимание, я поворачиваю фотоаппарат в надежде развеять свое любопытство, но не нахожу ничего, кроме голубого неба, быстро переходящего в миллион оттенков оранжевого, и мощных разбивающихся волн. Я делаю снимок. Потом еще один. И поворачиваю объектив назад.

— Черт.

Матео отделился от группы и идет прямо ко мне. Я опускаю фотоаппарат и молюсь гавайской богине Пеле, чтобы она разверзла землю под моими ногами прежде, чем парень доберется до меня.

Моя молитва остается без ответа.

Я встаю со своего присевшего положения как раз в тот момент, когда он подходит ко мне и заглядывает в лицо.

— О, привет. Приятно встретить тебя здесь…

— Отдай камеру, — рычит он.

Я стараюсь не замечать его густые, длинные ресницы и то, как они придают мягкость его резким, мужественным чертам лица.

— Ни за что.

Он хватается за ремешок, обмотанный вокруг моей шеи, и притягивает меня ближе.

Я стараюсь не обращать внимания на то, как костяшки его пальцев прижимаются к моей грудине, или на то, как мое тело словно оживает, когда он так близко.

Его дыхание касается моего уха, совсем не в сексуальном смысле, и все же мое тело, кажется, воспринимает весь этот обмен по-другому.

— Дай мне эту гребаную камеру. Сейчас же.

Я хочу закрыть глаза и попросить его сказать это снова… Какого хрена? Нет, не хочу.

Прижимаю ладони к его груди, и его мышцы дергаются под мягким серым хлопком. От него пахнет свежей водой и влажной землей.

— Отпусти меня. — В моем голосе нет требовательности. Черт побери.

Матео не отпускает ремень. Даже кажется, что он крепче обхватывает его кулаком.

— Ты сфотографировала меня.

— Мы на общественной территории. — Мои руки все еще на его груди. Он собирается придушить меня, а я его ощупываю. Я слегка толкаю его, но ухитряюсь только откинуться назад, упираясь в ремень у себя на шее, как будто толкаю кирпичную стену. Хватаюсь рукой за его руку, которая держит ремешок камеры у меня на шее. — Отпусти.

— Удали их, и я отпущу. — Он отстраняется, и ярость в его взгляде постепенно закипает. — Все.

— Я удалю.

— Сейчас, — рычит он.

Меня никогда не привлекали властные мужчины, особенно те, кто рычит, но я не могу отрицать, как подкашиваются мои ноги от его команды. Я говорю себе, что это страх. Что электричество между нами — это ненависть. Что покалывание между моими бедрами воображаемое. И теперь я думаю, что мне нужно обратиться к психотерапевту, потому что у меня, очевидно, есть проблемы.

— Зачем ты их сделала? — Он резко дергает за ремешок моей камеры. — На кого ты работаешь?

Впервые в его голосе я слышу нотки тревоги. Намек на… не на страх, но сильное беспокойство.

Я наклоняю подбородок, чтобы встретиться с ним взглядом, и, конечно же, проблеск беспокойства, который я вижу, соответствует его неуверенному тону.

— На кого работаю? Это что, «Миссия невыполнима»? Что, по-твоему, я собираюсь с ними делать?

Мой вопрос, похоже, приводит его в чувства, потому что парень, наконец, отпускает мой шейный ремень и делает шаг назад. Сжав руки в кулаки, делает резкий кивок в сторону моей камеры.

— Удали их. — Он не собирается так просто это оставить.

— Хорошо. — Я открываю сохраненные кадры и прокручиваю назад до того момента, как увидела его с друзьями. Он заглядывает мне через плечо, пока я удаляю каждую фотографию. Мое лицо вспыхивает от смущения, когда я понимаю, сколько фотографий Матео я сделала. Я предполагала, что их может быть с полдюжины. Но их гораздо больше… Упс, вот еще одна.

Я смотрю на последнюю фотографию заката и выключаю камеру.

— Счастлив, ноль-ноль-семь?

Он смотрит на меня подозрительно.

— Что? — Я хочу закричать, чтобы он, наконец, сказал мне, в чем черт возьми его проблема.

— Закат.

Я поворачиваюсь