Инструмент - Джон O'Xapa

— В Челси.

— А-а… И пока писали, брались за любую работу. Кинокомпании, кажется, предлагали вам баснословные деньги, а теперь они даже не знают, где вас найти. Это наша тайна. Но теперь, когда вам не надо искать заработков и вы поселились здесь, в глухом вермонтском поселке, нужно иметь силу воли, чтобы сесть и писать что-то новое.

— Я люблю свою работу.

— Да, видно что так, — сказала она.

— И мистер Эттербери любит свою работу, — сказал Янк.

Эттербери хмыкнул.

— Я фермер-джентльмен, так это именуется. Никто не верит, что тут нужно работать. Я плачу по счетам, только и всего.

— Это неправда, мистер Лукас. Он каждый день встает в половине седьмого, Адам Фелпс приносит ему кофе в термосе…

— Чертовски хороший кофе.

— …и они вдвоем занимаются делами. Когда он приходит домой к ленчу, у него уже полный рабочий день за плечами. Ведь это так и есть, Сей. Зачем умалять свои заслуги?

— Мне кажется, мистер Эттербери любит свое дело, а что думают другие, не имеет значения, — сказал Янк.

— Разумные речи приятно и слушать, — сказал Эттербери. — Я действительно люблю свою ферму, а вставать в шесть утра до чертиков трудно, но ничего не поделаешь. Настоящий фермер-джентльмен не поднимался бы в такую рань. Настоящий джентльмен-фермер дилетант. А я хозяин молочной фермы и добился того, что она приносит мне кое-какие доходы, в значительной мере благодаря помощи Адама Фелпса.

— Ленч подан, мэм, — сказал лакей.

Минут двенадцать ушло у них на то, чтобы съесть суп из бычьего хвоста, немножко больше на телятину со спаржей по-голландски, не больше пяти минут на салат из зелени и пять минут на клубничный мусс. На сей раз миссис Эттербери с успехом уводила застольную беседу от обсуждения своей дочери, и Эттербери невольно помогал ей в этом, сосредоточившись на еде. Она заставляла говорить гостя, и он охотно шел ей навстречу. Когда они встали из-за стола, Эттербери испустил глубокий вздох.

— Прекрасный ленч, — сказал он. — Вы курите сигары, мистер Лукас?

— Когда меня угощают, — сказал Янк.

— Тогда пойдемте покурим.

— Я буду ждать вас на террасе, — сказала миссис Эттербери. — Так что не очень задерживайтесь со своими сигарами.

Эттербери шел первым к себе в кабинет, когда появилась Шейла. Все четверо столкнулись в холле.

— Прошу прощения, что опоздала. Меня пришлось толкать, — сказала она.

— Шейла, познакомься, это мистер Лукас, — сказала ее мать.

— Ясно! Кто же еще? Здравствуйте.

— Здравствуйте, — сказал Янк.

— Моя дочь, миссис Данем, — продолжала ее мать.

— Ясно! Кто же еще? — сказал Янк.

— О-о! Мне понравится… этот человек, — сказала Шейла. — Хелло, Сеймур. Я опоздала, прости. Но я вижу, вы и без меня справились.

— Кое-как, с трудом, — сказал Эттербери. — Ты правда была в церкви?

— Да. Ты ведь ее содержишь, и мне захотелось, чтобы твои деньги были потрачены не совсем уж зря.

— Странный повод для посещения церкви, — сказал Эттербери. — И вовсе не я ее содержу. Я жертвую, а содержат ее сами прихожане. Мои пожертвования идут на покрытие дефицита, и уверяю тебя, дефицит у них обычно не так уж велик.

— Публики сегодня было немного, не битком, — сказала Шейла. — Бог идет без аншлага, не как мистер Лукас. Поздравляю. Я вашу пьесу не видела, но непременно посмотрю при первом же удобном случае.

— Будьте, как говорится, моей гостьей.

— Нет. Мой отчим поддерживает всемогущего Господа. А я буду поддерживать вас. Самым пристойным образом, конечно. Кофе вы еще не пили?

— Мы с мистером Лукасом собирались…

— Сигары, — сказала Шейла. — Хорошо. Я выпью кофе с мамой.

— Почему бы нам всем вместе не посидеть на террасе? С открытыми окнами сигарный дым не так чувствуется, — сказала миссис Эттербери.

— Я тоже выкурю сигару, — сказала Шейла.

— Бравада. Ты еще ни одной не докурила.

— Конечно, бравада, — сказала Шейла.

— И вообще, зачем зря добро переводить, — сказал Эттербери.

На террасе из них четверых составилась недружная компания, и через несколько минут Эттербери поднялся и сказал:

— Ну, я пойду по коровьим делам. Не вставайте, мистер Лукас. Очень рад был вас повидать. Приезжайте к нам еще. — Эттербери прошел с террасы в комнаты, а потом они увидели, как он идет по направлению к коровникам со складным стулом и в высоких ботах поверх туфель. Назад он не оглянулся.

— Опять на меня накакал, — сказала Шейла.

— Шейла!

— Мой язык не может шокировать мистера Лукаса, если верить рецензиям на его пьесу.

— То другое дело. Люди, которые выражаются на таком языке в пьесе мистера Лукаса… это люди, которые на таком языке говорят. Правильно, мистер Лукас?

— Да, правильно, — сказал Янк.

— А вы сами сидите здесь с часу дня и ни разу даже не чертыхнулись, — сказала миссис Эттербери.

— Чертыхнитесь разок-другой, сделайте маме одолжение, — сказала Шейла. — И еще что-нибудь покрепче пустите.

— Я вижу, посещение церкви не очень-то благотворно на тебя повлияло, — сказала ее мать. — И не только в смысле лексикона, но вообще, твой тон, Шейла.

— Я вышла оттуда такая просветленная, благостная, но потом долго искала, кто бы меня подтолкнул, а Сеймур, я знала, сидит и злится. Наконец подъехал Эд Кросс и подтолкнул мою машину. Он считает, что дело не в аккумуляторе. Как только Билли Данем наконец выложит денежки, первое, что я сделаю, — это куплю себе новую машину. У меня будет «Икска-120» — белая-белая, цвет непорочности. Я почему-то думала, у вас тоже что-нибудь вроде «икска», мистер Лукас.

— У меня нет своей машины. Эта моего агента.

— Ну, когда будете покупать, не скупитесь. Начните с «феррари».

— Вы понимаете в машинах гораздо больше меня. Я даже не слышал, что есть на свете «феррари», и вряд ли стану покупать что-нибудь такое.

— Не все ведь увлекаются модными машинами! — сказала миссис Эттербери.

— Сеймур увлекался. Я помню, когда вы поженились, у него был «корд» с выхлопными трубами, выведенными из-под капота. А до этого огромная допотопная «лагонда».

— Ты помнишь нашу «лагонду»? Это было, правда, не так уж страшно давно, но в те годы ты еще бегала маленькой девочкой. Правда, машины всегда сводили тебя с ума.

«Вот такие разговоры они и ведут между собой?» — подумал Янк. Так легко, просто.

— А вот «пирс-эрроу» вы вряд ли помните, — сказал он.

— Не помню, но слышала, — сказала Шейла.

— А я прекрасно помню, — сказала миссис Эттербери. — Мой дядя других не признавал.

— В том городке, где я вырос, этих «пирс-эрроу» было больше на душу населения, чем в любом другом месте, — сказал Янк.

— Я знаю, где это. В Гиббсвилле, Пенсильвания, — сказала Шейла. — Один мой знакомый…

— Нет. В Спринг-Вэлли, Пенсильвания. Гиббсвилл в другом конце штата.

— Но мой знакомый говорил, что у них в Гиббсвилле было больше всего этих «пирс-эрроу», — сказала Шейла.

— Значит, он большой враль, и, что бы он вам отныне ни говорил, не верьте ни одному его слову, — сказал Янк.

— Да, он любил приврать, но только не про такие вещи. А может, вы тоже враль — откуда я знаю?

— Шей-ла! — сказала миссис Эттербери.

— А что? Писатели, по-моему, живут в мире, созданном их воображением. Мистер Лукас… хм… враль профессиональный. Ему, может, и не нравится это слово, но он не постеснялся сказать враля моему знакомому, которого и в глаза не видал.

— Вы противник, достойный моего клинка, — сказал Янк.

— Я? Я вам вовсе не противник. Но вы слишком уж поторопились обозвать моего знакомого вралем, даже если в шутку. Что посеешь, то и пожнешь.

— А вы покорно пожинаете то, что сами посеяли? — сказал Янк.

— Я за нее отвечу. Нет, — сказала миссис Эттербери.

— Откуда ты знаешь, мама? Откуда ты знаешь, что мне приходится пожинать?

— Ну, может быть, и не знаю. Зато знаю, что с гостем надо быть повежливее, а мистер Лукас наш гость, Шейла.

— Тогда представим себе, что мы у него в гостях. Ведь несколько минут назад он сам сказал: «Будьте моей гостьей». Когда предлагал мне билеты на свое представление. Ведь сказал: «Будьте моей гостьей»? Значит, ему ничего не стоит переключиться с гостя на хозяина, с хозяина на гостя. Гость — хозяин, хозяин — гость. Я шокирую маму, но это потому, что она не понимает таких людей, как мы с вами. Что совершенно естественно, поскольку мы не понимаем таких, как она. Впрочем, может, вы понимаете? Писатель, конечно, никогда не признается, что он понимает не всех и не вся.

— Тут вы ошибаетесь, — сказал Янк. — Есть миллионы людей, которых я не понимаю, так как не даю себе труда понять. Но если заняться этим вплотную, то думаю, что пойму любого человека. Вот, например, вас мне понять нетрудно.

— Конечно. Не такая уж я безумно загадочная натура, и мы с вами более или менее одного поколения. Но вам, пожалуй, будет не легко понять маму, и Сеймура, и им подобных.